Жизнь продолжается, сказал он себе.

Он решил начать новую жизнь. Но как жить, когда нет Лидии. Это казалось немыслимым. «Если она ещё раз переступит порог моей квартиры, я её живой не отпущу. Нельзя с ней встречаться, я не хочу стать убийцей», – говорил он себе, но думал только о ней.

Женщины вокруг сливались для него в один сплошной образ Лидии, его преследовали её глаза, её фигура, всюду ему чудилась она, она. По ночам он просыпался от хандры, и не мог до утра уснуть, образ Лидии стоял перед ним.

Но потом всё переменилось. Он встретил другую Лидию. Другую Лидию звали Ксенией. Он начал читать лекции на третьем курсе. С первого же занятия заметил в первом ряду красивую девушку. Он отметил внешнее сходство с его Лидией. Он вёл лекцию с обычным, присущим ему, вдохновением и артистизмом. Его взгляд останавливался на его новой Лидии. И эта, новая, смотрела на него с восторгом.

С этого дня их судьбы переплелись, как он решил для себя, навсегда.

Мучения из-за сорокалетней разницы в возрасте изводили его. Новая возлюбленная говорила, что будет любить его до смерти. Этого не может быть, не верил он, и тоска сжимала его сердце.

Ксения ему нравилась, пожалуй, не меньше, чем Лидия. И хотя в минуты любви он не находил распаляющей его ответной борьбы, а встречал в Ксении лишь покорность мужской воле, но зато он открыл в отношениях с ней новый для себя источник возбуждения, это её испуг. Он видел, она пугалась его напора. Ему нравился её испуг. «Ты ребёнок», – шёпотом говорил он, и причинял ей новые и новые физические страдания, от которых её лицо искажалось и покрывалось слезами. Он приходил в неистовство. У него словно мутился разум из-за охватывающего его чувства кровожадной страсти. И если девочка начинала вырываться, то она как бы превращалась в его жертву. Тут он терял самообладание, тут был пик его зверства пополам с любовью. Ксения страшилась ночей наедине с ним, и оттягивала подобные встречи, но вот опять он увлекал её речами, вёл к себе, и она теряла власть над собою под его магнетическим, как он считал, взглядом. Отдавалась ему безропотно, со слабостью в подгибающихся ногах, там, где их заставал приступ его яростной страсти.

– Теперь мы муж и жена, да? – спрашивала она.

Он отвечал поцелуями.

Он не разрешил сообщать её родителям об их отношениях.

– Если скажешь твоим папе и маме о нас, то исчезнет тайна. А жить без тайны – это словно без одежды, – сказал он, приподняв указательным пальцем её подбородок.

Она кивнула и пообещала молчать. Он пристально посмотрел на неё. В её глазах он выискивал испуг.

Она по-прежнему боится меня, понял он, усмехнулся и, довольный, похлопал её по щеке.

Она находила в нём необыкновенное, покорившее её сердце, мужское обаяние. Это был первый в её жизни мужчина, а поэтому она решила, что мужчина таким и должен быть – напористым, грубым, сильным, уверенным. Грубость во время интимной близости она объясняла для себя страстностью его натуры. Он слишком любит меня, поэтому не может сдержаться. От избытка чувств он становится вот таким неловким и даже грубым, – так она оправдывала его в своих глазах после очередной ночи жестоких истязаний.

Ястребов всё сильнее привязывался к ней. В университете привыкли к его новой избраннице. Он по-хозяйски держал её за талию, провожал в аудиторию, при всех целовал в щёку, поправлял ей шарфик. Он намеренно выставлял их любовь напоказ, давая понять молодым самцам, что эта девочка им не пара.

Так прошло четыре года. Ксения уже была аспиранткой, помогала Ястребову в научной работе. В её глазах не горел прежний огонь, как это было раньше, когда она искала на лекциях взгляд Ястребова. И всё чаще грусть мелькала в её красивом лице.

«Я теряю себя. Он подавляет меня. Для него я – заводная игрушка», – писала она подруге в «личку». «Он ревнив. Он не доверяет мне. Я боюсь его. Он диктует каждый мой шаг, требователен, подозрителен. Я должна ему отчитываться, где была, с кем, зачем… Это угнетает и держит в напряжении, если честно. Но у нас много и хорошего, светлого. Мы любим гулять у реки, ездим на природу. А как хорошо на реконструкторских балах, куда мы являемся в костюмах наполеоновской эпохи. Это забавно и развлекает. Я даже научилась ездить верхом на лошади. Это, правда, страшновато, однажды я чуть не упала. Не поддержи меня какой-то чужой парень, я могла свернуть себе шею. Потом я долго боялась залезать на лошадь, но Ястребов заставил. И я продолжаю скакать на лошадях по камням и полям. Больше всего боюсь, когда надо прыгнуть через яму. Но ещё больше боюсь Ястребова. Его слово – закон. Я должна ему во всём подчиняться, он так сказал».

Она всё ждала, когда профессор сделает ей предложение, но он молчал. Неопределённость мучила её, она ощущала себя в роли низкой женщины.

«Это нехорошо, жить вне брака», – написала ей подруга.

«Света, разумеется, это нехорошо, – согласилась она со Светой. – Об этом я думаю всё последнее время!»

«А почему ты ему не скажешь об этом?» – спросила Света.

«Не знаю. Боюсь, наверное».

«А ты не бойся. Скажи, и всё!»

«Да, надо… Но страшно. Ты не знаешь, какой он…»

«Какой?»

«Взрывной».

«Ну и что. А ты не будь тряпкой. Прояви характер. В конце концов, мы ведь христиане. И жить с мужчиной вне брака – это грех. Блуд называется».

Однажды она решилась и спросила его, будет ли он жениться на ней.

– Мы разве не женаты? – сказал он и пристально посмотрел на неё тем взглядом, от которого она терялась и не умела сказать ни слова против.

– Но… – сказала она и замолчала.

Он усмехнулся, резко притянул её к себе, и стал мучить её тело своими сильными, жестокими руками. Ей казалось, её плоть раздирают на части, и в какой-то момент она закричала от боли. Но он ещё сильнее мучил её, и с удовольствием слушал, как она кричит: «Перестань! Не трогай меня!» Ещё никогда она не кричала так страшно, и ещё никогда он так страшно не издевался над этим красивым молодым телом, её крики привели его в не прекращаемое наслаждение, её боль подогревала его страсть. Он был в упоении от её физических страданий. Наконец, он отпустил её, когда убедился, что она без чувств.

После той жуткой ночи она не приходила к нему домой целых три недели. Она испытывала такой ужас при мысли о новой близости с ним, что подумывала бросить всё и уехать из города. Но он не отпускал её. Он ходил каждый день к ней в общежитие с цветами, он плакал и стоял перед ней на коленях, не стыдясь чужих людей. Однажды он пришёл к ней совершенно больным, с высокой температурой, и снова плакал, и говорил ей сквозь кашель о своей любви. Он показался ей таким одиноким, старым, заброшенным, похудевшим, никому не нужным, беспомощным, что жалость схватила её сердце. И она пошла с ним снова в ту жуткую для неё квартиру. Он слёг, и она выхаживала его в долгой болезни. Он предложил ей окончательно перейти жить в его квартиру. И вот тогда впервые он сам завёл разговор об их свадьбе. Пообещал жениться, но не сейчас, потому что сессия, лекции, работа. Летом тоже нельзя – заграничные поездки, реконструкции. А вот осенью, да, осенью мы поженимся, сказал он. И так сказал уверенно, твёрдо, что она безоговорочно поверила. И он тоже поверил.

Но пришла осень.

И однажды случилось то, чего он боялся.

Он вовсе не собирался убивать её. Да и заявление в ЗАГС уже было подано. Но они поссорились. Она впервые собралась уйти куда-то без его ведома. Он вернулся домой раньше времени и застал её на пороге. Она смутилась, и её смущение ему не понравилось. Она сказала, что приглашена на день рождения к сокурснику. Он вырвал из её рук модную, им подаренную, итальянскую сумочку, а потом пнул её в живот, запачкав подошвой ботинка её светлый, также им подаренный, французский плащ. Подобного он не допускал ещё… Это была не любовь, это уже была ненависть. Она побледнела, и внезапно, исказившись в лице, выкрикнула страшное для него слово. Кажется, она назвала его «ублюдком».

Это потрясло его. Это напомнило последний день с Лидией. Но Лидия не говорила таких слов. Она просто плеснула ему в лицо кофе. «Ублюдок» в лицо – это не кофе.