Двери распахнулись. Одни люди вышли, другие зашли. Смена людей, словно смена декораций. Мои декорации, учительница и ее подруга, остались на месте.

«Осторожно, двери закрываются».

Втянул свежий утренний воздух. Он еще не успел отойти от ночного заморозка и прогреться солнцем, но уже не был таким холодным и влажным, как до восхода. Это напоминало черствый хлеб, разогретый в микроволновке: хлеб не станет свежим, но вкус будет приятнее. Я глубоко вдохнул и выдохнул. Затхлый землянистый воздух с остатками выхлопных газов вышел, и грудь наполнилась цветущей мать-и-мачехой, распустившимися почками и чириканьем воробьев. Воздух этот воскрешающий. Он воскресил меня и тогда.

Начало дня не предвещало дальнейших событий. Саша закинул банки аэрозольной краски в рюкзак и поехал в условленное место, недалеко от центра. Поехал выплескивать творческие излияния на одну из непримечательных стен города. Обычно в рюкзаке валялся и респиратор: известны проблемы с легкими у кумиров уличной живописи, однако никто маску не надевал, поэтому и Саша не стал.

Компанию составил Володя, новый приятель. Они познакомились в начале учебного года и быстро сдружились, когда прознали об общем увлечении.

Они подходили к серой отштукатуренной стене, где ребята уже набрасывали эскиз. Саша немного сжался: он никого не знал. Но ребята встретили их дружелюбно. Стена была всячески изрисована, и надо было найти место для личного отпечатка.

– Да красьте там! – сказал один из ребят и указал на удобное местечко.

– Там же чья-то работа, – сказал Саша.

Он чувствовал внутреннее сопротивление, когда предлагали перекрыть работу другого художника. Возможно, потому что не хотел, чтобы и с его работами так поступили.

– И что? – ребята подсмеялись над ним.

– Давай найдем другое место, – сказал Саша приятелю.

Они поплелись вдоль стены и нашли чистый кусок среди заросших кустов и сваленного в кучу мусора.

– Ну вот, – сказал Саша, – стена чистая, давай тут.

Володя пробрался, достал баллончик и неуверенно начал вырисовывать. Саша его подбадривал, но чем больше прояснялся рисунок, тем слабее звучали слова. Володя закончил, выбросил опорожненные баллончики в кучу мусора и пробрался обратно. Оба молча смотрели на незамысловатый рисунок из букв грязных цветов.

– А ты чего не рисуешь? – сказал Володя.

– Да чего-то место не очень.

Саша достал мобильник. Пришло сообщение от соседа: «Заходи в гости».

Они вернулись к ребятам у начала стены. Они накладывали яркий и большой рисунок поверх чужой работы. Володя изумился.

– Да, вот так надо рисовать! – сказал он.

Саша фыркнул и отошел. Он демонстративно достал альбом с эскизами, пролистал и начал примерять к стене. Часть ребят подошли и заглянули в альбом.

– Ого, смотри, как рисует!

– Да, неплохие наброски.

Старший парень оторвался от увлеченного распыления краски и кинул взгляд на Сашу. Он был самый опытный уличный художник среди присутствующих. Парни затихли и ждали его слово. Ждал и Саша.

– Одно дело на бумаге чиркать и совсем другое на стене, – сказал он, – я закончил, катим отсюда!

Солнце скрылось за облаками. Лучи, отогревающие промерзлую почву, ушли – цвет окружения переменился, точно сменили линзы в очках с желтых на серо-голубые. Саша и Володя побрели на остановку. Дорога шла из заселенного многоэтажными коробками центра до окраины с каменными и деревянными двухэтажками. Подошел советский автобус ЛиАЗ-677, который издавал характерный звон. Саша всегда представлял, что где-то в закутках автобуса спрятана гора пустых стеклянных бутылок, которые бьются друг об друга.

Саша жил в самом низу района Росты. Чтобы прийти домой, нужно бесконечно спускаться. Мурманск построен на сопках и кому-то выпало жить на вершине, а кому-то – нет. Рядом растянулся темный залив, а у каменистого прибрежья громоздился судоремонтный порт.

Домой не хотелось, поэтому Саша остался на вершине среди разбросанных монолитных девятиэтажек. Володя потащил его на крышу одной из таких. Саша смотрел свысока на городской пейзаж. На блеклые домики, которые укорачивались вместе с плавным спуском. Смотрел на разбитую дорогу, по которой, как игрушечные модельки, ездили машины. На стоящие вдали трубы, словно персты великана, закопанного в земле.

Тоска одолевает. Саша уже собрался уходить и не спеша спускаться с горки к себе в яму, как появился Даня с переполненными пакетами в руках. Высокий и худой с раскосыми глазами, черными патлами и длинными руками, как у обезьяны. Из пакетов торчали пластиковые горлышки бутылок, свернутый в трубочку лаваш и вермишель быстрого приготовления. Он поставил пакеты, из которых отразилась эмблема дешевого пива.

– А получше-то чего не взяли? – сказал Саша.

– Не пей, тебя никто не заставляет, – сказал Даня, – или купи сам.

Саша отвел глаза и ухмыльнулся.

Вслед за Даней выходили другие ребята так же с пакетами в руках. У всех выпивка. Раздали пластиковые стаканчики и разлили пенного. Саша не помнил разрыва между первым глотком и сплошным опьянением. Он помнил веселые выкрики что-то вроде тоста и беззвучное чоканье пластмассы. Помнил холодный и солоновато-горький вкус, от которого немного свело челюсть, и в следующее мгновение помнил, как еле удерживал тело на весу.

Основное веселье состояло из прыганья на месте, выкриков похабщины и пьяного смеха, от которого болела грудь. Были и те, кто сторонился шумихи. В укромных уголках крыши философствовали о нелегкой жизни. Саше не хотелось забивать голову дурными мыслями, поэтому он с умным видом уходил от задушевных разговоров обратно к пляскам. Что-то взбрело в голову, и он полез в рюкзак. Никто не обращал внимания, пока Саша не достал два баллончика с краской. Детская наивность возобладала над напыщенной взрослостью, Сашу окружили и засыпали вопросами: «Ты будешь рисовать? Можно мне попробовать? Давай вместе!» – и все прочее. А Саша надменно отвечал: «Да, нет, потом, может быть…»

Стаканы наполнились.

Саша достал незамысловатый рисунок из альбома и как бы прицелился. Он смотрел на стену, что-то вымеряя. Наконец встряхнул баллончик и принялся размалевывать зашарпанную бетонную перегородку, обрамляя кремовый цвет в густо фиолетовый. Все наблюдали. Внутри Саши искрилось самодовольство. Он вырисовывал свой псевдоним, прозвище, которым сам себя и наградил.

Саша не ведал, насколько опасно разрисовывать стены. Он и не догадывался, что через полгода за рисунок не в том месте ему разобьют нос, и кривая перегородка вместе с хроническим насморком останутся на всю жизнь. Краска на стене выцветет или ее закрасят, в конечном счете рисунок исчезнет, а сломанный нос – нет.

– Классно получилось! – сказал Митя, – я тебя познакомлю с пацанами, ты, наверно, слышал о них.

Он назвал несколько имен и, конечно, Саша слышал о них. Это известные ребята, которые много лет расписывали центр города. Началось и его восхождение на Олимп. Краска закончилась, и всё вернулось восвояси.

В стороне сидели двое парней на краю крыши, свесив ноги. Боли не почувствуешь, все накачаны алкоголем. А если выживешь и останешься калекой? Саша отмахнул мрачные мысли и подошел к краю. Он аккуратно заглянул вниз. Глаза забегали, голова немного закружилась. Казалось, земля так рядом и в то же время так далеко. Больно не будет. Нет ни будущего, ни прошлого, только это мгновение. Минута настоящего времени. Только она и будет.

Стаканы наполнились.

Никто не заметил, как солнце скрылось за бугор, и летний день сменился поздним вечером. На крыше появился какой-то мужчина. Выглядел он как подсобный рабочий продовольственных складов. Он озирался, будто выискивал кого-то. Никто не заметил его появление. Все продолжали веселиться до тех пор, пока этот мужчина не выкрикнул:

– А ну свалили все отсюда!

Гулкая тишина ударила в уши. Все стеклись в кучу и зашептались. Даня отошел в сторону с этим типом и долго разговаривал, размахивая своими обезьяньими руками. Саше казалось, что сейчас будет насилие. Он оглядывался на парней, которые уже чесали кулаки. Даня вернулся.