Канун открытия Лицея. Из дневника Куницына, профессора нравственных наук. «Спрашивал Малиновского (первого директора Лицея. – Ю. К.). У него большие планы. Создание общего духа, воспитание без лести, раболепства, короче, воспитание достоинства» (Ю. Тынянов, «Пушкин»).

«В одну ночь написал свою речь. Не знаю, как примут. Писал при свете ночника, со слезами».

19 октября 1811-го. День открытия Лицея. Из речи Куницына. «Какая польза гордиться титлами, приобретенными не по достоянию, когда во взорах каждого видны укоризна или презрение, хула или нарекание, ненависть или проклятие? Для того ли должно искать отличий, чтобы, достигнув оных, страшиться бесславия?»

Из «Записок о Пушкине» И. Пущина. После торжественного обеда, «сбросив парадную одежду, мы играли перед Лицеем в снежки… и тем заключили свой праздник… Тот год рано стала зима…»

«Над дверью была черная дощечка с надписью: № 13. Иван Пущин; я заглянул налево и увидел: № 14. Александр Пушкин. Очень был рад такому соседу…»

Скоро все лицеисты объявили себя «скотобратцами» и, как водится, наделили друг друга прозвищами. Вильгельм Кюхельбекер – Виля, Кюхля. Антон Дельвиг – Тося. Михаил Яковлев – Буффон, Паяс двести нумеров (изображал в лицах чуть ли не двести человек). Иван Малиновский (сын директора) – Казак, за молодечество и верность дружбе. Александр Горчаков – Князь, Франт. Константин Данзас – Медведь (одновременно отчаянный и какой-то флегматичный). Федор Матюшкин – Матюшко. Павел Мясоедов – Мясожоров. Николай Корсаков – Трубадур (лучше всех пел, аккомпанируя себе на гитаре). Модест Корф – Дьячок-мордан (дьячок – потому, что любил читать церковные книги, а мордан по-французски то же самое, что по-русски – ехида). Иван Пущин – Большой Жанно. Александр Пушкин – Француз (французский знал тогда не хуже русского), Егоза, Тигр, Обезьана, а еще – Смесь обезьаны с тигром…

Это и были так называемые национальные песни.

Название это «всего вероятнее объяснить тем, что у воспитанников Лицея было в большом ходу изображать свой Лицей в виде как бы государства (республики), подразделяя обитателей на нации… Национальные песни импровизировались у нас обыкновенно изустно, целой толпой» (К. Грот, «Пушкинский Лицей»).

Рядом с Лицеем были расположены гвардейские части.

«Зорю бьют.

Первый звук трубы, унылый, живой, и сразу потом – тонкий, точный, чистый, голосистый звук сигнального барабана.

Зорю бьют…» (Ю. Тынянов, «Пушкин»).

Когда до Царского Села дошла весть о сдаче Москвы войскам Наполеона, весть о том, что Москва горит и сады обуглились, лицеисты не спали ночами, многие плакали…

Однажды Илья Пилецкий, гувернер, брат самого Мартина Пилецкого (иезуита, инспектора-надзирателя), попытался отобрать у Дельвига какое-то сочинение и вдруг «получил прямой отказ и даже ощутил толчок со стороны. Мартинов брат уверял, что пнул его Пушкин, который тут же с блестящими глазами, раздутыми ноздрями, задыхаясь и с бешеным видом наскакивал на него, крича: “Как вы смеете брать наши бумаги?.. Значит, и письма наши из ящика будете брать?..”» Илья сбежал. Но, опомнившись, лицеисты увидели вдруг Мартина Пилецкого. «Они его ненавидели и были готовы на все… Пушкин исподлобья, волчонком смотрел на него. Глаза его блестели, он видимо побледнел. Длинные руки воспитанника Кюхельбекера болтались».

Вдруг Дельвиг, самый спокойный из всех, объявил, что если… если будут читать их бумаги… то… то они все тотчас же покинут лицей… И тут что-то смутилось, сломалось в душе иезуита. Сдался Мартин! Да как! Он покинул лицей. В тот же самый час! Они увидели его отъезд в окно… «Пушкин вдруг засмеялся, как смеялись Ганнибалы: зубами. Это была его первая победа». После этого случая Пушкин и получил прозвище Тигр или Смесь обезьаны с тигром…

Лицеистам дали задание – сочинить стихотворение о восходе солнца. Мясоедов (Мясожоров) написал одну строчку:

Дальше ничего не мог придумать. Кто-то (точно неизвестно, возможно и Пушкин) закончил:

Из записок Пущина. «Я, Малиновский и Пушкин затеяли выпить гогель-могелю. Я достал рому, добыли яиц, натолкли сахару, и началась работа у кипящего самовара. Разумеется, кроме нас, были и другие участники… Дежурный гувернер заметил какое-то необыкновенное оживление, шумливость, беготню. Сказал инспектору… Тут же начались спросы, розыски. Мы трое явились и объявили, что это наше дело и что мы одни виноваты».

В наказание их сместили на последние места за столом, но по истечении некоторого срока постепенно подвигали опять вверх. При этом Пушкин сказал:

Пушкин, Малиновский и Пущин влюблены были в Катеньку Бакунину, фрейлину императрицы, таились друг от друга, открывались и снова затаивались.

Пушкин. Из лицейского дневника. 29 ноября 1815-го. «Поутру я мучился ожиданьем, с неописанным волнением стоя под окошком, смотрел на снежную дорогу – ее не видно было! Наконец я потерял надежду, вдруг нечаянно встречаюсь с нею на лестнице, – сладкая минута! <…> Как она мила была! как черное платье пристало к милой Бакуниной! Но я не видел ее 18 часов – ах! какое положение, какая мука! Но я был счастлив 5 минут…»

В Лицее были свои первые ученики, «первые нации» (Горчаков, Кюхельбекер) и последние (Мясоедов, Пушкин – четвертый с конца).

Первый директор Лицея Малиновский, умирая, сказал Куницыну, спутав его с кем-то в бреду: «Ваше превосходительство! Во вверенном мне воспитательном учреждении есть главное – нет духа раболепства» (Ю. Тынянов, «Пушкин»).

Новый директор, Егор Антонович Энгельгардт, в день окончания Лицея 7 июня 1817-го подарил всем лицеистам первого выпуска чугунные кольца – знак крепости дружбы. И будут называться они «чугунники». Потом решат в день 19 октября 1827-го отметить «серебряную» дружбу (десять лет окончания Лицея), а в 1837-м «золотую» (двадцатилетие окончания).