С мыслями о будущих ночах, которые не мог представить без своей тайной жизни, он уснул, аккуратно прижавшись к стене, соприкасавшейся с кроватью.

Спокойными ночами Хегли спал крепко, ему редко снились сны, будто сам бог сновидений не хотел преподносить ему свои дары. Зато импала мог выспаться, не пробуждаясь от идиотических и бредовых кошмаров. Он редко прерывал свой сон, только если рога болезненно бились о стену. Но этой ночью никто и ничто более не помешало ему насладиться нежными объятьями сна.

Очередное утро парень встретил с негативом – стыдливый луч июньского солнца озарил своим светом глаза Хегли. Первым делом Фланнаган включил телевизор, в ранние часы на котором, как обычно, показывали выпуски самых важных новостей. Антилопа хотел увидеть в них Альфу и Мишель, но работники телевидения обошлись лишь словесными комментариями по прошедшей операции Доминиона.

Город был готов к новой рабочей неделе. За выходной день многие успели отдохнуть или хотя бы расслабиться, набраться терпения перед очередными шестью днями безнадёжной пахоты. Хегли любил свою работу, ему в ней нравилось абсолютно всё: удобный график, зарплата, возможность видеться с лучшим другом. Но большее удовольствие он получал от своего низкого, но всё же положения: когда собравшиеся отобедать звери ждали только его, когда ему было позволено подходить к ним с напряжённым и серьёзным выражением лица и гордой походкой – начальство было счастливо отзывам посетительниц, уставших от дешёвых улыбок, а сам Хегли мог не скрывать своего эгоизма и пренебрежения ко всему ненавистному городу, ходить естественно для себя и получать за это похвалу. В этом был его стиль, который отличал его от остальных. Многие посетительницы, перешёптываясь между собой, называли антилопу хмурым и всегда пытались заставить его улыбнуться.

На работу импала приходил раньше всех, за час до открытия. А вот Хью обычно делал с точностью до наоборот. С каждым опозданием лабрадор отбывал на работе лишний час, а в помощь ему оставался и Хегли. Но в этот день то ли озарение безжалостно напало на него, то ли заиграло заснувшее чувство совести перед шефом, который и без того прикрывает пса, наблюдая в нём развитие навыков, редкий талант, но пёс пришёл даже раньше своего друга.

Хью сидел на скамье напротив раздаточного стола, откинув голову в сторону и не отрывая пустого взгляда от одной точки. У него был измотанный вид, он изредка подрагивал носом и ушами, будто думал о волнительных моментах, прошедших за его жизнь. А ему нравилось ворошить своё прошлое, и обычно лабрадор вспоминал не радостные моменты, эмоции от которых быстро остывали, а нелепые слова, поступки, краснея много лет спустя. Сам пёс представал перед друзьями эмоциональным и заряженным зверем, лёгкая улыбка редко сходила с его морды, но, оставаясь наедине с собой, он становился грустным и невзрачным.

Не заметив друга, Хегли прошёл к раздевалке, где нашёл свою униформу, выглаженную со вчерашнего вечера. Рабочая форма как нельзя кстати шла антилопе: белая рубашка с длинным рукавом, тёмно-серые брюки, слегка искрящиеся при свете, и клетчатый чёрно-сине-белый фартук, который тесно обтягивал талию. В нём Фланнаган казался даже более худощавым, чем обычно.

Он вышел из раздевалки и, увидев Хью, растянул довольную улыбку. Хегли узнал эту морду – она обычно напивалась до агонии вечером, а утром ходила по всей кухне и повышала недовольство посетителей своей медлительностью.

– Кто-то вчера вечером слишком хорошо отдохнул, – злорадно хихикнув, сказал Фланнаган и присел рядом с другом. Лабрадор нахмурил брови, косо посмотрев на антилопу. – А теперь этому кому-то уже сегодня слишком плохо.

– Никогда не пей водку, которая в это время горит, – грубо сказал Хью, опустив и без того висящие уши ещё ниже. – Я всю ночь рот раствором полоскал, чтобы у меня ожоги прошли.

– Ты вроде бы даже не шепелявишь.

– Значит, раствор помог. Хотя язык очень сильно болит, будто я им раскалённый нож облизывал, – сказал лабрадор и закашлял. – Ещё и глотку, наверное, обжёг.

– Тебе скоро стукнет тридцать лет, пора семью заводить, а ты до сих пор… Я даже не могу слов подобрать, чтобы описать твоё… это… занятие ерундой.

– Ты всё правильно говоришь, но слушать я тебя, конечно, не буду. Мелкий ещё, чтобы старших учить, – Хью расцвёл, слегка приободрился. На его лице снова появилась довольная улыбка, глаза заискрились от оптимизма. Он с силой почесал голову Хегли, взъерошив короткую, шелковистую шерсть. – Я такой злой на себя был, что даже на работу пораньше пришёл.

– Тебе стоит чаще на себя злиться – меньше потом будешь отрабатывать опоздания.

– Это ты во всём виноват! – неожиданно заявил Хью и толкнул друга в плечо. Хегли пошатнулся, как осина на ветру, и вернулся в исходное положение. – Если бы ты вчера вечером не ушёл, то я не догадался бы в раздумьях пить этот огненный коктейль!

– В каких раздумьях? Причём здесь я?

– А кто вчера придумал левую отмазку, чтобы уйти? Да ещё и Мишель перед тобой ушла. Мы с Дорен приняли это за ссору и стали дискуссировать на тему «Чем наш мирный Хегли может так обидеть тихую девушку, которую впервые видит в глаза?». Вот серьёзно, чем?

– Мы не ругались. Просто ей позвонили с работы, а я так перенервничал, что захотел спать. И ещё одно… – Фланнаган демонстративно сделал глубокий вдох. – Кого это ты мирной девушкой назвал!? Ты знаешь кем она работает?

– Знаю, – тихо сказал лабрадор, оглядываясь, стараясь притушить порыв антилопы, – только ты это не агитируй. Сам понимаешь, лучше, если о её работе будем знать только мы.

Хегли, улыбнувшись, кивнул. Ему о такой жизни было известно много, и, как он считал, гораздо больше, чем саблезубой тигрице, которая при первой встрече с незнакомцем так просто срывает с себя маску.

– Ладно, мне надо готовиться к открытию. Кто-то же должен светить своей мордочкой, пока другие нюхают запах палёной шерсти.

Встав со скамьи, Фланнаган нелепо отдал честь и, пританцовывая, покинул кухню.

Ему нравилось сервировать столы, особенно одному, когда в зале царствует необитаемость, таинственный полумрак и идеальная чистота. В такой атмосфере легко заблудиться в мыслях, потерять счёт времени. В блестящих тарелках, отчищенных до кристальной чистоты, виднелось отражение антилопы, как тёмное пятно, но в нём можно было разглядеть задумчивость парня, не обращавшего даже мельчайшую капельку внимания на свою угрюмость.

Со временем стали подходить остальные работники, с которыми Хегли редко общался, и, если выпадал такой шанс, разговоры были исключительно о работе. Все его коллеги стояли близко друг к другу, старались держаться вместе, а Фланнаган, словно отчуждённый, изгоем уходил от них. Единственным, кто смог добиться дружеских отношений, был Хью, который в силу своей простоты и распущенного языка свободно общался со всеми.

С открытием начался новый отчёт рабочего времени, предполагавший полную отдачу и выдержку. Хегли томно стоял в проходе, ожидая своих клиентов. К нему за столики обычно подсаживались только знакомые звери, некоторые из них имели карты постоянных посетителей. Их что-то привлекало в тех самых местах, где они всегда присаживались; возможно, красивый вид из окна, или желание сидеть у стены и наблюдать за всем залом, а, может быть и официант, который за всё время успел выучить имена своих частых гостей.

Шли часы, утро разгорелось в день. Уже приближался полдень – время, когда нередко приходилось брать два подноса и грациозно балансировать по залу, как жонглёр на одноколёсном велосипеде. Хегли успел забрать заказ у Хью, в основном готовившего для его посетителей, и выйти в царство аристократии и интеллигенции.

Он видел зверей, ждущих от него заказ не первый десяток минут, шёл к ним, но случайно бросил небрежный взгляд на остальных. Через один столик, также закреплённый за Фланнаганом, сидел высокий лев с пышной и ухоженной гривой, одетый в джинсовый костюм. У него был радостный вид, блестели глаза, очарованием которых старался заманить сидящую напротив девушку. Хегли не видел её мордочки, но само тело показалось ему знакомым.