Ему хотелось заставить деда гордиться им, поэтому работу старался выполнить и качественно, и быстро.

Работа шла в темпе, не теряя своего напора. Трудолюбие всей бригады подчеркнулась за первые часы – никто не стоял без дела и минуты. Один из доркасов говорил по телефону, зажимая зубами несколько шурупов, одновременно держал целый лист гипсокартона коленями и прикручивал его к стене шуруповёртом.

Перерыв пришёл с обедом. Все уселись за самодельный стол из металлического профиля и с облегчением выдохнули. Стряхнуть гипсовую пыль с шерсти не мог только Готто, говоривший с пришедшим архитектором. Пекарь не мог не промолчать и сразу же отметил бесполезность планировщика здания, назвав того самым грубым словом. Собственно, это подтвердилось; архитектор пробыл на стройке не более пятнадцати минут и, сжав подмышкой барсетку, ушёл.

Хегли выпил горячего чаю и пошёл осматривать типографию. Небольшие офисы с узкими проходами занимали весь третий этаж здания. В них ничего не было, кроме криво поставленных пластиковых окон и сделанного на совесть реечного потолка. Вместо совместных стен с проходами в офисах были панорамные окна с защитной плёнкой, отклеившейся и завёрнутой в углах. Пол усыпан пылью из гипса, как мягким декабрьским снегом, стружки картона забились в щели. Стройка не бывает чистой или ухоженной, как и сами строители в работе.

Фланнаган чуть ли не засыпал от бездействия и истощения. Несколько ночей с редким сном и работа выдавили из него последние силы. Глаза словно прибавили в весе пару тонн, а тело лишилось скелета. Хегли прилёг на стопку с гипсокартоном и на минутку уснул.

Но и во сне голова не могла выключиться. Парень вспомнил про Тень, который обещал самостоятельно найти его. Он думал о нём, как о бывалом диверсанте «Грозы», по здоровью лишившимся места в «Критерии», как о мощном самце с чистыми пустынными корнями и твёрдыми намерениями. И тем не менее Хегли сомневался в своём представлении. Альфа по виду был с Юго-Запада, Молния и сам Гром – с Юга, да и не были они внешне столь убедительны, хоть и являлись крепкими орешками в своём деле. Под стереотип Фланнагана подходил тот же Берсеркер – координатор «Грозы». Но Тень был тёмной фигурой, который за три года, что вёл своего единственного диверсанта по мрачному пути не показал своей морды.

В сон вторглась и Мишель – совсем ненадолго, но ярко. Она, улыбаясь, смотрела в глаза Хегли, без слов звала его за собой. И парень хотел пойти, шагнуть к ней, но ноги застыли, не слушались, словно завязли в бетоне.

Готто разбудил внука сразу по окончании перерыва. Работа продолжилась с прошлым стремлением сделать всё качественно и быстро.

Хегли считал минуты до конца дня. Ему не хотелось видеться ни с Тенью, ни с кем-либо ещё. Одно желание двигало им – выспаться, восполнить высушенный резервуар энергии. Но Фланнаган, привыкший к бессонным ночам, терпел, пытался устоять на ногах и работать.

И вот наконец стрелки часов дошли до пяти вечера. Вся бригада так же торопливо собрала вещи и распрощалась с очередным рабочим днём. Готто отправил всех по домам – кроме внука – и принялся оценивать дальнейшую работу. Он таскал парня за собой, частенько спрашивал его мнение и недовольно ворчал, когда оно не совпадало с его позицией. Но в целом старик был доволен работой Хегли, хотя и говорил об обратном, требуя большей практики, большего стремления, вложения в дело столько упорства, сколько можно выдавить из себя.

Сравнивая две деятельности Фланнагана, дед делал упор на оплачиваемость труда и необходимость. Мир мог прожить без диверсантов, но не без строителей. Парень согласился с этим только из нежелания спорить со зверем, не умеющим прислушиваться к чужим словам.

Нравоучительные монологи Готто продолжались до самого дома, пока Хегли не пошёл спать. Обессиленное тело упало на диван в гостевой комнате, сжалось у спинки и на время оставило грешный мир, полный суетами.

Вокруг него движение не останавливалось. Чинеду, вернувшаяся с работы, укрыла усталого сына пледом и принялась за ужин, а её отец, который, как только ступил во двор, скрылся за дверью мастерской.

Проснувшись под поздний вечер, Хегли с трудом поднял веки и колючими глазами оглядел комнату, в которой лежал. Его тело, казалось, не обрело силы на оставшийся вечер, всё ещё хотелось спать, но царство снов закрылось перед носом антилопы до следующего времени. Он встал с дивана, выгнул спину, которая до этого была согнута в рыболовный крюк, и, словно зомбированный, побрёл на кухню, откуда доносился довольный смех и редкие сторонние возгласы.

Сперва Фланнагану встретился дед, недовольно закручивавший в стену шуруп. Готто с неодобрением и небрежностью взглянул на внука, что-то промычал сам себе. Но Хегли не придал этому внимания, понимая, что старик недоволен присутствием гостя, с которым общалась его дочь.

Парень вышел к кухне и застыл в проходе, оглядев постороннего, незнакомого зверя. За столом рядом с Чинеду сидела волчица лет сорока – на вид чуть меньше – с густой серой шерстью, белевшей к груди и у подбородка. У неё были яркие синие глаза, которые ласково и удивлённо осматривали вошедшего импала. Фланнаган сразу же приметил спрятанные в белые перчатки ладони, да и в целом закрытую одежду; в жарком и пыльном климате зверям с длинной шерстью жилось туговато, но волчица тем не менее носила лёгкую осеннюю куртку на пуговицах на чёрной рубашке.

– Это Хегли? – спросила неизвестная у Чинеду. Голос волчицы был грубоватым, будто сломанным или прокуренным.

Она встала из-за стола и, подойдя к парню, провела рукой по его голове и морде.

– Как же он похож на Фрэда, – сказала волчица, повернувшись к подруге.

– Вот, познакомься, – мама решила прервать Хегли ещё до того момента, как он задаст желанный вопрос, – это моя подруга Валентина. Мы с ней давно знакомы, она видела тебя ещё совсем маленьким, так что не удивляйся, если не вспомнишь её.

– Очень приятно видеть тебя спустя столько лет, – волчица взяла ладонь импалы и крепко сжала двумя своими. Она светилась от счастья, когда смотрела на Фланнагана, в её глазах пылал миллиард огней. – Уверена, мы найдём общий язык.

Хегли даже не успел сжать пальцы, чтобы показать взаимную радость знакомства, как Валентина отпустила парня и попросила присесть за стол, поговорить с ней хоть пару минут. И он не мог противиться.

На столе в центре внимания оказался небольшой фарфоровый чайник с заваркой, из горлышка которого медленно пар взымал вверх и растворялся в воздухе. Душистый аромат трав и сушёных фруктов добавлял атмосфере приятные, дружественные очертания. Но Фланнаган сначала принялся за еду, выставленную перед ним Чинеду.

– Дочка, ты не видела мой телефон? – донеслось с верхнего этажа.

– Я отойду на минутку, – сказала мама и торопливо вышла из кухни, оставив своего сына один на один со зверем, вызывавшим подозрение страстной потребностью в присутствии парня.

Валентина не отводила взгляда от чашки с чаем, помешивая в ней давно растворившийся сахар. Безмятежный вид и еле заметная улыбка нагревали парня, который и без нового знакомства чувствовал себя сжато в родном доме.

– Как тебе родная Пустыня? – спросила волчица, продолжая изучать напиток в чашке. – Гораздо лучше Центрального Союза, так ведь?

– Ну да. Это ведь моё Отечество.

– Иногда стоит давать себе передышку, чтобы зоб не перекрывала тошнота от наглых центральных морд. Видеть их – работа, сравнимая с вредным производством. Поэтому лучше побывать дома, увидеть родных, набраться терпения, – она взяла чашечку и преподнесла её ко рту, сделав небольшой глоток чая. – А потом опять на рейды.

Остановивший приём пищи Хегли из-подо лба взглянул на волчицу и заглотнул своё недоумение. Он замер, превратившись в бездушную фигуру из плоти, доминирующей эмоцией которой являлся страх. Валентина застала врасплох парня, который, будучи неуверенным в безопасности, перевернул вилку и крепко сжал в кулаке. Мысль о сидящем напротив него координаторе имела право на жизнь, но Фланнаган потерял её в пучине тревог и недобрых предрассудков.