– Слушай. У нас могут быть большие неприятности. Я, конечно, понимаю, что ты ловишь свой кайф, но хоть немного включи разум. Мы и так перегнули палку, хуже некуда. А если еще и продюсер у нас сейчас потеряет свой мозг, то, как бы нам не лишиться всего и сразу.

Она не стала ждать развития ситуации и побежала к Алексу, который стоял обездвиженный, словно в анабиозе рядом со столом.

– Ты прав. Мы немного перебрали. Может, пойдем вместе в мини-бар прямо на нашей развалюхе, чтобы подготовится к полету? – Луиза решила на всякий случай не показывать своих тревожных подозрений, но не удержалась. – А очки зачем? Тут вроде бы солнечных лучей не наблюдается?

Алекс чересчур медлительно повернул к ней голову, его бакенбарды и длинные усы, казалось, источали тонны электроэнергии, они искрили. Игра света и тени в полумраке и лабиринт ассоциаций…

– Многие звезды со своими черными очками сливаются в симбиотический организм. Стоит их снять, и зрители могут ужаснуться форме лица без них, настолько за многие годы они врастают в образ, и становятся неотделимой его частью. А еще, когда ты всматриваешься в зрительный зал, никто не видит того что у тебя внутри, а ведь взгляд может быть совсем недобрым. Так же под черными стеклами могут скрываться синяки от бессонных одиноких ночей и злоупотребления алкоголем, – он цедил каждое слово, так как если бы кто-то просеивал золотые крупинки, через тонны песка на речных приисках, ничуть не быстрее, и ни менее значительно. Он под ЛСД, догадалась Луиза.

– Или расширенные зрачки, например. Ты решил пополнить коллекцию частичек картины? Помниться у тебя там скопилось уже много писем, не вскрытых?

Но продюсер снова провалился в невидимый оркестр своих ощущений и размышлений, его уносило так далеко и так страшно, что порой, слова вызывали у него чувство сожаления, если не отвращения – ими нельзя было передать и половины всего того, что происходит с этим миром. Они кощунственно подменяют реальность и упрощают ее до уровня утренних газет для яппи.

Луиза взяла Алекса под руку и начала говорить про уют их кабины, про то, как они сядут на ушитый ковровым орнаментом их любимый диван, включат любимые песни и лампы по технологии писателя Берроуза – машины сновидений, те, что с крутящимися, изрезанными дырками абажурами, источающие гипнотический эффект. Этот маневр подействовал, теперь оставалось только не нарушить его хрупкий мир, грубыми вибрациями, чтобы не направить чудовищную лавину его мыслей в разрушительное русло. Когда план был выполнен, она аккуратно взяла у него конверт и отнесла его к столу, на котором лежали оставшиеся марки, оставленные для сбора пазла.

– Ну что там, он опять наглотался этой хрени? А картинки, я думаю, там уже хватит размера для вставки ее в анализатор и распознания. Давайте сейчас и узнаем, что это за картина, – раздался с порога пьяный голос сестры. Плохие вибрации ворвались в комнату как сквозняк с западной стороны.

– Алекс, какую музыку поставить? Я помню, у тебя было что-то для таких случаев, – Луиза решила игнорировать происходящие, может мозг продюсера пока еще не различил, что в комнате еще кто-то есть и воспринимает тот голос, просто как помехи в воздухи. Первые минуты это могло прокатить. Но не более.

– Поставь этих легендарных розовых… Забыл как дальше…

Заиграла музыка, слава богу, плейлист был сохранен. Это успокоило продюсера и он откинулся на диван в блаженстве погружаясь в музыку, сливаясь с ней, как с самой любимой женщиной в его жизни, наверное… И тут Лулу все испортила, иногда в женщине просыпается невыносимая жажда быть сукой, сорвать всех собак за испорченный вечер. Женщины в глубине души ранимы, а жестокие, ранимее в разы, просто пропорции обида-срыв у них слегка нарушены. Кому как не Луизе об этом знать? Ее сестра пила из бутылки какую-то бормотуху и уже сидела перед Алексом, всматриваясь в него, пытаясь достать из разума самые обидные слова, это было видно по ее хищному взгляду и вызывающей позе.

– Ну, что, дружок, может, трахнемся? А? Все втроем? Или ты ссышь? Только по пьяни можешь признаваться в любви? А на деле, только со шлюхами своими можешь, а? Ты боишься, признайся.

Еле сдержавшись, чтобы хорошенько не съездить по лицу своей сестре Луиза, подсела к ним и на ухо шепнула ей, что если у него случится «плохое путешествие», то мало не покажется им всем. Кто поведет самолет? А разрешение на посадку к клиенту может подтвердить только он сам лично по видеосвязи и больше никто. Это подействовало. Как только в дело вступал шкурный интерес, то стервозность могла быть превращена в навязчивое искусное обхаживание. «Законченную картину ему сейчас не стоило смотреть, не в этот момент, а уж ее эти ремарки были не то что излишни, а могли настолько его разозлить, что он мог послать все к черту, и, пожалуй, заслужено», – думала Луиза.

Они сели с разных сторон к Алексу, включили лампы-машины сновидений, положили головы ему на плечи и начали слушать музыку.

– Слушай, тихо произнесла Лу, – в ее голосе уже не было ни вызова, ни бравады. А помнишь, его этот миллионер старичок с Земли, который ему присылает письма с марками?

– Его еще зовут так же. Алекс. Алекс Феонин. Известная в узких кругах личность.

Сестра сделала паузу и неуверенно продолжила. – У нас же такая похмелюга будет как раз на время вылета. А у него же были эти пилюли от бодуна. Он их тоже присылал.

– Ты шутишь? Пилюли… Это же самое психотропное вещество во Вселенной «Камертон», но симптомы пост-алкоголя оно снимает за час. Ты права.

– Так вот примем по капле и пару часов посидим с Алексом, послушаем музыку, под утро все и придем в себя. Даже у него пик пройдет и начнется «плато», а там уже, будет он молчаливым, но сосредоточенным.

– Хорошо, возьми немного у него из стола? – она обняла продюсера крепко. – Крапинки, Алекс, их группа называется легендарными розовыми крапинками…

Им было нужно убежище на пару часов, такое место, где их ничто не потревожит и не оторвет от созерцания чужих миров и своих собственных потаенных пещер психики, которые будут освещены факелом Прометея, факелом разума, а вот на скалу со стервятником их прикуют боги сегодня утром. Они опять сорвались с катушек, они опять не покидают «Последний рубеж», а спешно убегают, в надежде, что дурная слава об их безрассудстве через пару месяцев немного осядет на дно, как взмученное болото. Три беспокойные души.

Лулу лежала на коленках у Алекса, обхватив его руками, всматриваясь в него, не решаясь прервать эту затянувшуюся на часы тишину, в их сознании все это тянулось эоны. Хотя вопрос до сих пор оставался спорным – в их ли сознании? Или быть может, они и на самом деле подключались к тому пространству с помощью своих сокрытых возможностей восприятия, в котором время теряет свое рождественское волшебство и рассыпается на блестящие осколки, в форме елочной игрушки, упавшей на пол по неосторожности.

– Ты тоже это видел? И ты? – она повернулась к сестре сидевшей рядом в таком же безмолвном безмятежном оцеплении.

– Этих космических улиток? С электрическим разрядом, между усиков?

– Это же мы, да? – она уткнулась носом в его коленку, пытаясь то ли скрыться от того, что хотела произнести, как ребенок, который прячется под одеяло от воображаемых монстров, которые, тем не менее, способны запугать его до смерти, ведь такова сила его веры.

– А этого моллюска огромного видели? – вступила в разговор Луиза. – Он застилает всю Вселенную, все вселенные во всех мирах, и звезды – это блеск его раковины, искры, его слюны, которая пытается воссоздать великолепную жемчужину. Он самоопьяняется до бесконечности, и он бессмертен. И нет никого кроме него в этом мире.

Лу снова уставилась на Алекса, желая услышать хоть что-то в ответ, но, не дождавшись, сама поделилась впечатлениями от видений, которые они, разумеется, видели вместе, и даже воспринимали одинаково.