"Тогда пусть Бог увидит меня", – сказал я.
И Бог умер.
***
Облако, что ладейка,
клёвый окурок, скамейка,
красные, тёплые рожи,
снится одно и то же.
***
Аллея, силуэт, скамья
в вечернем свете, силуэта
всё меньше в оном, горстка света,
апчхи с небес небытия.
***
А у меня как зрителя
к истории вопрос.
Что без креста Спаситель?
Что без чудес Христос?
Зачавшая
Был выражен вид сбоку,
твой бесконечный живот
был круче бога
и праха вечного от.
***
Сижу под храмом, ворую с неба,
ни крыши, ни сна,
убогому слово, птице хлеба,
звезда горит, стихи пишутся.
***
Три обалдевших месяца лета,
тёмный мёд, золотые лещи,
и совершенство тепла заметней
несовершенства молитвы души.
***
Сокровищу
Строк высоких мастерица,
ты ли ветка, ты ли птица?
Слову вся, как пряжа спице,
отдалась, ему простится…
***
Мир был мирен, сыт, владел веками,
свет мелькнул, и разошёлся камень,
в плоть вошла, темня, кровавя рану,
первая строка от Иоанна.
***
Летом ночи тихие, долгие,
били больно и до рассвета,
в нашем городе нет бога,
в нашем городе нет поэта.
***
Жизнь коротка,
но бесконечна смерть,
искусство надобно,
чтоб умереть уметь.
***
Тысячелетья прививка кротости,
и привилось,
рука, влюблённая в жизнь и стих,
палачу подаёт гвоздь.
***
Вот и выздоровели, кажись,
ты, с карбованцем в кармане,
врач, с голодными глазами,
продолжайся, жизнь.
***
Голой улицы жуть,
ветер, мокрые листья,
душу булавкой проткнуть,
повесить сушиться.
***
Но мы живём, пока душа и тело,
посуду перебив, гуляют в лес,
да воет ветер, моросит с небес,
да прелести всё те же на прицеле.
***
На кой нам эти перемены,
не надо перемен.
Когда гуашь течёт по венам,
не рвите вен.
***
Иуда предал, Пётр не то сказал,
ну, это ясно, как и всё на свете.
Того ж, кто к нам вернуться обещал,
возможно только посылать за смертью…
***
А на них и держатся державы,
не гниют, не сыплются на крошево,
из плохой страны не уезжают
дураки, поэты и философы.
***
Звук металлический из уст жены Тамары,
звук, непонятно чей, в моих мозгах,
трёхдневные тюльпаны в стаканáх,
как знаки ладной жизни данной пары.
***
"Я было Духом", – так сказало Тело.
"А я был Телом", – отозвался Дух.
За тем, кто мог из ветра деньги делать,
таскал Иуда с золотом сундук.
***
Начну с того, что обозначу тень
совка у мусоропровода,
и к вечеру переведу свой день
довольно скверным переводом.
***
Он сразу призрак времени
смазал экономного дня,
и отомстила быта фигня
ему.
***
Уже набравшись неба сини,
мир незаметно входит в лето,
войду в игру углов и линий
и выйду где-то…
***
И взываю к тебе без конца:
"Боже, свет – без просвета картина,
в каждой мысли безумье кольца,
в каждом чувстве тоска карантина".
***
Что будешь делать, мать Мария?
Иисус распят, Иуда мёртв.
Иди через века в Россию.
Ответила: "Иду". Идёт…
Солдат и смерть
В глазах – томленья тяжесть, туга,
в глазах бессмертия печать.
Так близко видели друг друга,
что перестали – замечать.
***
Мёрзнут лужи, коченеет мозг,
опадает краска с алых роз.
Стая псов. Рассвет из серебра.
Осень. Сумасшедшая пора.
Перевожу Красимира Георгиева
Совесть чернил в чернильнице.
Чем писать? Карандаш.
Тушь для зрачков. Свинец.
Стих Красимира.
***
А под окном, и зол, и весел,
на грани день опошлить риска
среди сиреневого визга
грассирует восточный ветер.
***
…И пока выдыхаем во снах
серу ада и солнце рая,
ты за всех опускаешься на
две коленки и слово лаешь.
Шарль Бодлер. Признание
Женщина, стерва, блудница, безумная дрянь!
Я ненавижу тебя, замечаю едва.
Вот Вам нелепый горшок, вчера распустилась герань.
Плечи закройте, горячечный сон божества…
***
Заштатный город, осень, небо, грустно,
кофейня, церковь, магазин, тюрьма,
всё, гражданин, для сердца и ума,
и слишком человеческого чувства.
Артюр Рембо. Возвращение
Меж лобных складок тихая печаль,
спокойна гавань, одинок причал,
две-три волны ленивых для ума,
безветренно и в городе чума.
***
Ей, Елене Бессоновой
Как спицы, улетают строчки,
как строчки, отлетают спицы.
–Где падать? Где остановиться,
Елена?
–Прочерк…
***
С безуминкой в зобу, чернитель слов,
друг мудаков, поэтов и злодеев,
растасканный и гением, и геем,
Сергунька, Серж, Серёжа Чудаков.
***
На пенсии, карманная чахотка,
спасибо, партия, встречаю юбилей.
Сам-сём, стакан, страна, бутылка сраной водки
и в небе тройка белых голубей.
Александру Ревичу. Сотворение
Я твердью, влагой был, звездою,
менял обличья, набирался сил,
затем два дня я был самим собою.
И только на восьмом заговорил.
***
Двадцать первый, красные рожи,
покрывая любовью всех,
замерзает на мусорном ложе
Достоевского всечеловек.
Октябрь
Листва ещё сознанием живёт,
колышет ветер гребни ирокезов
и в луже птичьей дали антитеза,
и, как у Крёза, полон солнца рот.
***
–Нет ли билетика лишнего?
Съели билетики.
У смерти не выпросишь жизни,
у жизни смерти.
***
Стол, стул, стакан, хлеб да селёдка,
скорбь мировая меж бровей.
Читатель ждёт уж рифму водка,
я наливаю, пей скорей!
***
Да будь хоть арабом преклонных годов,
хоть солнцем, встающим с приветом,
сперва стань читателем собственных слов,
чтоб завтра проснуться поэтом.
***
Давай-ка, жизнь, чуток притормозим,
о свете том и сём поговорим.
И потечёт, рыдая и шурша,
в той пустоте, которая душа.
***
"Где же ты?" – воззвал к Адаму Бог, –
