Доминкик рассказывал любознательным путешественникам о жизни и творчестве Клода Моне. Эстель предпочла расположиться возле прудика и насладиться потрясающими видами. Да… Клод Моне неспроста черпал вдохновение в своем саду. Цветы, нимфеи, плакучие ивы – все это стало основой для создания великолепных полотен. Художник провел здесь несколько чудесных десятилетий. Его вторая жена Алиса Ошеде помогала ему вести хозяйство, создавала все условия для размеренной усадебной жизни. Клод Моне стоял у самых истоков импрессионизма. Он смог распознать новые, рассеянные в воздухе веяния живописи и с пониманием относился к критике со стороны академистов. Это требовало самоотверженности и силы воли. Вне всякого сомнения, он заслуживал спокойной старости в живописной усадьбе.
Эстель прикрыла глаза и постаралась запечатлеть в своем сознании картинки прелестного сада. Эстетическое удовольствие, полученное от созерцания чего-то прекрасного, – идеальная основа для степенной трансформации мироощущения.
Она провела у пруда не меньше десяти минут. За это время Доминик успел поведать новоиспеченным любителям импрессионизма краткую биографию Моне и рассказал о своем отношении к его творчеству.
– Эстель, милая, нам пора.
Лулу гладила Эстель по голове.
– Кажется, я уснула.
– В этом райском уголке грех не уснуть.
– Вы уже нагулялись?
– Да. Твой Доминик – экскурсовод от Бога.
Эстель было крайне приятно, что Лулу понравилась экскурсия Доминика. Она ведь была причастна к его экскурсионной деятельности, служила ему поддержкой и вдохновением, и не могла не радоваться его успехам. К тому же, ему удалось покорить женщину, искренне влюбленную во Францию и все французское.
– Тебе, наверняка, не терпится снова увидеть Руан?
– Да. Правда, до сегодняшнего дня я даже не осознавала, что успела соскучиться по этому городу.
– Видимо, он стал источником твоего вдохновения.
– Пожалуй. Но в моей жизни случился Париж. А это навсегда.
Лулу загадочно кивнула головой. Неважно, что Париж был ее родным городом – она прекрасно понимала, что имела в виду Эстель.
Путешественники снова расселись по машинам. Прогулка по Живерни оказалась приятной, познавательной и впечатляющей. Что касается Эстель, блаженный сон в саду Клода Моне, в непосредственной близости от воодушевляющих художника кувшинок, несомненно, пошел ей на пользу. Она была готова приезжать в Живерни каждый день и, погружаясь в мир блаженных цветочных снов, уноситься далеко за пределы обитаемого мира и познавать тончайшие материи мироздания.
– Если кто-то еще не понял, тема импрессионизма в целом и творчества Клода Моне в частности будет преследовать нас на протяжении всей поездки, – радостно объявил Доминик.
В общем и целом Руан ничуть не изменился. Здесь по-прежнему царила удивительная средневековая атмосфера. Город был выкрашен в серый цвет. Исключения составляли симпатичные фахверковые домики. Впрочем, их было так много, что Руан неизменно производил впечатление сказочного городка, где обитали аптекари, ткачи, медники и мясники. Что если из ближайшего жилого дома выйдет прачка в длинном фартуке с горой постиранного белья? Здесь, среди фахверковых зданий, это кажется вполне реальным.
Доминик оставил машину рядом с церковью Жанны Д'Арк. Он любил начинать экскурсии с исключительного, выделяющегося на средневековом фоне здания. Название церкви навевает старинные готические ассоциации. Однако реальность в данном случае вовсе не оправдывает ожидания туристов.
– Мы находимся в самом центре Руана, на так называемой Рыночной площади…
В своих рассказах Доминик нередко употреблял клишированные фразы. Он считал их связующим звеном между экскурсоводом и туристом. Если вести экскурсию слишком открыто и дружелюбно, слушатели запросто могут потерять нить повествования и отвлечься на классические туристические соблазны: булочки, аттракционы, магазины. Разумеется, Доминик терпеть не мог, когда слушатели не были максимально вовлечены в его рассказ. Именно поэтому он заранее предлагал своим туристам плотно пообедать, насладиться вкуснейшим десертом, продегустировать элитный алкоголь, покататься на каруселях, пройтись по магазинам и прикупить пару-тройку ненужных вещей. Только в этом случае путешественники самовольно отказывались от предложенных развлечений, тем самым существенно облегчая работу Доминика, ведь ему не приходилось бороться с материальными искушениями.
– Чуть не забыл. Вы ведь, наверняка, хотите перекусить или пройтись по магазинам.
– Нет! – дружно ответили путешественники.
– Может, кому-то нужно в аптеку?
– Доминик, мы с удовольствием послушаем твой рассказ! – торжественно сказала Лулу. – Не пытайся соблазнить нас классическими туристическими приманками.
– Чудно. Взгляните на это здание. Как вы думаете, что это? Кто знает, молчите.
По взгляду Лулу Эстель поняла: она отлично знает, что здание с крышами в виде языков пламени и есть церковь Жанны Д'Арк. Неудивительно, ведь они с Эдит совершают регулярные гастрономические паломничества. Должно быть, они знают все французские достопримечательности. И неважно, что путешествие для них это, в первую очередь, кулинарное приключение.
– Это церковь Жанны Д'Арк. Она была построена в тысяча девятьсот семьдесят девятом году. Знаете, что символизирует столь необычная крыша? Огонь, поглотивший несчастную Орлеанскую деву.
Эстель услышала звон городских часов. Она вспомнила, как открывала окна предоставленной ей художником милой квартирки и с упоением слушала этот дивный звон. Астрономические часы Руана – величайшее чудо, снабженное поистине потрясающим механизмом.
Эстель сделала немало зарисовок с городскими часами. И не могла не предаваться волшебным воспоминаниям, вновь услышав таинственный звон.
Доминик продолжал рассказывать о Жанне Д'Арк. Путешественники слушали его со страстью и упоением.
Эстель решила, что должна снова увидеть окна квартирки, где она написала милые городские зарисовки, симпатичные натюрморты и несколько портретов.
Ее квартирка была расположена в непосредственной близости от городских часов, с удивительном фахверковом домике. Окна были открыты. Наверное, новый житель волшебной художественной квартирки тоже обожает слушать звон городских часов. Интересно, он поменял обстановку в комнате? Может, слегка передвинул мебель? Или уставил ее комодами, статуэтками и прочими интерьерными безделушками? Понял ли он, что когда-то здесь были созданы достойные и чувственные картины? Одно было ясно: звон городских часов обладает потрясающей акустической силой. Услышав звон руанских часов хотя бы раз в жизни, вы непременно захотите услышать его снова. Единожды посетив Руан, вы непременно вернетесь в этот город. Отчасти чтобы вновь ощутить дух средневековья, вкусить гастрономическое блаженство и восхититься удивительным готическим собором. Но что самое важное, вас будет манить блаженный звон старинных часов.
С историко-культурной точки зрения главной достопримечательностью Руана можно назвать знаменитейший, запечатленный на десятках полотнах Моне и являющийся одним из ярчайших архитектурных воплощений готики собор, символичную церковь Жанны Д'Арк, осененное эпическим духом аббатство Сент-Уэн или (в крайнем случае) Дворец правосудия. Но Эстель неизменно отдавала должное астрономическим часам. Наверное, все дело в старинном механизме, исправно работающем много веков подряд. Это ведь чудо, что техническая конструкция, созданная в далеком четырнадцатом веке, по-прежнему приводит в действие магическую стрелку.
Эстель вспомнила, как часами сидела у арки с мольбертом, пастелью, карандашами, кистями и красками и делала городские этюды. Несмотря на свою серость, унылость, таинственную, но немного мрачную средневековость, Руан стал для Эстель источником творческой энергии. Она гуляла по чудесным улочкам, любовалась фахверковыми особнячками (нет-нет, здесь однозначно живут купцы или меценаты – кто-то, принадлежащий буржуазному сословию), посещала художественный музей, воодушевлялась работами Моне и Сислея, и в ее воображении зарождались удивительные по красоте, гармоничности и сбалансированности красок картины. Вдохновленная и нагулявшаяся, она устраивалась в кафе Le Petit Aubrge, заказывала порцию устриц с изумительным сырным соусом и в полной мере осознавала прелесть художественной жизни. Несколько месяцев, проведенные в Руане сделали Эстель частью французского художественного мира, бесследно растворенном в пространственно-временном континууме. Она позволяла себе спать до двенадцати, завтракала морепродуктами, часами бродила по мощеным улочкам и даже намеренно пачкала свою одежду красками (чтобы у окружающих складывалось впечатление, будто она немного не в себе). Эстель посвятила время, проведенное в Руане абсолютному творческому безрассудству.
