– По-разному было. – Задумалась Лена. Она начинала свой бизнес в 90-е и тогда была вполне успешным коммерсантом. Сама заработала на квартиру, сама накопила на машину. В 98-ом бывший муж украл весь товар и сбежал. Снова поднялась с нуля. Теперь, похоже, не поднимется: и энергия уже не та и государство всех посчитало: спрячешь выручку – сядешь. Не спрячешь – по миру пойдёшь.

– По-разному, – соглашается Акрам, – у нас тогда дунган резали, узбеков. Русских, тоже немного резали.

– И вы? – Напряглась Лена.

– Я – нет. Я маленький был. Семья хорошая. Папа – доцент, мама – доцент. Дедушка – профессор. Я тоже профессором хотел.

– И что? – Машу, кажется, история Акрама задела за живое.

– Что? Бригадир. Почти профессор… – усмехается своей шутке Акрам. Вот только в жёлтых глазах нет улыбки. Когда шутят, так не смотрят. Так, насторожённо и недобро смотрит змея, отмеряя дистанцию для нападения. У меня под сердцем становится пусто и неспокойно. Гость замечает мой взгляд и делает вид, что читает надпись на водочной бутылке.

Серёга перехватывает взгляд гостя.

– Налить?

– Если не жаль.

– Про Аллаха не спрашиваю. – Серёга наполняет рюмку и подвигает к гостю.

– Правильно. Зачем про него спрашивать. В Аллаха верить надо.

Акрам – действительно интеллигент: накладывает куски шашлыка в пластиковую тарелочку, пару секунд разглядывает мясо, ловким движением иллюзиониста извлекает из-под одежды нож с тонкой, под его руку, чёрной рукоятью, отрезает кусочек мяса, цепляет на вилку и вопросительно смотрит на нас.

Все воспринимают это как сигнал: чокаемся, и молча, без тоста выпиваем. Какой тост в голову придёт после разговора об Аллахе и резьбе по человеческим телам.

Я замечаю интерес в глазах сына. Перед ним разворачивается история в чистом виде. Не сухие строчки из учебника, а живая история, с личными драмами и трагедиями.

– А что ваши родители преподавали?

– Русскую и советскую литературу.

– Так вот откуда такой чистый русский язык? – Сашка, видимо, мучил ответ на этот вопрос, но воспитание да позволяло задать его в лоб.

– Нет, русский – это позже. Тогда я искал корни.

Мне бы в тот момент задуматься: какие корни гость искал и что нашёл? Но солнце припекало, шашлыки удались, и водочка полилась в тело, как родная.

– А это страшно, когда людей режут? – Сын заметно напрягается. Он, кажется, своим телом пытается почувствовать, как холодный металл входит в плоть.

– Не думал. – Акрам смотри на Сашку. – Те, кого режут, испугаться не успевают. А те, кто режет, редко боится чужой смерти. Да и убивали толпой. Каждый отнимал кусочек жизни. Кто отнял последний – не найти.

– Всё, давайте без чернухи, – не выдерживает Маша, – её и так хватает.

– Ну, мам, – Сашка пытается сохранить тему, – это не чернуха. Это история бывшей нашей страны. И потом, вы сейчас снова начнёте о вирусе, карантине и деньгах. Это этой жвачки уже челюсти сводит.

– Знаешь, пусть уж лучше челюсть от жвачки сводит, чем это… – вступается за подругу Лена.

– Ладно вам! Хорошо сидим, хороший стол, хорошие люди. – Серёга не любит ссоры. Он любит шашлыки.

– Брат, – Акрам наклоняется ко мне, – разреши в туалет?

– Пойдёмте. – Мы встаём и заходим в дом.

– Красиво построил. – Гость профессиональным взглядом оценивает интерьер гостиной, качество отделки.

– Старались. – Показываю Акраму дверь в туалет. Он смотрит на меня иронично, – Не бойся: бумагу не стащу. Мыло тоже.

– Бери, не жалко, – меня злит ход его мыслей. Думает, что в каждом мигранте вижу вора. Хотя, возможно, в жизни он с таким сталкивался не раз. «Да и чёрт с ним! Пусть думает, что хочет. Он сейчас уйдёт и мы, скорее всего, больше никогда не увидимся».

Но, как бы назло ему, выхожу из гостиной во двор. Хочет доверия? Пусть гребёт его лопатой. В доме все равно нет ничего, что можно было бы взять и вынести. Ни денег, ни золота, ни акций. Единственная ценность – это сам дом. Да и то, потому, что я в него вложил время, силы, мозг и душу.

– Чего ему нужно? – Маше тревожит, что я оставил чужого человека в нашем доме. – Он мне не нравится.

– Мне тоже. Но не здесь же ему справлять нужду?

– Батя, а что: в Киргизии реально людей резали? – Сашка никак не может забыть реплику Акрама.

– Реально. И в Киргизии, и в Таджикистане и на Кавказе. Там и в советские времена с ножами ходили. Менталитет такой.

– У нас сейчас тоже с ножами ходить станут. – Лена рассматривает вино в пластиковом одноразовом стаканчике.

– Тётя Лена, почему? – Сашка заворожённо смотрит на Ленин стаканчик. Солнечные лучи прошивают мутный пластик, отчего вино становится тёмным, почти коричневым. – Как кровь в кино.

– Только это уже будет не в кино. – Зло замечает Лена.

– Брось. Тоже мне, Ванга сибирского разлива. – Серёга пытается остановить супругу.

– А куда, по-твоему, вот эти все пойдут? У них работу отобрали. Дом далеко. Жить надо. А как резать они ещё помнят.

– Ладно, Ленка. Не девяностые. Полиция есть. Быстро порядок наведут. – Маша старается успокоить подругу, но в её голосе особой уверенности нет.

– Полиция? – Серёга нащупал родную тему. – Да им только проституток крышевать да бабулек на базарчиках ощипывать. Вон, у нас под окнами шалавы дежурят. Я уж не знаю: какой у них график. Сутки через сутки. Двое через двое. Только вся страна на карантине, а экстренная сексуальная помощь ежедневно на посту. ППС подъедет, о здоровье справятся, мзду заберут и дальше пылят. Самоарестованных контролировать.

Серёга машет куда-то в сторону дома. Я рефлекторно смотрю по направлению взмаха его руки. Магия жеста: на балконе из ничего возникает мрачная фигура Акрама. Он стоит

по-хозяйски уверенно, широко расставив ноги, как капитан на мостике парусника. Синдбад-мореход. Кажется: ещё мгновенье и он уведёт парусник моего дома с попутным ветром в далёкое никуда.

– Красиво, – оценивает Аркам ни то сам балкон, ни то вид на нежную, едва проклюнувшуюся зелень листьев рощи, начинающейся прямо за моим забором. Глаза полны недоброй иронии, но голос спокойный, безмятежный. Будто я его провёл с экскурсией по дому и предложил насладиться панорамой с балкона. – И книги хорошие.

– Что он там делает? – Маша поднимается из-за стола, и по её взгляду я понимаю: гостя сейчас выставят. И сделают это со скандалом. Потому, что Машино благоразумие имеет предел и когда черта предела перейдена, остановить её может только бульдозер. Да и то не всякий.