В другой раз это было поздно вечером, когда мы все уставшие после банкета пошли домой. Я, Майя и Алина решили сделать кружок и пошли в один из местных пабов. Обслуживал нас обольстительный Сэм, который был мне по душе. Вот мы и спокойно проводим вечер за бокалом светлого пива, как в паб врывается Эрондейл и противно гундосит, какая я красивая, какая я стервозная, какой я румяный стейк под пряным маслом. Это был тотальный позор для меня. В конце-концов завязалась нешуточная драка между Джейсом и одним их местных завсегдатаев.

Третий и последний (я перечислила самые неприятные случаи) раз я уже не выдержала и сказала этому альфе все то, что у меня с ним ассоциируется. Тогда у меня выдался свободный от невзгод денек (точнее от работы) и проводила я его в компании Изабель и крестника, в котором мы обе души не чаяли.

Постепенно мы обе приходили к выводу, что нас тянет друг к другу, но не делились об этом. Наши нередкие перепалки на кухне все чаще и чаще переходили в смех, чему удивлялся персонал ресторана. Я старалась не обращать внимание на красноречивые взгляды Алины или Бэта, думаю Изабель тоже была под давлением, как-никак у нее есть братец-собственник, который не терпит чужих. Наши с Алеком отношения ограничивались короткими фразами за рабочим процессом, но несмотря на холодность между нами, он больше не пытался подтрунивать надо мной и кидать двоякие оскорбления в мой адрес, потому что проникся немалым уважением, после того случая с Белкурт. И все же мы обе — две дуры, решили держать все в себе, пока не решимся сказать прямо. Но между нами не возникало неловкостей, и нередко мы помогали одна другой. Неважно, связанно это с Максом или работой на кухне. Лайтвуд иногда переходила за грань дозволенного, невзначай касаясь моей ладони, но сразу же отдергивая ее, будто она совершила преступление. Это вводило меня в краску, а Бейн только хохотал, называя нас своим ОТП. Тем не менее я не увеличивала дистанцию между нами, а мой шеф старалась не оттолкнуть меня своими действиями.

Эрондейлу же удалось испортить наш отдых.

Конец июня в Аликанте был теплым, но не знойным, а приятным с легким ветерком, с Альп. Мы решили погулять по центральной аллее, а прохожие нередко засматривались на синеглазого красавца, говоря, что наш малыш красив. Изабель тактично кашляла, так как большинство туристов вокруг воспринимало нас как супружескую пару.

— Вы так подходите друг другу! — Сказала нам милая женщина лет сорока с большой кучей (волос, конечно же) на голове.

И этой даме удалось нас смутить. И пока я как рыба в воде, то открывала рот, то закрывала его в беззвучном молчании, Лайтвуд объясняла, что черничка всего лишь ее племянник и мой крестник. Женщина с досадой вздохнула, и пожелала нам удачи.

— Все равно, вы так гармонично смотритесь друг с другом!

Это было несомненно правдой, которую мы с Изабель пытались отрицать поглядывая на друг друга с помидорами вместо щек.

Решив сделать перерыв, мы уселись на лавочку возле фонтана. Макс весело агукал в коляске, а я ела шоколадное мороженое, Изабель предпочла газировку, на что я укоризненно посмотрела.

— Что? — Взгляд черных глаз встретился с моими, и я поспешно отвела его в сторону, облизывая рожок.

— Ну, ты и содовая в моем воображении никак не сочетаешься.

— А что же тогда?

— Тягучий горячий шоколад. Мраморная говядина. Флип с шампанским.

— Ты тогда нежное терамису, жаренные в масле маньтоу и Sazerac.

— Я жгучая.

— Горячая. — Мы в открытую флиртовали друг с другом. При чем сравнения были мне очень приятны. Вот только когда Лайтвуд неожиданно отрыгнула, мы с Максом в недоумении уставились на великую шефиню.

— Вы чего? Ой…

Я расхохоталась и Макс тоже заулыбался, дергая маленькими ладошками. Ему понравилась отрыжка от тети Изабель.

— Ты невероятна, ты знаешь? — Я не могла сдержать своей улыбки. Лайтвуд смутилась, ей богу, как школьница.

— А ты красивая. — Но Изабель не осталась в долгу.

Мы молча смотрели друг на друга, не в силах нарушить спокойствие и тишину. Изабель красивая, красивая до невозможности. Она привлекательна, ее невероятное тело приковывает к себе взгляд каждого. Но ее взгляд, только на меня она смотрела с таким восторгом, желанием и страстью, переполненной чем-то другим, чем-то схожим на влюбленность, но намного сильнее…

… неужели любовь?

Такое близкое и одновременно чуждое чувство неожиданно разлилось в моей груди, словно обжигающий голубой блейзер. И я могла в тот момент поклясться, что Изабель чувствовала себя также само как и я.

Вот тут то дамы и господа идиллия и была разрушена.

Мы не заметили в толпе народа белобрысую макушку, торопящуюся к нам. Наши взгляды были прикованы друг к другу, а пальцы — в считанных миллиметрах от столь желанного прикосновения.

— День добрый, дамы, а кто у нас тут? — Эрондейл без совести просунул к Максу свой палец. Ребенку не понравился его жест и черничка вот-вот мог разреветься.

— Джейс, что ты делаешь? — Изабель была зла. Ей не нравилось, что нашу интимную обстановку разрушили столь бестактно.

— Я пришел к Максу, а вы?

— Джейс, ты издеваешься, да? — Я чувствовала как все вокруг замерло, а температура резко достигла высокой отметки. Макс Майкл начал всхлипывать. Я вытащила его из коляски и начала убаюкивать, стараясь отвлечь от назревающего скандала.

— А что? Я имею право…

— На что, а, Джейс? На публичные оскорбления, на домогательство?

— Ты чего взъелась, Из, разве не ты — мисс вечное-спокойствие-и-стальное-сердце?

— Эрондейл.

— Я не понимаю, как такая как ты может заинтересоваться в ней? — Джейс был явно пьян, потому что трезвым как стеклышко он бы не сказал такое в лицо Лайтвуд, еще при мне и ребенке. В этот раз он перегнул палку. Я встала и передала ребенка Изабель. Девушка встала рядом со мной. Я была в гневе и Джейс все-таки понял, что нарвался на неприятности.

— Эрондейл, твоя задница паломник с дырками, через которые льется всякое дерьмо? Духу не хватило мне признаться в лицо и сказать все, что тебе взбредет? Ты пьян и самовлюблен, а критинизм в тебе зашкаливает до отметки «выше дозволенного». Джейс, если ты действительно влюблен в меня, то прекрати этот цирк сейчас же. А если все это ты устроил, чтобы потешить свою задетую гордость и самолюбие, то тебе не место в моей жизни. Ты не знаешь меня, ты хочешь меня, как хотели многие до этого. Но ты никогда не получишь. — Изабель молча усадила успокоившегося от моего голоса Макса и подошла к нам. — Пойдем, Изабель. — Лайтвуд подставила мне свой локоть, который в тот момент был моей единственной спасительной соломкой.

Джейс смотрел на нас и не смог придержать свой язык.

— А ты уверена, что она не такая?

— Leck mich! (Пошел на хуй!) — выкрикнула Изабель, еще ближе подходя ко мне. Она была словно рыцарь на белом коне, который, к моей радости (что не правильно), ругался таким мне родным немецким матом.

До общежития мы дошли молча, изредка кидая на друг друга взволнованные взгляды. Неприятный осадок после моей тирады остался. Мне не хотелось отпускать руку Изабель, которая шла, изредка проверяя как там ее племянник. Лайтвуд старалась без шума затащить коляску в мою комнату, пока я раскладывала тарелки, для перекуса, коим являлся вчерашний обед.

Изабель повесила свою кожанку на крючок у двери, когда Макс уже спокойно сопел под тонной пледов в своей коляске. Я была выжата как лимон, а у Изабель желание говорить пропало. Мы ели в тишине.

— Кларисса, я не знаю, что на него нашло.

— Он ревнует меня к тебе.

— Думаю, это было очевидно.

— Ты тоже меня ревнуешь.

— И как ты об этом догадалась? — Изабель резко сократила расстояние между нами. Ее черные глаза пронзали меня своим ясным взором, а желание ощутить ее губы тягучей нугой растекалось внизу живота. Моя омега внутри начала просыпаться, взывая к началу прелюдий, а здравый смысл сильно возбужденной Клэри запротестовал, зная, что еще чуть-чуть и мне снесет крышу от дурманящего аромата Лайтвуд.