Что в пробке плохого!? Можно рассматривать все вокруг, к тому же неприятный таксист больше к ним не обращался и ничего не «взвешивал», открыл окно и разговаривал с другим таксистом, на противоположной стороне.

Ее поразили маленькие столики, стоявшие на тротуарах вдоль дороги. На каждом из них стояла банка с длинным носиком и блестящей ручкой, видимо с сахаром, а рядом серебристая штучка с салфетками. Сами предметы были не такими уж странными, но необычно было то, что они стояли прямо на улице, на столиках, вот так просто.

Позже, после возвращения в Москву, она сформулировала, что больше всего удивило ее в Испании. Нет, не коррида, не театр и даже не здания архитектуры Гауди. А туалет в аэропорту с садом внутри и столики с салфетками и сахарницами вдоль улицы.

За эти столики, пока они медленно ехали «эн ла карретера», садились люди, в основном пожилые, с газетами или журналами, заказывали кофе или еще что-то в маленьких рюмочках, возможно коньяк, выпивали, читали и обращались к прохожим. Вот, просто так сидели, пили кофе, читали и разговаривали со случайными людьми.

Неужели здесь так можно!? – с удивлением, подумала она. И это был радостный момент. Миранда почувствовала, что ей такого не хватало в Москве: людей, которые могут садиться за столики на улице, пить кофе, разговаривать, читать газеты.

Помимо этого, радостного открытия, было другое, нерадостное. К концу поездки, она утвердилась в своем мнении, что дедушка чего-то стыдится. Но, чего?!

Ответ на этот вопрос звучал совсем грустно, так, что сложно было в него поверить, хотя верить приходилось: Дедушка стыдится ее. Он стыдится своей внучки, своей любимой Миранды.

Почему? За что!? А главное: почему здесь, когда они наконец-то там, где так долго мечтали побывать вместе?

Эти мысли перебила череда событий, когда они приехали к родственникам, которых Миранда раньше слышала только по телефону и видела только на фотографиях. Мелькание «журналов» продолжилось, правда не таких живописных, как в центре города. Множество знакомых-незнакомых лиц были, как будто она встретила актеров фильма, после снятия грима. Лица, раньше смотревшие с фотокарточек, были похожи, но прежнего лоска не было.

Звучало множество голосов, некоторые «выквакивали» слова, как таксист, другие произносили, напротив, растянуто. А в целом, все смешалось в одну ярко-жаркую массу людей и эмоций, от которой она быстро почувствовала себя уставшей.

На какое-то время провалилась, вспомнила поездку в плацкарте в Николаевское с мамой. Где, в начале пути все сидели, чопорно разговаривая, вытирая пот платками, а после того, как стемнело и стало прохладней, достали еду и выпивку, и все приобрело противоположный вид: крики, анекдоты, смех. Миранда даже вспомнила, что их сосед все время рассказывал анекдоты, в основном смешные. Но, когда попадались неприличные, мама закрывала ей уши руками, а ее тогда жутко раздражали эти ее руки-селедки, с длинными сухими пальцами.

В конце воспоминания, она поймала себя на мысли, что сейчас этих рук ей очень не хватает. На время захотелось, чтобы кто-то закрыл уши от незнакомых слов, разных произношений и какого-то общего бестолкового шума, наигранного и ненастоящего.

Очнулась, обнаружив себя рядом с холодильником, сидящей на маленьком табурете. Напротив, прислоненный к стенке, стоял чемодан. Дедушкин огромный чемодан с ребрами из дерева поперек кожаной поверхности, на углах, с металлическими набивками. Тот самый, с которым она так часто играла в детстве. И представляла, как они с дедушкой берут его и отправляются в больше путешествие. С трудом толкала, возила его по полу длинного широкого коридора дедушкиной квартиры, изображая что-то среднее, между паровозом и слоном, произнося «чу-х-х» и «у-у-у-м».

Тем временем, из дальней комнаты доносились разговоры-крики. По отдельным частям фраз, Миранда вдруг поняла, что все то время, пока она учила испанский в школе, столько лет готовясь к этому путешествию, их обучали ненастоящему испанскому. Языку, который стразу выдает самозванцев.

Тысячи дурацких выражений, как теперь она понимала, никуда не годных, что-то вроде «как вам аккомпанемент». И кому может пригодиться это «как вам аккомпанемент»? Да, их также учили и просторечному «пшел вон», но учили говорить это почти так же, как и про аккомпанемент.

Еще в такси Миранда подумала, а осознала только сейчас, что настоящая испанская речь, помимо, конечно же, самих слов, состоит из того, как их говорят. Поэтому, сухое «ви-тэ», которое требовала выучить Маргарита Петровна, как и другие просторечные выражения, не имели, здесь никакого смысла. Даже если бы Миранда их повторила, точь-в-точь, удивив какого-нибудь дворового мальчика богатством слэнга, тот бы ничего не понял.

И кому я сейчас хочу сказать «пшел вон», так, чтобы меня поняли!? – удивилась она своей странной мысли.

Вспомнила смешные переводы фильмов, которые она смотрела на кассетах, где были выражения «иди ты к такой-то матери» или «ах ты, сын такой суки». И еще вспомнила фильм про человека, который был шпионом, попал в Нью-Йорк и в закусочной сказал что-то вроде «ну-ка, быстро дай эту хрень, пожалуйста». После «пожалуйста», его выгнали, разоблачили, а может и убили, конца она не помнила.

Но, сейчас почувствовала себя таким же плохим шпионом. Разоблаченной! В чем? Может… что, потратив столько лет и тысяч часов, чтобы выучить испанский «в совершенстве», как того всегда хотел от нее дедушка, она выучила какую-то уродливую кальку, а не сам язык!?

***

– Здесь не принято оставаться у родственников. – сказал дедушка, когда они ехали в гостиницу.

«Слава Богу!» – подумала Миранда, но ничего не сказала. Только представила, как жуткая орущая голова тети Руанды нависла бы над ней утром «ты как, девочка». А в дальних комнатах опять кто-то, не переставая кричал-квакал на языке, которому она посвятила столько времени, но который остался для нее чужим, как и все здесь.

На этот раз, таксист попался немногословный. Сухой дядюшка неопределенного возраста, похожий на индейца. Оказалось, не лучше, даже хуже. Дедушка пытался с ним заговорить. То шутил, то чуть ли, не просил какого-то совета. В конце концов, сказал что-то о ней, Миранде, как будто, если другое не сработало, воспользовавшись «секретным» оружием.

Дедушка, главред «Правды», с которым здоровались люди на улице, когда они шли по Калининскому, а он отвечал только сдержанными кивками!? Ее дедушка, который смог остановить строительство спортивного центра, напротив их дома, чтобы тот не заслонял вид с балкона на Замоскворечье. Ее дедушка, который побывал в стольких странах, когда никто не мог этого сделать, даже министры… который дал ей все, что…

И тут, он унижается… нет, не унижается, пытается рассмешить, понравиться что ли!? Лебезит! Вот, что он делает! Слово, которое она ненавидела, подходило лучше всего. Ее дедушка лебезит, именно… перед каким-то старичком-таксистом. А тот отвечает, чуть пожевывая губами, как скупой бросает хлебные крошки воробьям изредка и помалу.

А может быть, это со мной что-то не так!? – опять подумала Миранда, но быстро затолкала эту мысль подальше, благо они опять въехали в центр города, и за окном продолжилось переворачивание «журнальных страниц».

В гостинице стало легче и лучше. Персонал учтиво обращался на «правильном» испанском, брались во всем помогать, не шутили по поводу нее или того, откуда они приехали. А главное, дедушка стал прежним. Да и сама гостиница Миранде очень понравилась, она раньше не бывала в таких.

Разместившись, они поднялись в ресторан на крыше, где в дальней стороне, располагался бар на широком балконе с видом на город. День заканчивался, и сумерки в Барселоне показались Миранде не такими, как в Москве и очень понравились. В Москве все становилось чуть серым, потом немного лиловым, а дальше, почти сразу, черным. А тут небо окрасилось в персиковый, потом в медовый, пока не стало красно-шоколадным.

– Как красиво! – сказала она.