Хотя нет, однажды было дело, я их сбрил – и чувствовал себя потом точно кот без шкуры, так что быстро отрастил их снова.

Грэм: Запись альбома – а уж тем более дебютного – требует чуть не всего тебя. Билли же вообще зациклился на этом. Думаю, именно поэтому – когда все могли при желании нюхнуть кокса прямо в студии, – именно поэтому он начал делать себе «дорожки» каждый день. Чтобы всегда оставаться в ударе.

Билли: Я преисполнился решимости сделать все, чтобы наш альбом стал величайшим творением всех времен и народов. [Смеется. ] Или скажем так: я тогда был еще не в курсе, что некоторые вещи можно до поры оставить в перспективе.

Эдди: Билли подгреб под себя чуть ли не все, что относилось к записи альбома. И Тедди этому попустительствовал.

Билли не просто сочинял для нас песни – он прописывал партию для каждого. Он всегда во все совал свой нос. Он, видишь ли, смыслил и в гитаре, и в клавишных, знал, чего хочет от ударных. Разве что на Пита он не давил так сильно, ему Билли позволял немного больше свободы. Но всем остальным он постоянно диктовал, что и как играть, и все легко с этим мирились.

Я все поглядывал то на одного, то на другого – может, кто-то хоть что-то на это скажет? Но никто и ничего не говорил. Похоже, я был единственным, кого это напрягало. А когда я пытался дать Билли отпор, то Тедди всякий раз его поддерживал.

Арти Снайдер (звукорежиссер альбомов «Семь… Восемь… Девять» и «Аврора» группы The Six): Тедди считал, что Билли – самый талантливый в группе. Хотя он ни разу мне это открыто не высказывал. Но за долгие годы мы с ним немало времени просидели бок о бок в контрольной комнате. И частенько, когда группа отправлялась домой отдыхать, мы с ним ходили куда-нибудь пропустить по чуть-чуть, съесть по бургеру. Тедди был из тех, кто любил хорошо покушать. «Давай-ка по винцу», – бывало, предлагал я, а Тедди отзывался: «И по мясцу». Это я к тому, что очень хорошо на самом деле его знал.

И он действительно особенно выделял из всей группы Билли. Тедди интересовался его мнением, хотя ни у кого больше ни о чем не спрашивал. И всегда глядел на Билли, когда разговаривал со всей группой.

Не поймите меня неправильно, они все были одаренными ребятами. Как-то раз я, помнится, использовал сыгранный Карен трек как наглядный пример, чтобы показать другому клавишнику, как следует играть. А однажды я слышал, как Тедди говорил другому продюсеру, что Пит с Уорреном в один прекрасный день станут в роке лучшей ритм-секцией. Так что он на них на всех возлагал надежды. Но особенно обращал внимание на Билли.

Как-то ночью, когда мы уже шли к нашим машинам, Тедди мне сказал, что Билли единственный, кто обладает тем, чему совершенно невозможно научить. И мне кажется, это так и есть. Я до сих пор считаю, что это истинная правда.

Грэм: Билли постоянно беспокоился: не попробовать ли записать песню еще раз, не следует ли побольше повозиться с миксом. А Тедди всякий раз говорил нам, что хочет оставить все как можно более «сырым», шероховатым. Тедди массу энергии тратил на то, чтобы пытаться заставить Билли оставаться просто самим собой.

Билли: Тедди мне однажды сказал:

– В твоих песнях звучит чувство. Именно это нам и надо. Это как раз то, что превыше всего.

– И что там слышишь ты? – помнится, спросил я.

Ведь писал-то я о любви. Пел я тогда с этаким легким рыком. Мы играли тяжелый рок на бас-гитарах с настоящими блюзовыми пассажами. Так что я предполагал, что Тедди скажет, ну, что-то вроде «как провожаешь девчонку из бара домой» или «как летишь на скорости в авто с опущенным верхом», или нечто подобное. То есть что-нибудь веселое и одновременно сопряженное с опасностью.

А он сказал мне:

– Это нечто неизъяснимое. Если бы я мог найти ему определение, от него бы не было никакой пользы.

И этот его ответ, знаешь, запал мне в душу.

Карен: Это было просто классно! Записывать альбом в самой настоящей студии! Кругом снуют операторы, техники, что-то где-то поднастраивающие. Народ вокруг свой – кто-то устраивается с ланчем, кто-то готов пойти надыбать тебе косячок. Причем каждый день у нас получался такой длинный ланч, что он плавно перетекал в обед.

Как-то было дело, мы записывались – и тут нам приносят примерно дюжину печенин с шоколадной крошкой, которые якобы передал нам какой-то чувак.

– Да у нас и так полно печенья, – удивилась я.

– Только не такого, – ответил принесший их парнишка.

Печенье оказалось с марихуаной. Даже не представляю, кто его мог нам прислать!

Эдди: Композиция «Еще лишь раз» была создана и записана в один день – как раз тогда, когда некто прислал нам печенье с травой. Вообще, эта песня, написанная в основном Билли, но и с моим участием, была о том, что хочется еще раз переспать с девчонкой, прежде чем отправиться в далекий путь. Но для нас она была про то, как мы слопали всю траву и хотим еще хоть по одной печенюшке.

Уоррен: Я умял три печенины и еще одну припрятал про запас. И когда Билли написал песню о том, что хочет «еще разок», я подумал: «Блин! Он просек, что я одну заныкал!»

Грэм: Да-а, классное было времечко! Вообще, великие были времена.

Билли: У меня тогда было такое чувство… Ну, знаешь, когда сознаешь, что это мгновение жизни запомнится навечно.

Грэм: За вечер до того, как мы закончили писать альбом, я вернулся домой не помню откуда и обнаружил, что Карен неподвижно сидит на перилах террасы и вглядывается в даль каньона. А Уоррен сидит рядом на пластмассовом кресле и вырезает из пластиковой ложки нечто похожее на облезлую рождественскую елку.

И Карен произнесла:

– Как жаль, вода мне там по щиколотку. Так хотелось сходить туда в поход, полазить.

– Вы тут чем, ребята, торкнулись? – спросил я тогда. – А еще есть?

Карен: Это был мескалин.

Уоррен: В тот вечер, когда мы с Грэмом и Карен хорошо намескалинились, я, помнится, сказал себе: даже если альбом наш окажется полным дерьмом, я все равно не пропаду. Я ведь ради куска хлеба смогу вырезать ложки. Естественно, озвучивать я эту мысль не стал. Но в мозгу она у меня засела. Нельзя складывать все яйца в одну корзину.

Грэм: Полностью мы записали все, кажется, в ноябре.

Эдди: Мы закончили где-то в районе марта.

Грэм: Хотя еще, пожалуй, месяц-другой Билли с Тедди миксовали все это в студии.

Я временами к ним заглядывал, слушал, что они там делают. Порой у меня возникали кое-какие соображения, и Билли с Тедди всегда меня выслушивали.

А потом, когда они представили нам окончательный вариант, я был поражен до глубины души.

Эдди: Никого, кроме Билли и Тедди, в студию не допускали. И они работали не один месяц кряду. И вот наконец нам дали прослушать то, что получилось.

Это был просто динамит! Я еще сказал тогда Питу:

– Охренеть, как здорово!

Билли: Свою работу мы представили Ричу Палентино, дав ему прослушать альбом в зале совещаний в офисе Runner Records. Я все постукивал ногой под столом, весь на нервах. Ведь это был наш единственный шанс! Если Ричу не понравится, то, как мне казалось, я просто взорвусь.

Уоррен: Рич нам тогда виделся эдаким стариканом в костюме да при галстуке. Я еще подумал: «И этот корпоративный дятел будет судить о моей игре?» Он выглядел скорее даже как чей-нибудь агент.