А она так спокойно: «Да, сейчас, разбежались. Обвинение, к прокурору и обратно к себе. Я Вас так просто не отпущу.»– и опять хитрая улыбка. А у него аж душа перевернулась от этой улыбки.
Положила обвинение на стол. Адвокат попросил оставить вдвоем. Вышла. «Послушайте меня, Коровкин. Поверьте моему опыту. Не надо с ней так. Это важняк, если вы еще не поняли. Вы себе сейчас срок наматываете. Про неё слышали как говорят? Мягко стелет, да жестко спать. Лучше откажитесь от дачи показаний, чем сказки ей рассказывать. Она не поленится, все перепроверит. И напишет такую петицию…
Вот эта шмакодявка важняк? Она еще школу-то не окончила. Какой из неё важняк? Внутри все сопротивлялось, не хотелось верить… а вышло как она сказала. Прокурор посмотрел материалы, почитал, и… арестовал. Откуда же ему было знать, что она доказательственную базу уже проанализировала.
Ну а дальше, не нытьем так катаньем. Что только он не делал: и голодовку объявлял, и больным сказывался, и даже пытался поломать себе руку. Вот однажды приводят его к ней. А у него по телу мурашки, и нижний товарищ как охотничья собака в стойку встал. Понял, что снесет крышняк. Хотя от чего? Одета в классику: черная юбка прямая до колен, блузка розовая, сверху пиджак в мелкую клетку. Сапоги гармошкой, как модно. Руки ухожены, с аккуратными ноготками. Косметики минимум. Спокойная, деловая, с легкой полуулыбкой.
– Ну что, Василий Петрович, дурку хотите? Так я могу Вам устроить. – Всегда по имени отчеству обращалась.
– Какую дурку? Зачем? За кого меня держите, за психа, что ли? – «Дурка» это психолого-психиатрическая экспертиза. Ему «дурку», так его вся тюрьма на смех поднимет. Это как удар в под дых.
– Ну а что мне с Вами делать? – поставила руки на стол, сцепила кисти, оперлась на них подбородком, посмотрела искоса на него. Помолчала. Потом откинулась на спинку стула, руки, не расцепляя, выпрямила на столе. – Что мне с Вами делать? Я Вас допрашивать не могу, на место вывозить тоже, а то еще в голодный обморок упадете. Ну? У Вас есть предложение получше? А мне Вам еще один эпизод надо предъявить…
– Какой эпизод? – сердце Колчака опустилось. Знал грешки за собой, но был уверен, не раскопают.
– Так сорока на хвосте принесла. Я с нужными людьми пообщалась, мне и рассказали. Хотите, зачитаю показания. – открыла папку и прочитала несколько страниц. Вернее, сочиняла на ходу. Только Колчак этого не знал. Предположение у нее было, интуиция вопила, что это он, а доказательств ноль. Но Колчак повелся, подсел на крючок, чистосердечно рассказал.
Надо было отдать должное, из пяти эпизодов только три вменила. По двум другим прекратила, доказательств не было. Только его слова. Но зато первых три… Хоть 10 000 раз показания поменяй, доказательства железные.
Из воспоминаний Колчака дождик вывел. Встал, потянулся, пошел, не спеша. А кровь вновь, как 25 лет назад забурлила. Срок ему тогда солидный дали, хоть следачка и не поленилась, честно искала смягчающие. Какие там смягчающие при таком рецидиве. Адвокат тогда сильно ругался. Сказал, если бы не сказочки, не накопала бы эти дополнительные два эпизода.
Уже под конец следствия спросил, почему ни разу передачку не запретила, ни свиданку.
– Что зачем? За мной сидите. Я Вам и папа, и мама, и господь бог.
Потом, уже на этапе, много про неё слышал. Спорили мужики, начиная от того умеет ли кричать и заканчивая, хоть кому-то хоть раз отказала в передачке? Хорошо за ней числиться было, как за каменной стеной. Только потом точно знал, что по этапу погонят, да ещё и получишь по самое не хочу. Одно слово, профессионал. А что делать? Сам знал, куда совался.
Глава 3
Мажорный ресторан шумел, гудел. Света зашла и остолбенела. Страшно стало. Тут же подлетели официанты.
– У нас столик заказан. – Марина в брюках, свободной блузе, кроссовках-туфлях. Через плечо небольшая сумочка. Украшений не много, не броско. По сравнению с публикой: скромница.
– Э, гляди, бабульки пришли пенсию прогулять. – гоготнул один из мажорчиков: хорошенькая мордашка с пошлым взглядом. Рядом девчушка сидит. За мажоровыми деньгами охотница. Затянулась сигареткой. Не смешно, но хихикает. Надо быть в теме.
– Подружка, здесь вроде как курить нельзя. – улыбнулась Марина. И, не глядя на девицу двинулась за официантом. Сели за столик на 2 персоны: – Молодой человек, передайте вон тем молодым людям, что надо бы соблюдать правила.
– Слышь, ты, сухофрукт, ещё вякнешь против моей Ляльки, дымом перекусишь.– Мажорчик встал.
– Ой, гамма до-минор, вы случайно в Сахаре не заплутали? – Марина смерила мальчика надменным взглядом сверху до низу и обратно. – Понимаешь ли, у меня аллергия на табак. Ты в травмпункт давно не обращался? Ты знаешь, на кого сейчас нарываешься? А то ведь посмотрим ещё, кто дымом перекусывать будет. – и брезгливо так пальчиками стряхнула. Будто что-то непотребное задела.
Светка только смотрела, как Марина лихо отбивала словесные удары. И не боится ведь. Мажорчик отступил, струхнул. Деваха сигарету убрала.
– Мариш, а Мариш, а кто за тобой сейчас стоит? – вдруг спросила Света.
– Никто. – Так же тихо ответила Марина. – Нет давно уже никого. Да это и не важно. На таких главное нахрапом брать. Они перепроверять не будут. Вдруг ненароком не на того попадут. Что им потом будет. Оба-на, а вот и компашка утрешняя сидит. – Марина перевела глазами в угол.
Света повернула голову. Мажорнина мамашка что-то оживленно рассказывала. Она была уже под градусом. На поминки это явно не было похоже.
– Может уйдем? – прошептала Света.
– Не боись, прорвемся. – И Марина сделала заказ подошедшему официанту. Парнишка молодой, не испорченный. Улыбается радушно.
И вдруг на весь зал раздалось:
– Добрый вечер, Василий Петрович! Как Ваше ничего? – мажорчик чуть не приседает, в глазки заглядывает.
Коровкин-Колчак идет не спеша по залу, по-хозяйски осматривает посетителей. Он и вправду как босс здесь. Его заведение, крышует. Вдруг глаза встречаются с Мариной. А за спиной Герыч скачет, у виска крутит, мол: «Марина, испарись!» Герыч хоть и при Колчаке, но следак не умер в его душе. Знала Марина, что Герыч закон не переступает. Дело свое делает на чужих ошибках, в рамках кодекса. Не прикопаешься. Впрочем, это и есть хлеб адвоката. А он хороший адвокат, сильный. Он и следаком сильным был, и честным.
– Умри, шкед. – бросает Колчак мажорчику. Подходит к Марине. – Ты каким ветром сюда, Марин…? – задумался: По имени отчеству или же по-ласковому, Мариночка.
– Ну не ты, а Вы. – Марина голову склонила. Вроде бы и снизу вверх смотрит, а все кажется, что свысока. До сих пор корона на голове, и ведь не давит и не падает.
– Да шас. Вы. Вы – это когда ты важнячкой была. А теперь ты. – Светлана сглатывает слюну. Ну потянуло же Маринку сюда. Адреналина ей в задницу не хватало. – Ей, Марат! – к Колчаку подбегает официант. – Обслужи этот столик по высшему разряду за мой счет.
– Спасибо, Колчак, но если уж я пришла сюда, то сама за себя могу заплатить. – Марина прищуривает глаза. Дразнит? Или утверждается? Кто она? Какая сила за ней? Слишком наглая, эта бывшая важнячка.
– А я сказал: «Угощаю». Или западло? – Светлана не привыкла к такому жаргону. Да и Марина с ней общается вполне литературно. А тут прям речь истинных аристократов подворотни.
– Не западло. Не люблю быть обязанной.
– Эти мой должок. – Колчак взял стул от соседнего стола, уселся на него, как на коня. – Я и до тебя и после со следаками общался, но такой безбашенной не встречал. Ты какая-то дурная была: я её матом крою, а она мне передачи подписывает, свиданки дает. Скажи, почему? Ты же могла меня сгнобить. Я знаю, кто со мной в камере сидел. Он знаешь, что мне сказал, когда я тебя заказал, что если хоть волос упадёт с твоей головы, он меня на лоскутки порежет.
– Это Белый что ли? – Марина смеется. – Белый мог на лоскутки порезать. А знаешь, почему он так говорил? Потому что и свиданки были, и передачки, и душу мог мне часами изливать. Мужик-то не плохой был, только не той дорогой топал. Ды и Вы, Василий Петрович, в Вашими-то мозгами в науку надо было идти, а не в криминал. – как по-больному резанула. Но проглотил. Столько лет жить с этой болью. Сына-то своего учиться послал подальше от этого городка, чтобы никто не мог в парнишку пальцем ткнуть.
