Саша, схватив меня за руку, вытаскивает на свежий воздух.

  - Гришка, ты как полоумный, чего опять с тобой не так? - с недоумением спрашивает он, слушая, как я читаю стихи на фарси, полные печали.

  - Эх, Саша! Домой хочу, на родину. Море хочу увидеть. И наш город, - говорю я, и, оставив друга, понуро бреду к своему 'Москвичу'.

   Вечером, когда я забываюсь сном на кровати, внезапно слышится нахальный стук в дверь. Я испуганно вскрикиваю:

  - Кто? Кто там?

  - Я!

   Женский голос кажется мне знаком. Я с недоумением спрашиваю:

  - Да кто это - я?

  - Открой, узнаешь!

   Наверное, опять работница общежития, завхоз или уборщица. Тут любят по вечерам приставать со всякой ерундой. Я недовольно говорю:

  - Завтра, завтра приходите. Я уже сплю!

   Однако гостья начинает менять ключи в замке, явно подбирая их. Потеряв сон, я быстро вскакиваю с кровати и занимаю позицию возле двери, вооружившись ножом. Замок сдается, и в комнату входит... Валентина! Я понимаю, что это она, лишь после того, как бью по ее макушке массивной ручкой ножа. Девушка падает на пол с тихим стоном. Выругавшись, я захлопываю дверь и осматриваю ее. Ничего страшного, я успел уменьшить силу удара, у нее обморок от испуга. Вот дура, кто ее звал? Сидела бы дома!

   Из сумки, что Валя обронила, выглядывает хлеб. Я смотрю, что есть еще. Сало, вареная картошка, самогон в пол-литровой банке. В газетном кулечке - забористый самосад. В России с таким набором рождаются, женятся и умирают. Я раскладываю продукты на столе и с удовольствием ем. Потом мне становится не по себе. По-скотски я себя веду: ударил девушку, затем безразлично перешагнул через нее, набросился на еду, которую она приготовила для меня же! Ну не животное ли я после этого?

   Валя приходит в себя и поднимается. Что она? Возмущена? Плачет? О нет, как бы ни так! Она улыбается мне! Говорит:

  - Извини, я не хотела ничего такого!

   О, гордость! О, честь! Зачем? Для кого? Все впитано с молоком: в этой стране прав тот, кто сильнее.

   Нервно вздохнув, я сворачиваю гигантскую самокрутку. Затем наливаю пару глотков самогонки, и, выпив их, швыряю в стену пустой стакан. Он эффектно разбивается. Знакомая картина: пьяный мужик в трусах, чадящий 'козьей ножкой', действует на Валентину успокаивающе. Она думает, что самое страшное позади, и заискивающе спрашивает:

  - Ты чего по голове бил, а?

  - Чего пришла? Чего хочешь? - с гневом кричу я.

  - Еще! - произносит она низким приятным голосом.

   С ума сойти! Люди толстенные книги пишут по этому поводу, от энциклопедий до романов, а у нее все умещается в единственном слове! Я говорю ей безразлично:

  - Через чур много хочешь. Нету.

  - Может, поищем? - робко просит Валя.

  - И не мечтай. Хватит и того раза.

  - Я бы сказала, разочков! - говорит она, несмело вильнув бедрами.

   Я вяло пожимаю плечами: самогон у нее сегодня очень крепкий, а спорить неохота, и к тому же опять хочется спать. Валя же, наоборот, чувствует прилив энергии. Она живо скидывает шубу и сапоги, подходит к зеркалу, ощупывает шишку на макушке. Я с издевкой замечаю ей, если она будет ходить ко мне, будет еще хуже. Валентина, не обращая на мои слова внимания, садится на стул рядом и спрашивает:

  - А мне не налил?

  - Сама наливай. Стаканы на подоконнике. - Безразлично говорю я.

  - Гриша, ты не джентльмен!- восклицает она.

  - В России джентльмены не водятся. Здесь для них климат убийственный! - мрачно шучу я.

  - Не понимаю я, о чем ты говоришь! - произносит Валя. Она пьет самогон, чихает от его запаха, и, как я, бросает стакан в стену. Стакан не разбивается. Глядя на него, я истерично смеюсь, потом резко замолкаю и лезу обратно под одеяло. Валя тут же снимает свитер и пытается лечь со мной. Чтобы не оставить ей никаких надежд, я грубо отталкиваю ее со словами: