Наконец я вспоминаю, как оказался в больнице, и задаю вопросы:

  - Лена, а моя машина где? А Сашка?

  - Твоя машина возле нашей избы стоит. Сашка поехал в Москву за лекарством для маленькой. Приедет, придет сюда. У нас дети болеют, а муж возле тебя вторую ночь сидеть собирается. Такие дела! Ладно, извини, я не попрекать тебя пришла, а поесть принесла. Кушай и выздоравливай! Мне пора! - стараясь быть ласковой, говорит она, кладет на мою тумбочку полиэтиленовый пакет и уходит.

   Я смотрю, как она исчезает в полутьме коридора. Лена очень хорошая женщина, и прекрасная жена Сашке, но меня на дух не переносит. Наверное, потому, что Саша весьма охоч до сторонних развлечений, а подставляет под гнев Лены обычно меня, сочиняя различные фантастические истории.

   Я хочу выглянуть в окно, и пытаюсь для этого подняться. Но со мною происходит нечто плохое: легкие сжимаются, и я, похожий на умирающую от удушья рыбу, падаю обратно. Мой вид настолько красноречив, что больной с соседней койки, едва глянув на меня, вскакивает со своей кровати и бежит к двери с надписью 'процедурная'.

   Мне становится легче после кислородной подушки. Со мною возится уже знакомый мне, 'хмурый' врач. Он делает внутривенные уколы и ругает больничное начальство. Говорит, что таким тяжелым больным нужно лежать в больнице города Обнинска, а не здесь, в сельской терапии.

  - Какой у меня диагноз?- с хрипом дыша, спрашиваю я.

  - Тяжелая форма аллергии при... имеющейся бронхиальной астме?- врач вопросительно смотрит на меня. Я согласно киваю. Он не ошибся, от астмы я страдаю с детства.

   Через несколько минут приступ окончательно проходит. От лекарств с усыпляющим эффектом мои глаза закрываются, и я вижу новый для меня сон. Звездной ночью я стою пред входом в разрушенную временем церковь. Сквозь пустые оконные проемы видны отблески горящих в храме свечей, слышится тихое чтение псалтири. Я осеняю себя крестным знамением, и, перепрыгнув яму перед входом, иду внутрь храма. Здесь холодно так же, как и снаружи, злой ветер гуляет в дырявой крыше, но я ничуть не удивляюсь, увидев нескольких прихожан и батюшку, который их исповедует. На столике лежат свечи. Я хочу взять одну, ищу карман с деньгами, однако обнаруживаю, что в больничной пижаме карманов нет. Я думаю, что без денег брать свечку - нужно спросить у священника. Только он пока занят, и я, перекрестившись, разглядываю фрески с изображениями святых.

   Неожиданно священник зовет меня по имени. Удивившись этому, я иду, спотыкаясь о битый кирпич.

  - Что это, батюшка, церковь у вас такая... не отремонтированная?- с недоумением спрашиваю я у старца.

  Священник удивленно осматривается, словно сам видит церковь впервые, а затем, искрясь духовным весельем, говорит:

  - Это она не у меня, а у тебя такая не отремонтированная! Ничего, с божьей помощью справишься! Грешен?

  - Да...- я теряюсь от вопроса,- я, отче, не готовился к исповеди. Не знаю, с чего начать! Грешен, разумеется, грешен! И очень...

   Я вспоминаю про свою несуразную жизнь, грусть и раскаяние подступают к сердцу, хочется заплакать. Батюшка гладит меня по голове, как отец в детстве, отпускает грехи и благословляет. Мне становится легче дышать, и на этом сон прерывается..

   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

   На следующий день просыпаюсь поздним утром. Открыв глаза, я вижу, что группа медработников осматривает моего соседа. Опираясь на набранный в предыдущих больницах опыт, я догадываюсь, что идет утренний обход. Сосед слушает, на его лице раскаяние, явно показное:

  - За три месяца, вы у нас который раз, и все с тем же диагнозом. Нигде не работаете. Ведь у вас жена, ребенок! Больше мы вас лечить не собираемся. Вы алкоголик, человек конченный. А вам всего тридцать лет! - говорит крупный мужчина, судя по тону, зав отделением. Рядом с ним стоит 'мой' врач, за ним высокопарная пожилая женщина и молоденькая медсестра с большим количеством папок.

   Внезапно интерес к происходящему у меня пропадает: я чувствую необычайное, даже можно сказать, фантастическое чувство голода. Протянув руку, я хватаю с тумбочки принесенный Леной пакет, вытаскиваю стеклянную банку и срываю зубами пластиковую крышку.

   В этот момент врачи оставляют затею перевоспитать соседа и перемещаются ко мне. Я слышу:

  - Очень тяжелое состояние, необходима консультация пульмонолога ... ой! - это читавшая историю моей болезни медсестра оторвалась от листка бумаги, и вместе со всеми замерла, глядя, как я ем морковные котлеты, облизывая пальцы, словно дикарь.

   Вдоволь налюбовавшись на мое поведение, зав. отделением кричит, обращаясь к моему врачу:

  - Коллега Головань, безобразие! Ваши больные будут проявлять уважение к медперсоналу, или нет?