- Ну, во-первых, я не черный, а такой же русский, как и ты. Просто смуглый с детства. И, во-вторых, разве я сказал - алкоголик? Мы собирались выпить, и просим тебя помочь с закуской. Заодно и поучаствовать. Кстати, стаканов у меня тоже нет, так что тебя сама судьба послала!

   Андрей закидывает ногу на ногу и с небрежным видом рассматривает бутылку. Его брезгливая гримаса расстраивается, а брови взлетают от удивления. Он спрашивает:

  - И сколько стоит такой коньяк?

  - Не знаю. Мне его подарил старик-коллекционер, когда я ему помогал с отъездом. Сказал, что это нектар дружбы и любви. По-моему, пришло время проверить, правда ли это.

   Андрей потирает подбородок. Заметно, что он заинтригован. После внутренней борьбы, отразившейся на его лице, я слышу:

  - Хорошо, раз жить соседями, так уж и быть. Пойду, гляну, что у нас в холодильнике!- он встает и уходит.

  - Гриша, я тебя таким благоразумным еще не видел! На кой ляд он нам нужен? - с возмущением произносит Саша.

  Я прикрываю дверь и сажусь на стул, потирая виски. Потом говорю устало:

  - Видишь ли, Саша, за весьма короткий срок я убедился: насилие вызывает только насилие. Война, хочешь ты этого или нет, заставляет искать мир, мир с самим собой и окружающими. Вот этот Андрей такой, а по каким критериям можно судить, что я лучше него?

   Я чувствую, что задыхаюсь, и останавливаюсь. Кажется, при всем моем красноречии, я впервые не могу ясно выразить, что меня волнует. Тогда как же я собираюсь жить по принципу, который не осознаю, и, возможно, никогда не пойму до конца?

   Дверь распахивается, в комнату входит Андрей с подносом. На нем мы видим стаканы, нарезанный ломтиками хлеб и кусок сала. При виде еды мне хочется, по русскому обычаю, троекратно расцеловать Андрея. Я почти с умилением смотрю, как он ставит поднос на стол и садится на прежнее место. Дружелюбия в его взгляде не появилось, похоже, Андрей сам изумляется, как это он пошел на поводу у такой дурной компании. Я быстро разливаю коньяк по стаканам, и, будучи виновником торжества, говорю тост:

  - Я хочу пустить на этой земле корни. Пусть они не будут корнями зла!

  Пьем не торопясь, смакуя. Андрей, проглотив последнюю каплю, выражает общее мнение:

  - Хо - ороший коньяк!

   Правда, он закусывает его салом, что похоже на вкусовое извращение. Сашка, борясь с клокочущим в горле смехом, ставит пустой стакан на стол, говорит:

  - Ну, парни, извините, а мне до своей бабы пора. Я завтра заскочу. Прошу вас, не напивайтесь до тумана в глазах. Без меня! - после чего пожимает нам руки и уходит.

   Я остаюсь с Андреем. Он, почесывая живот, спрашивает, как ни странно, уже вполне спокойно:

  - А чем ты тут думаешь, кроме работы, заняться? Может, торговлей? У восточных, это принято. Или землю возьмешь, дом будешь строить? Квартиру на нашем предприятии и за тыщу лет не дадут!

  - Да так, пока без направлений. Прожил день, и ладно. Вот, с тобой подружусь, еще с кем-нибудь. Возможно, на душе веселее станет. Тогда планы и появятся! - говорю я, вяло кушая краюшку хлеба.

  - А я, в общем-то, такой же, как и ты, - зевнув, говорит Андрей,- только не беженец, а беглец. Спасаюсь от радиации. Сколько моему сынку лет? Думаешь, пять? Нет, я скажу тебе - семь. В школу надо отдавать, а он не растет совсем. Мы недалеко от Чернобыля жили... а, не буду про это, давай еще по чуть - чуть, а?

  - Давай! - охотно соглашаюсь я.

   Оказывается, и с такими, как Андрей, можно найти общий язык, стоит только постараться. Чего многие как раз не хотят делать! Я собираюсь предложить тост за всеобщее человеческое братство, когда в комнату проникает Марфа. Она, кося глазами на бутылку, визгливо говорит:

  - Сами пьют, а меня не зовут! Бесстыдники!

   - Нашла о чем горевать! Присоединяйся! - приглашаю я.

   Однако Андрей реагирует совсем по-другому. Он кричит на жену так, что стаканы на подносе звенят:

  - Марфа, пошла к себе!

   Марфа (видимо, сказывается длительный опыт супружества) кричит на мужа не менее яростно:

  - Сам пошел!