- А Настю где подцепил? - не унимается Коля.

  - На дороге голосовала. Немного подвез бедную женщину. По пути останавливался, рассказывал ей про свою жизнь, полную приключений. Не знаю, как я Насте, а она мне очень понравилась! - необходимо создавать алиби, и я говорю с бахвальством, обычно мне не свойственным.

  - Шустрый ты! - усмехается Коля,- хотя с Настей, это не подвиг, она на таких, как ты, загодя в охотничью стойку становится. А подвез на чем? У Сашки машину одолжил?

  - Почему у Сашки? У меня своя есть. Выгляни в окно, 'Москвич' стоит. Мой!

  Коля поворачивается к окну и долго смотрит. Потом занимает прежнюю позу на кровати и спрашивает тихо, но еще грубее, чем до этого:

  - Сколько тебе лет, Гриша?

  - Тридцать.

  - Машину сам покупал?

  - С отцом скидывались.

  - Да! У вас, на востоке, с деньгами хорошо. Небось, и с собой привез немерено! А тут всю жизнь горбатишься, и ни фига за душой, вынужден у тебя на пол-литра просить! Как же, ждали тебя! Теперь такая черная рожа, как ты, нас, русских, жить будет учить, а за глаза смеяться над нами. Нужен ты здесь! - Коля в досаде сплевывает на пол и отворачивается от меня.

   Я изумленно смотрю на него. Надо же! В родном городе считался Ваньком-дураком-работягой, а в России, которую я считаю своей большой Родиной, оказался ненавистным 'черным' миллионером. Я горячо говорю Коле:

  - Коля, ты не прав. На востоке мне постоянно твердили, что я, русский, пытаюсь въехать в рай на их хребте. Там меня били за то, что я русский. А здесь ты мне объявляешь войну. Что-то не складывается: Восток отказывается, Россия не признает. Ну почему, вместо того, что бы принять нас, родина отвергает? Ведь я готов отдать за Россию жизнь, а ты говоришь, что я ней не нужен. А кто ей тогда нужен?.. - я замолкаю, увидев, что Настя выбежала из процедурной с кислородной подушкой, и показывает рукой, чтобы мы вели себя тише.

   Коля вновь снижает свой голос до шепота и продолжает отстаивать свою точку зрения:

  - Был я в ваших краях проездом, когда работал водителем 'КАМАЗа'. Русские на востоке давно переняли все их обычаи, не отличаются от местных. Ко мне относились плохо и драли с три шкуры!

  - Да, Коля, действительно, имеются русские, которые не только переняли обычаи, но и вросли в существующие там системы товарно - денежных отношений. Так вот они, 'вросшие', тебя и обидели. Однако судить по ним нельзя, они не показатель, ты лучше вспомни о тех, кто честно работал на предприятиях и учреждениях. Вот тебя затронуло, что у меня есть машина. А я, Коля, между прочим, окончил институт, и после него на полторы ставки работал инженером-наладчиком высшей категории. А ты думал, я на рынке торговал?

   Однако для Коли мои слова пустой звук, у него на лице по-прежнему выражение несогласного упрямца. Дождавшись, когда я закончу говорить, он запальчиво высказывается:

  - Хорошо, на счет тебя я не прав, но это ничего не меняет. Русские, что приезжают сюда, другие. Скупают дома, участки. И хорошо устраиваются! Ты, небось, пойдешь работу искать, взятку дашь и на плохое место, не устроишься!

   Я думаю - ну как ему объяснить разбитую жизнь и трагедию беженца? И есть ли Коле вообще дело до чужой беды? Он находится в воображаемом мире 'местечковой правды' и не желает понимать чужую жизнь! Я делаю последнюю попытку:

  - Коля, а что это - быть 'настоящим' русским?

  - Не понял? - удивляется он.

  - А ты сказал, что приезжие русские - другие. Не такие, какие должны быть! Вот я и спрашиваю тебя, а какие они, 'настоящие' русские?

  Коля довольно долго напряженно думает, а затем спрашивает:

  - Ты старый фильм 'Путь самурая' смотрел?

  - Смотрел. - Киваю я в ответ.

  - Самураю все пофиг. Он пьет, живет сегодняшним днем, и мечтает красиво умереть. Но японцы против нас, русских, слабаки! Понял?

  - Понял! Настоящий русский - это как японский самурай, только значительно круче! - говорю я.

  - Ага! - не замечая моей иронии, соглашается Коля.

  - А Настя ничего баба, а, Коля? - спрашиваю я для того, что бы выяснить, не она ли является причиной его вспышки, и заодно перевести разговор.