Меня уложили на топчан, не близко и не далеко от растопленной печи, и укрыли прежним шерстяным одеялом. Ксения стала рассказывать, что видела в зоне. Баба Вера внимательно слушала ее. Продолжая говорить, Ксения достала из аптечки несколько ампул, шприц, закатала мне рукав, и наложила жгут выше локтя.
- Не бойся. Я не медик, но хорошо знаю, что делать при обморожениях! - сказала Ксения, и решительно воткнула иглу в мою вену. Сил сопротивляться ее действиям у меня не было, и я отвернулся. Чтобы, по крайней мере, не видеть, что она делает со мной.
Мой взгляд направился на стену с фотографиями в рамках. Вначале я смотрел на них безразлично, но затем они всерьез заинтересовали меня.
На нескольких, была представлена жизнь Ксении. Ее подростковые успехи в интернате для физически одаренных детей и учеба в институте журналистики. Последующая работа в спортивном издании, и участие в альпинистских экспедициях к различным горным вершинам.
Однако центральное место на стене занимала, естественно, не Ксения, а Александр Гросс. На большой фотографии он стоял внутри храма, в полном облачении православного священника, с большим крестом в руках. При этом Гросс выглядел очень счастливым человеком, с располагающим к общению лицом. Не верилось, что он умер в нищете и безызвестности, отвергнутый своей паствой.
Ниже него располагалось фото трех красавиц, в самой старшей из которых, я признал молодую бабу Веру. Младшая, с широкими плечами и пристальным взглядом, напомнила мне Ксению. Я сделал вывод, что это ее мать. А средняя... не знаю, но от вида этой женщины я ощутил волнение.
В этот момент к конечностям вернулась чувствительность, и я сделал попытку сесть. Ксения зашипела на меня, и попросила потерпеть еще несколько минут. Я откинул голову обратно на подушку, и спросил бабу Веру, которая без стеснения рассматривала меня:
- На фотографии три сестры? Дочери Гросса?
- Да! - ответила баба Вера, благожелательно улыбаясь.
- Как звали сестер?
- Нас было трое - Вера, Надежда, Любовь... - вздохнув, произнесла баба Вера.
- Любовь была моей матерью? - спросил я, вновь глядя на фотографию. Мне хотелось запомнить ее как можно лучше.
- Да. - Ответила старушка. Она на секунду отвернулась, чтобы подкинуть березовое полено в печку. Ей было тяжело говорить на поднятую тему.
- Что с ней стало?- спросил я, волнуясь сильнее.
- Мои сестры Надежда и Любовь, пропали вез вести. Я думаю, с ними случилась беда. Не могу представить, чтобы они забыли материнский долг, и по собственной воле бросили своих детей на произвол судьбы.
- Говоря о детях, ты имеешь в виду меня, и Ксению?
- Да, - ответила баба Вера, утирая набежавшую слезу.
- Это ты отдала меня в детдом? - спросил я.
- Я хотела, чтобы ты рос как можно дальше от того, что здесь происходит! - произнесла баба Вера, интонацией как бы прося у меня прощения, - но, похоже, напрасно я таилась все эти годы, ты все равно попал сюда.
- Таилась? - не понял я.
- Я скрывала от отца твое местонахождение, и сама в детдом не приезжала. Старалась узнавать новости о тебе, издалека. Но переживала, и договорилась с Мариной Юрьевной, чтобы она присматривала за тобой. До моего обращения она о тебе ничего не знала. Марина Юрьевна была бездетна, и с радостью согласилась.
- А какое Марина Юрьевна имеет отношение к Гроссу? - поинтересовался я.
- К Гроссу, никакого. Она родственница твоего отца, Вячеслава. Следовательно, и твоя тоже. Ты называл ее тетей по праву, она действительно тетя тебе.
- Отчего же она молчала, скрывала от меня правду об отце и матери?
- Да все, по той же причине. Марина Юрьевна тоже не хотела, чтобы ты занимался "семейным" делом. Но когда Кимы забрали тебя, она испугалась возможной потери родственной души, и оспорила усыновление. Может быть, ей не стоило этого делать. Ты сейчас бы жил у Кимов, и горя не знал. Но теперь уж, ничего не изменишь. Жаль Марину, ведь и она пропала!
- Да, пропала... - словно эхо, повторил я, и продолжил разговор, - я был свидетелем случая с ней... я все видел... неужели и другие женщины (язык не повернулся произнести "и среди них моя мама") исчезли таким же способом? Но почему? Что заставляло их заниматься... этим? - вопрос мучил меня не из любопытства, я действительно не понимал. Жарковы, Чибисы, огромное количество людей, раз за разом осуществляли попытки, пока не исчезали. Но если "там" настолько хорошо, то почему Марина Юрьевна, увидев меня в "космосе", дважды вытолкнула "обратно"?
Я высказал свои мысли вслух. От чего Ксения и баба Вера изумленно посмотрели на меня.
- Все выходцы из Карпово болеют "переходами" наследственно, - принялась отвечать баба Вера, при этом ее глаза стали почти безумными, и наполнились какой-то особой, "черной" пустотой, какую я заметил еще в глазах Авдотьи Никитичны, - как люди страдают от шизофрении, или любой другой врожденной психической болезни...
- Подожди-ка, - перебила Ксения, извинительно тронув бабу Веру за плечо, - Славик, а что ты делал там, где я тебя нашла? Скажи мне, что ты знаешь о "переходах", и "событии"? Ведь сколько народу в зоне исчезло! Где они? Возможно найти еще кого-нибудь?
Я собрался ответить, но тут подействовали введённые Ксенией лекарства. Я ощутил, что в мое тело возвращается привычная жизнедеятельность. Но вместе с этим, появилась ужасная боль. Возникли судороги, обещающие свести меня с ума. Я скрючился, и стал жалобно стонать. Баба Вера сообразила, что со мной, подбежала к навесному шкафчику. Быстро перебрала баночки, открыла одну, вернулась ко мне, и поднесла к губам:
- На, выпей скорее!
