Я понял, что Олег не желает говорить о своем здоровье, работе, и нашем возвращении в Москву. Он желает развлечься прогулкой. А поскольку от аптеки мы далеко отойти не можем, зовёт на съемочную площадку.

   Но такое предложение, как ни странно, меня устраивало - хотелось снова увидеть Снегурочку. И по возможности, обменятся контактными данными. Ничто не мешало установить с ней дружеские отношения (уговаривал я свою совесть), и таким способом иногда успокаивать боль, что возникала в сердце при каждом воспоминании о Насте. Да и не мешало бы спросить Снегурочку о ее матери. Не согласится ли она принять Олега сейчас? А если вечером, то, возможно, сделает это без очереди?

  - Ну, хорошо, пойдем! - Сказал я, поднимаясь. - Но при условии, что ненадолго.

   Чибис вскочил, что-то бормоча о счастье, которое он испытывает. Я с тревогой отметил, что зрачки у него неестественно блестят. Похоже, что у моего нездорового друга, помимо его обычной невменяемости, теперь еще и сильное лекарственное опьянение.

   ГЛАВА 68.

   Мы вышли из торгового центра на расположенную позади него большую автомобильную стоянку. Ее так хорошо подготовили для съемок, что на мгновение даже показалось, будто мы попали в павильон "Мосфильма". Нахлынули приятные воспоминания.

   Осмотревшись и привыкнув к сопутствующей кинопроизводству суете, мы подошли к группе статистов в советской и немецкой форме времен ВОВ. Они подгоняли обмундирование, и оживленно переговаривались друг с другом. Заметив среди них женщин, и я стал искать взглядом, нет ли где Снегурочки и ее подруг.

   А Олег направился к столам с используемыми в фильме вещами и военными предметами. Там уже виденный нами помреж спорил с молодым человеком, только что искавшем дорогу на съемочную площадку.

  - Ты же пьян! - говорил ему сердящийся помреж, брызгая слюной, - как я тебя в кадр пущу, когда ты с такой одутловатой физиономией? Ведь ты должен сыграть утонченного немецкого офицера из аристократической семьи, посланного самим фюрером на сверхсекретное задание! А не салонного покорителя женских сердец, что с утра "подшофе". Кто тебя прислал? Кто тебе сказал, что здесь нужен такой типаж? Нет, это невыносимо! Профессионалов не осталось, работаю с дегенератами!

   Молодой человек что-то лепетал в свое оправдание, и приводил доводы, из которых следовало, что, кроме него, с ролью никто не справится. Подошли его товарищи (уже успевшие стать солдатами немецкой дивизии СС), и принялись ему поддакивать.

   Неожиданно в их разговор вмешался Чибис. Он обратился к помрежу со словами:

  - Я, конечно, тут человек случайный, и много чего не понимаю. Но как мне представляется, в этой роли нет ничего сложного. Я хочу предложить себя. Изображу аристократа так, что вы будете в полном восторге!

   Помреж мельком глянул на Чибиса, и вернулся к спору с молодым человеком. Но затем вновь посмотрел на Олега и сказал:

  - С таким перекошенным лицом, как у вас, вы можете сыграть нам только крестьянина. Мы как раз ищем такой типаж. Сделайте одолжение! - Помреж взял со стола мятую заячью шапку (треух) ручной работы, и ловко натянул ее на голову Олега. А затем, глядя на него с прищуром, восхитился, - вот тот, кто нам действительно нужен! Вы же настоящий деревенский увалень из прошлого века! Одевайте поверх куртки рваную телогрейку, подписывайте договор у ассистента, и идите с ним. Он вас проводит на точку съемки и объяснит, что надо делать.

  - Олег, ты это что, серьезно? - громко спросил я, схватил Чибиса за рукав, и потянул назад, надеясь, что он одумается и перестанет чудить. Но Олег был готов на все, лишь бы сбежать от меня. Бешено сверкая глазами от мнимого "унижения" ролью крестьянина, Чибис оттолкнул мою руку, и направился к ассистенту. Тот "подхватил" его за красной лентой, обозначающей периметр съемочной площадки. Хотя посторонним вход туда был запрещен (стояли охранники), я все равно решил догнать Чибиса. Однако дорогу мне преградил помреж, уже успевший послать молодого человека "куда подальше".

  - Боже, какое лицо! Какое лицо! - со сценическим пафосом вскричал он, разглядывая меня, - Да вас сам Бог прислал! Вы же Гросс, вылитый Александр Гросс! - по его знаку девушка (с беджом "администратор") подала немецкую фуражку, и помреж виртуозным движением водрузил ее на мою голову. - Да о таком исполнителе, как вы, я и мечтать не мог! Какое поразительное сходство с прототипом! Но откуда я вас знаю? Вы в кино не снимались?

  - В кино, нет. Но раньше, и довольно часто, в рекламных роликах Мосфильма, - ответил я, немного растерявшись под энергичным напором.

  - Да, кажется, что-то предвыборное, припоминаю. Но сейчас, дорогой мой, я пророчу вам настоящую славу! Вот увидите, после нашего фильма о вас заговорят! Вы созданы для художественного кино! - произнес помреж, от нахлынувшего вдохновения щелкая пальцами.

  - Однако до сих пор, мне ничего такого не говорили. Несмотря на то, что на кастинги актеров я ходил регулярно! - с хмурым видом возразил я. Мне хотелось быстрее отделаться от собеседника.

  - Это потому, что вы были молоды. У вас отсутствовала харизма, она появляется с жизненным опытом. Тогда вы смотрелись красивым манекеном, как тот мальчик, что я отверг. А теперь в вас есть мистическая недосказанность, вы производите впечатление, будто знаете что-то, что другим неведомо, и к тому же страдаете от неразделенной любви. В совокупности, это обеспечит вам невероятный успех у лиц обоего пола!

   Я смутился. На моей памяти не было случая, чтобы меня так расхваливали. А помреж, продолжая нести несуразицу и не давая мне опомниться, затащил в большую зимнюю палатку, где готовили к сьемке "настоящих" актеров. Он представил меня своим помощникам, а сам ушел.

   Костюмер, целеустремленный мужчина средних лет, заставил снять верхнюю одежду, и начал облачать в офицерскую форму, одну из тех, что висели у него на походной вешалке. А гример, немолодая женщина в синем испачканном халате поверх шубы, забегала вокруг меня с кисточками. Еще не решив, буду ли сниматься, я спросил у вошедшего в палатку ассистента:

  - А в чем, собственно, заключается моя роль? Неужели ее можно выучить за несколько минут?

  - Так вам говорить не придется! Всего-навсего нужно пройти между двумя горящими избами, и выстрелить холостым патроном в крестьянина, которого будут держать немецкие солдаты. Затем поцеловать девушку, что выведут для вас из крайней, уцелевшей от огня, избы. Таков древний обычай этих лесов: если на войне погибали все мужчины деревни, ее девицы предлагали себя в жены победителям. Традиция суровая, но не нам судить о тех, кто пытался выжить любой ценой.