– Полина, вы забыли обо всём на свете, про обед уж точно. Вся Италия уже два часа как предаётся отдыху. Клянусь, я терпел сколько мог. Perfetto… – последнее замечание он произнёс тихо, она поняла, что это относится к картине.

– Правда? – она подняла на него глаза, взгляд её был одновременно смущённый и радостный.

– Правда… – он улыбнулся ей, оба почувствовали, как мир вокруг исчезает, оставляя их наедине друг с другом.

– Вы тоже отдыхаете днём? – спросила Полина, опять находясь под его магнетизмом.

– Мне кажется, вы всё меньше верите в то, что я итальянец.

– Это потому, что у меня всё меньше для этого оснований. К вашему акценту я привыкла и перестала его замечать.

– Possiamo parlare metà del tempo in italiano (Мы можем половину времени говорить на итальянском).

Полина тут же затрепетала.

– Per favore, no (Пожалуйста, нет). Я пока стесняюсь, сразу забываю слова.

– Тогда мне придётся придумать другой способ.

– Не нужно ничего придумывать, вы мне нравитесь таким, какой вы есть, – Полина осеклась, посмотрела на Витторио с испугом, он сказал умоляющим тоном:

– Только не забирайте ваши слова обратно и не ссылайтесь на жару, от которой могут путаться мысли. Оставьте мне надежду на взаимность.

– Надежду? – Полина была убеждена, что её чувства для него так же очевидны, как ей очевидны его. Оказывается, он полон неуверенности.

Витторио оторвал от неё взгляд.

– Давайте спасать ваш шедевр. Он сейчас расплавится. Отнесём всё обратно ко мне и поедем обедать туда, где прохладно.

Чтобы не молчать по дороге, усиливая их обоюдное смущение, он снова заговорил о её картинах.

– Полина, можно я оставлю ваши готовые работы себе? Право, я не столь критичен, как вы. Мне нравятся они все. Взамен куплю вам новые холсты?

– А есть среди них что-то, что нравится вам больше других? – с благодарностью поддержала тему Полина и загадала, чтобы он ответил про паутину.

– Кроме кота, портрета и вот этого пейзажа?

– Да, эти не считаем.

– Я отвечу, если вы сначала дадите согласие. А то вдруг мой ответ подпишет приговор остальным картинам.

– Но… право, там есть совсем неудачные…

– Это решать мне как приобретателю. И потом, разве вам не будет интересно сравнивать более поздние работы с более ранними, только так вы сможете судить, насколько растёт ваше мастерство.

– Ну хорошо, уговорили. Так что вы ответите?

– Там есть совершенно очаровательный паучок, который штопает свою паутину…

– Спасибо, Витторио, – в голосе Полины прозвучала искренняя признательность.

Он понял, что она ждала от него именно этого, обрадовался, что их мнения совпали.

– Раз вы сегодня так быстро закончили, то, может, после мы вернёмся в обсерваторию уже только к вечеру? К звёздам? Не будем мучить вас жарой?

– Тогда отвезите меня, пожалуйста, домой…

Витторио не смог скрыть огорчения.

– Вам надоело моё общество?

– Нет, что вы, – горячо возразила Полина. – Просто я чувствую, что действительно пересидела на солнце, хочу под холодную воду, а есть по такой жаре совсем не хочу…

– Хорошо, отвезу вас домой. Тем более что нам по пути, – улыбнулся он ей.

Флоренция. 18 июля 2019 года.

Проводив Полину до двери, Витторио спустился к себе. Нашёл в интернете магазины художественных принадлежностей, сразу сделал заказ на холсты и подрамники. Есть ему тоже не хотелось, он пошёл в душ. Постояв под тепловатыми струями, которые не принесли облегчения от уличного зноя, он вдруг осознал, что Полина, возможно, в эти самые минуты находится в ванной комнате прямо над ним. Между ними только межэтажная перегородка. Он выключил воду. Услышал шум воды наверху… Вспомнил слова Полины «вы мне нравитесь таким, какой вы есть». Можно ли считать это признанием в чувствах? Или это просто вежливость и благодарность за то, что выручил её, когда ей потребовалась помощь? Он стал вспоминать выражение её глаз в разные моменты их общения. Но оно так часто менялось… От детского восторга до взрослой холодности, от радости до разочарования… А то, что происходит между ними на физическом уровне, эти пробегающие между ними искры, кажется, скорее пугают её, чем объясняют, что они созданы друг для друга…

Витторио вдруг услышал её голос. Понял, что она разговаривает по телефону. Видимо, звонок настиг её в ванной комнате, а это было единственное место, где звукоизоляция была низкой за счёт общей вытяжки… Он не хотел подслушивать, схватив полотенце, собрался выйти, но замер, рискуя, что стук его сердца будет слышен и наверху…

Она говорила кому-то:

– Я влюбилась… Даже не так, я люблю его. Он совсем не похож на тех, о ком ты меня предупреждала… … По-русски. Он знает его лучше нас с тобой. Воспитан на нашей классике, ты бы видела его библиотеку. Мне стыдно, что я не прочитала и десятой части тех книг… Я уверена в его чувствах… … Нет, но это и необязательно, мне достаточно видеть его глаза… … Это совсем другое. Зачем ты заговорила о нём?! Он в прошлом. И, кстати, мне есть теперь с чем сравнить…

Витторио стало неловко, он поторопился уйти. Первая часть разговора относилась явно к нему. Сердце всё ещё стучало так, что его биение отдавалось в висках. У него было несколько романов, и когда он был женат, и потом, когда стал вдовцом. Была страсть, которая так же быстро гасла, как и вспыхивала… Но только теперь, к этой девочке, он наконец-то чувствовал любовь. Наконец-то – потому что мечтал о ней. И виновата в этом была, пожалуй, их русская литература. Ему хотелось пережить такую же глубину, даже если придётся потом испытать страдания…

Нужно как-то намекнуть Полине про плохую звукоизоляцию, он боялся снова стать невольным свидетелем личных разговоров. Впрочем, есть второй санузел, не такой комфортный, но он будет пользоваться им, решил Витторио. В ушах, голове и сердце продолжало звучать: «Я люблю его…», наполняя безумной радостью и счастьем. Он только не знал, как теперь удержать их в себе. Может, не тянуть и прямо сегодня сделать ей предложение?.. Тем более что её и так смущает его возраст, а через пять месяцев ему стукнет тридцать семь. Ей же всего двадцать. Когда она, рассказывая ему о себе, упомянула об этом, то, спохватившись, бросила на него виноватый взгляд… У них почти такая же разница, какая была у Андрея Болконского и Наташи Ростовой («Войну и мир» он перечитывал раз пять). Даже на год больше. Шестнадцать лет… Много это в современном мире или не так чтобы?.. Он знал пары и с гораздо большими различиями, правда, не интересовался, насколько гармонично они себя ощущают рядом друг с другом. Если бы не взрослый сын, он бы вообще не чувствовал своего возраста. Сын же не давал забыть про то, что между ними целое поколение. Хотя Джованни, этого безалаберного оболтуса, у которого на уме сплошные вечеринки, нельзя даже близко сравнивать с Полиной.

Раздался звонок в дверь. По тому, как дёрнулось сердце, Витторио понял, что это она. Оделся так быстро, как одевался только в армии. Открыл. Она стояла на пороге с большой стопкой картин.

– Витторио, простите, я, кажется, выдернула вас из душа? – с раскаянием проговорила она, заметив его мокрые волосы.

– Нет-нет, видите, я даже одет, – отшутился он, протягивая руки, чтобы забрать у неё холсты.

– Я решила сразу вам их отдать. Хозяйка жалуется, что у неё болит голова от запаха красок… Я-то уже не чувствую…

– Полина, проходите, я как раз собирался позвать вас хотя бы на чай с лёгкой закуской. И, кстати, уже заказал для вас новые холсты и подрамники. Может, вам нужно что-то ещё для творчества? Я совершенно растерялся от количества наименований того, что предлагают художникам магазины.

Он всматривался в её глаза, стараясь найти в них чувства, в которых она только что признавалась своей подруге. Видел смущение и робость. На ней был другой сарафан, такой же длинный, но светло-песочного цвета с отделкой из белого хлопчатобумажного кружева. Волосы были высушены, но наспех, а потому, как и у него, ещё немного влажные, от этого больше вились.