И вот опять, я вижу зияющую пропасть. Великий Род разделился и стоит по разные стороны бездны, не замечая опасности под ногами. Если вы сойдетесь в смертельной схватке, то все до единого канете во чрево пропасти вражды. Я не допущу этого. Но и вы поразмыслите над моими словами. Мы должны быть крепкими, как пять пальцев одной руки, сжимающей меч. Если пальцы будут спорить друг с другом, то меч вышибут из руки. – Суппилулиума поднялся, собираясь уходить. Панкус склонил головы. Напоследок лабарна произнес: – Пусть завтрашний день для вас и для меня станет днем прощения. Простите своих врагов и завистников. Если кто завидует твоему богатству – отдай ему часть. Если ты завидуешь богатству другого, спроси у своего сердца и разума: «Неужели я буду счастлив от лишнего куска серебра?» Я же обещаю, что не буду устраивать гонения на приспешников Иссихассы. Гнев мой не коснется их детей и их домов. Я не буду отбирать у них земли и скот. Дочь Иссихассы, мою жену я не сошлю в отделенный город Хатти, а оставлю в халентуве и никогда не буду упрекать ее в подлости отца. Что ж касается самого Иссихассы. – Суппилулиума вздохнул. – Его сами Боги прогнали с земли Хатти. Они отняли у него все. За жадность всемогущие покровители карают жестоко. Он умрет в чужом краю, и родственники не будут заботиться о душе его и бренных останках, не будут приносить на могилу его хлеб и вино. Одиночество и изгнание – разве бывает кара страшнее?

Лабарна удалился. Панкус зашумел, восхваляя мудрость и справедливость Суппилулиумы. Те, кто недавно готов был вцепиться в глотки, теперь протягивали друг другу руки и, опустив пристыжено глаза, извинялись и клялись в вечной дружбе. Приспешники Иссихассы, ожидавшие неминуемой кары, находились на вершине счастья. Они ругали и проклинали подлого предателя и боготворили милостивого правителя.

– Благородный панкус! – огласил зал властный звонкий голос таваннанны. Все примолкли и устремили взоры на правительницу. Она продолжила в полной тишине: – Когда с глупыми распрями покончено, когда в лице вчерашних врагов вы увидели друзей и братьев своих, я, ваша правительница, скажу вам то, что не досказал лабарна Суппилулиума. Несмотря на счастливый исход вашего спора, не забывайте, что угроза все еще продолжает висеть над Хатти окровавленным мечом. Вы у Тушратты оборвали тетиву, но лук еще цел и стрелы отточены. У такого мудрого повелителя, как лабарна Суппилулиума, должны служить не менее умные слуги, а не безмозглые пожиратели хлеба и вина. Вы в походе хорошо поработали руками, пора немного поработать головой. Хатти нуждается в золоте и серебре. Нужна крепкая армия и много колесниц. Нужно благосклонность Богов и миролюбие соседей. Разбейте свои черепа, но добудьте все это, если хотите, чтобы потомки не говорили о вас дурно.

После этих слов таваннанна грациозно поднялась и покинула собрание. Панкус еще долго бурлил, обсуждая государственные дела. Но раздора меж лучших людей Хатти больше не было. Великий Род воспрянул. Вновь стал единым.

На закате дня, когда усталое красное солнце погружалось в далекое море где-то за горизонтом, Львиные ворота распахнулись. Кантикини в желтых жреческих накидках, с пылающими факелами вышли из города и выстроились по обе стороны вдоль дороги. Из ворот показалась скорбная процессия. Впереди шли жрицы в красных хасгалах и устилали путь лепестками цветов. Восемь могучих кантикини несли на плечах носилки, украшенные веточками священного дерева еуа и самшита. Среди зеленых веточек проступало восковое лицо Старшего кантикини Киры. За носилками ехала колесница, в которой, склонив головы, стояли лабарна Суппилулиума и таваннанна Фыракдыне. Следом шли сановники, за сановниками знатные воины и жрецы. Замыкали процессию богатые горожане. Кантикини с факелами пристраивались в конец процессии, образуя огненный хвост. В траурном шествии не слышалось музыки и песен; только шаркали ноги по земле, да жалобно завывали плакальщицы.

Процессия взошла на гору. Впереди показались отвесные скалы Хесты. За спиной остались еле различимые сторожевые огни на башнях Хаттусы. На вершине горы ждал сложенный из бревен высокий уктури – погребальный костер. Процессия обошла вокруг уктури и расположилась кольцом. Жрецы подняли носилки с телом Старшего кантикини по широкой лестнице на самый верх.

Все, кроме лабарны и таваннанны, встали на колени. Кантикини с факелами подошли к уктури и запалили нижние бревна. Шипящее пламя устремилось оранжевыми языками вверх. Плакальщицы завыли еще громче и протяжнее, а кантикини, отступив на несколько шагов, затянули сильными голосами погребальный гимн:

Саван Нессы, саван Нессы

Принеси, приди!

Матери моей одежды

Принеси, приди!

Я прошу, прошу я!..

Вскоре пламя загудело, охватив весь уктури. От жара бревна лопались с сухим треском, поднимая к темнеющему небу снопы искр. Зной становилась нестерпимый. Раскаленный воздух обжигал лица. Но никто не смел даже шевельнуться.

Когда носилки с телом усопшего поглотил огонь, процессия тронулась обратно в Хаттусу. Всю ночь полыхал погребальный костер, и всю ночь в храмах шли службы по ушедшему Старшему кантикини Кире, подло убитому предателями.

Наутро, как только рассвело, и Бог Солнца выкатил из моря огненную колесницу, к уктури направились жрицы матери Сауски. Огромная куча углей и пепла еще источала знойное дыхание. Жрицы вылили на угли десять больших кувшинов пива, десять таких же кувшинов вина и десять кувшинов напитка влахи. Угли с шипением выбросили облако белого пара, и огонь, отдав последние силы, умер. Жрицы разыскали среди пепла остатки Киры. Серебряной лаппой1 собрали обгорелые кости и опустили в кувшин с жертвенным маслом. Промыв в масле кости, они вынули их и положили на белую льняную гаццурнулли2. Затем останки завернули в праздничную андули и возложили на резной стульчик.

Вскоре из города вновь появилась многолюдная процессия из жрецов и знати во главе с лабарной и таваннанной. Вокруг потухшего уктури разложили двенадцать хлебов, а на них сверху пироги с жиром. Кантикини поставили длинные столы и скамейки. Столы устлали чистыми льняными скатертями и заставили всевозможными яствами. Во главе стола поставили стульчик с останками великого кантикини. Справа сели лабарна с таваннанной, слева Сестра Богов и Чистый жрец, господина Хатти. Затем пригласили сесть всех остальных. Началась поминальная трапеза. Лучшие куски на золотой посуде ставили перед костями усопшего. Лучшие вина в серебряных чашах подносили ему. Трижды лабарна поднимался, чтобы выпить за успокоение души мудрого Киры. Мрачно проходила трапеза в молчании, без музыки и песен.

После трапезы кантикини убрали столы и совершили молитву. Из храма Бога Грозы привели двух годовалых бычков и восемнадцать баранов. Жрецы зарезали одного быка и девять баранов в жертву Богини Солнца. А остальных животных в жертву душе умершего.

Окончив жертвоприношения, кантикини положили кости на носилки и перенесли их в Хесту. А все, кто присутствовал на поминальной трапезе, отправились в храм Бога Грозы, молиться за упокоение души Киры. Жрецы Хесты уже приготовили в скалах небольшой склеп, в котором вмещались стул и кровать. Кости положили на кровать, а у изголовья зажгли лампаду. После того, как масло в лампаде выгорело, кости положили в серебряный кувшин с очищенным маслом. Туда же привели быка и барана, чтобы принести в жертву душе умершего. Еще кровь не успела вытечь темно-красными струйками из перерезанных глоток жертвенных животных, а жрецы Хесты уже принялись замуровывать склеп камнями.

В тот же день созвали Большое Собрание кантикини. На нем присутствовала Сестра Богов и Чистый жрец господина Хатти. Большое Собрание кантикини возглавлял лабарна. На место Старшего кантикини, испросив богов, выбрали ученика Киры – Танри. Его торжественно обмыли в священном источнике, помазали жертвенным маслом и облачили в белую андули и желтую накидку Старшего кантикини. Жрецы из высшей касты ударили его по три раза варасамой и, тем самым, посвятили в главного жреца всех Богов.