Майско-июньский кризис советской власти был, безусловно, результатом ленинской брестской политики, которая привела ко всеобщему недовольству. Все устали. В советскую власть не верили теперь даже те, кто изначально имел иллюзии. В оппозиционной социалистической прессе особенно резко выступали меньшевики, бывшие когда-то частью единой с большевиками социал-демократической организации, во многом понимавшие Ленина лучше других политических противников. Не отставали и "правые". На одной из конференций того времени оратор, видимо принадлежавший к кадетам, в докладе о внешней политике указал, что ему приходиться говорить "о международном положении страны, относительно которой неизвестно, находится ли она в состоянии войны или мира", и имеющей во главе правительство, признаваемое "только ее врагами". "Как убедила история Брестского договора, — указал докладчик, — центральный вопрос не в подписанном договоре, а в гарантиях его исполнения". И очевидно, "что всякие новые бумажные соглашения с Германией, всякие улучшения Брестского мира" не стеснят Германию "в ее дальнейших захватах". В конце концов, Украина, Белоруссия, Кавказ, Крым и Черноморский флот были заняты немцами не в соответствии с подписанным соглашением(76).
Резкой и чувствительной была критика в адрес большевиков левых эсеров, имевших возможность, будучи советской и правящей партией, выступать против брестской политики легально. В 1918 году критике Брестского мира была посвящена целая серия брошюр, написаных видными противниками передышки. Левые эсеры указывали, что ленинская передышка была изменой делу революции, ничего не давшей советской власти: "ни хлеба, ни мира, ни возможности продолжать социалистическое строительство"(77); что Брестский мир принес с собой "угашение", "обессиление, омерзение духа", так как "не в последней решительной схватке и не под занесенным над головой ударом ножа сдалась российская революция", а "без попытки боя"(78); что из-за подписания мира во внешней политике РСФСР "произошел резкий перелом", поскольку путь принятия германских ультиматумов, путь компромиссов, "есть поворот от того прямого пути, которым так победоносно шла революция" и ведет не просто к территориальным и экономическим потерям, но к гибели, поскольку от передышки, "даже потерявши невинность рабоче-крестьянская Россия никакого капитала" не приобрела, а между тем германская армия "все глубже и глубже" проникает на территорию России и "власть буржуазии" теперь восстановлена "больше, чем на одной трети федерации"(79).
Левые эсеры считали, что Брестская политика большевиков погубит не только русскую, но и мировую революцию. РСФСР, писал Штейнберг, "хочет свои соединенные штаты постепенно расширять и распространять сначала на Европу, потом на Америку, потом на весь мир". Брестский мир "от этой задачи саморасширения оторвал", лишил Россию "помощи и революционного содействия" других стран, а западный мир — "помощи и содействия" советской России(80). "Все естественные богатства Украины, Дона, Кавказа" попали в распоряжение германского правительства; и этим Совнарком оказал воюющей Германии огромную услугу: "приток свежих естественных продуктов с востока" ослабил "революционную волю" германского населения; "одна из самых страшных угроз" — "угроза голода, истощения, обнищания" — серьезно ослабляется соглашениями о поставках продуктов Германии и Австро-Венгрии(81). "Таковы последствия Брестского мира", который "нельзя назвать иначе, как миром контрреволюционным", резюмировал Штейнберг; "ясно становится, что его нельзя было подписывать". По прошествии "каких-нибудь трех месяцев со дня его подписания странными и безжизненными кажутся все доводы, которые приводились в пользу его". Говорили о "передышке", об "отдыхе". Но "отдых" оказался "пустой надеждой": "со всех сторон напирают на советскую Россию ее империалистические враги" и не дают "ни отдыха, ни сроку"(82).
Единственным выходом из сложившейся ситуации левые эсеры считали общенародное восстание против оккупантов. Речь, разумеется, шла о восстании на занятых немцами и австрийцами территориях, прежде всего об Украине. "Разлагающей проповеди усталости, бессилья, беспомощности, проповеди неизбежности соглашения с германской буржуазией" левые эсеры предлагали "противопоставить революционную идею восстания и вооруженного сопротивления домогательствам иностранной буржуазии"(83), идею партизанской и гражданской войны против "эксплуататоров и оккупантов", пока не подоспеют революции в Германии, Австрии и других странах(84). Что касается шансов на успех такого восстания, то, по мнению левых эсеров, "никакое регулярное войско, всегда идущее из-под палки" не могло бы сравниться "с самим восставшим народом, когда за каждым кустом, в каждом овраге" грозила бы "пришедшей карательной экспедиции мстящая рука восставших". Только после этого "народ германский, измученный долгой войной и полуголодным существованием, терроризированный партизанской борьбой всего восставшего народа России", поймет, наконец, что "идет на народ, открывший свои границы, вышедший из войны"; и тогда "дула ружей и пушек в конце концов направятся в сторону вдохновителей и вождей карательной экспедиции", в сторону германского и австро-венгерского правительств(85).
И хотя предложение поджидать противника "за каждым кустом" с военной точки зрения могло показаться наивным, публично отвергать идею восстания летом 1918 года, когда партизанские выступления и саботаж стали фактом на Украине, большевики не стали.
Всей этой критики было бы, вероятно, недостаточно, чтобы считать положение кризисным, если бы ситуация не усугублялась тем обстоятельством, что ленинским Брестским миром были недовольны большевики. А поскольку при сплошном противостоянии Брестскому договору реализация ленинской политики стала практически невозможной, Брестским миром была теперь недовольна страна, ради которой шел на уступки Ленин — Брестским миром была неудовлетворена Германия.
И раньше не жаловавший идею сотрудничества с большевиками Людендорф был искренне раздражен происходящим. "Советское правительство, — писал Людендорф Кюльману, — насколько каждый может видеть, заняло по отношению к нам ту же позицию, что в начале переговоров в Бресте. Оно всячески затягивает все важные для нас решения и, насколько это возможно, действует против нас. Нам нечего ожидать от этого правительства, хотя оно и существует по нашей милости. Для нас это постоянная опасность, которая уменьшится только, если оно безоговорочно признает нас высшей державой и покорится нам из страха перед Германией и из опасений за свое собственное существование".
Подписывая договор, Германия надеялась иметь в своем тылу "мирно настроенную Россию, из которой изголодавшиеся Центральные державы могли бы извлекать продовольствие и сырье". Реальность оказалась прямо противоположной. "Слухи, шедшие из России, с каждым днем становились все печальнее" — ни спокойствия, ни продовольствия немцы не получили. "Настоящего мира на Восточном фронте не было". Германия, "хотя и со слабыми силами", сохраняла фронт(86). Германское правительство нервничало не меньше ленинского, не понимая, как добиться выполнения тех или иных ультимативных требований от в общем-то беспомощного Совнаркома.
13 мая Кюльман, Людендорф и заместитель Кюльмана Бусше, принимая во внимание, что "большевики находятся под серьезной угрозой слева, то есть со стороны партии, исповедующей еще более радикальные взгляды, чем большевики" (левых эсеров и левых коммунистов), нашли нужным в интересах Германии "объявить раз и навсегда, что наши операции в России окончены", "демаркационная линия проведена" и "тем самым наступление завершено". Не очевидно, однако, что это заверение действительно было сделано советскому правительству. Тем более не очевидно, что в это заявление кто-либо мог поверить, поскольку германское продвижение все-таки продолжалось и после 13 мая. Радек даже в начале июня считал, что соотношение сил, созданное Брестским миром, "угрожает нам дальнейшими глубокими потрясениями и большими экономическими потерями", что "территориальные потери, являющиеся следствием Брестского мира, еще не кончены", что именно в смысле территорий советской власти предстоит "период тяжелой борьбы"(87). (И действительно, через несколько дней началась эвакуация Курска.)
