– Конечно, жив. Живет в горной Шотландии, – чуть удивленная его вопросом, проговорила Тейлор, и не без гордости добавила: – Он считается в семье белой вороной. Бабушка всегда переживала, что ее младший брат окажет на меня не слишком благотворное влияние.

Поскольку из-за затора они не могли продвигаться дальше, у Лукаса появился замечательный предлог хоть что-то о ней узнать. Юная супруга все более очаровывала его: с необыкновенной открытостью говорила о своей семье, своем прошлом. Такая откровенность удивляла: сам он привык следить за каждым своим словом. Чем меньше окружающие знают о нем и его семье, тем лучше для всех. Тейлор, видимо, считала иначе: говорила все, что думает.

– Почему бабушка так волновалась за вас?

– Да потому, что он не такой, как все: многие его взгляды и привычки она считала несколько… экстравагантными.

– Любопытно…

– Дядя Эндрю многому меня научил: например играть на фортепьяно – и привил любовь к классической музыке.

– Я думаю, это вам очень пригодится в великосветских салонах Бостона, – улыбнулся Лукас, и ей показалось, что в его голосе прозвучало снисхождение.

– А еще он научил меня хорошо обращаться с оружием, мистер Росс: я прекрасно стреляю, так что смогу в случае необходимости постоять за себя.

– И что, вы способны выстрелить в человека?

Она немного подумала и наконец сказала:

– Думаю, да… Все зависит от обстоятельств.

– Каких же? – Лукас, будучи не в силах представить ее с ружьем в руках, не сумел сдержать улыбку.

Тейлор решила, что собеседник подтрунивает над ней, иначе почему улыбается, и с жаром кинулась отстаивать свою точку зрения:

– Если бы кому-то из тех, кто мне дорог, угрожала опасность, я наверняка сумела бы встать на его защиту и выстрелить. А как насчет вас? Вы могли бы отнять у кого-то жизнь?

– Даже не моргнув глазом, – ответил он без колебаний.

Его ответ ее испугал и обескуражил еще и потому, что прозвучал обыденно, словно они говорили о погоде, и она не удержалась от вопроса:

– Вам уже приходилось убивать?

Лукас закатил глаза к небу:

– Я участвовал в войне с Югом и, конечно, убивал.

– Нет, это другое. Я имела в виду в мирное время…

Лукас молчал, а потом вдруг спросил:

– У вас странное имя. Это в честь деда?

Стало ясно, что он хочет поменять тему разговора, и Тейлор не стала спорить, а просто ответила:

– Да.

Он тоже ничего не сказал, кивнул в ответ, крепче сжал ее руку и зашагал вперед, пробиваясь сквозь толпу. Она старалась смотреть под ноги, но все равно то и дело спотыкалась. Лукас наконец заметил это, а когда толпа начала напирать на них, обхватил спутницу за плечи и притянул к себе.

До нее дошло это, правда, лишь тогда, когда они уже стояли среди других пассажиров на палубе катера, который должен был доставить их на борт «Эмеральда». Вообще-то в другое время она пришла бы в ужас, потому что привыкла все тщательно обдумывать и планировать, но на сей раз без малейших сомнений согласилась на предложение мадам. А теперь – что сделано, то сделано.

Тейлор нисколько не переживала и не чувствовала ни малейшей грусти или сожаления оттого, что расстается с родиной, не бросала тоскливые взгляды на удаляющийся берег и уж тем более не прикладывала носовой платочек к уголкам глаз, как рядом стоявшие другие молодые леди. Многие рыдали не стесняясь, а Тейлор, напротив, хотелось смеяться. Ее переполняла радость от уверенности в том, что она поступает правильно. Рука Лукаса все еще лежала у нее на плече, и она придвинулась чуть ближе: так приятно было ощущать тепло, исходившее от него. Она чувствовала себя с ним в полной безопасности, но так и не могла заставить себя думать о нем как о муже. Впрочем, это не имеет никакого значения, решила она, ведь все равно скоро они расстанутся.

Тейлор подумала о своих подопечных: совсем скоро она снова сможет их обнять. Интересно, узнает ли она их? А они ее? Они даже ползать не умели, когда она видела их в последний раз, а теперь уже наверняка говорят и ходят. Девушка закрыла глаза и поблагодарила Господа за то, что она наконец в пути, а потом попросила благословить на новую жизнь, которую предстояло начать.

Она заберет девочек, как только прибудет в Бостон, отвезет в безопасное место и спрячет там, где дядя Малкольм их не найдет.

Вдруг в голове ее мелькнуло: зачем что-то искать? Такое место есть: Редемпшен. Господи, это же прекрасно! Может, это и есть то прибежище, которое она искала? Редемпшен. Избавление.

 Леди Виктория Хелмит не сумела даже руки на себя наложить толком: попытка с треском провалилась. Впрочем, ничего удивительного, ибо, видит бог, точно так же она испортила и всю свою жизнь, что и предсказывали ее родители. О, если бы они только могли видеть ее сейчас! Наверняка посмеялись бы от души, а потом удовлетворенно поджали губы: их своенравная никудышная дочь оправдывала все ожидания. Пока искала подходящую опору, чтобы перелезть через заграждение и броситься в океан, Виктория не переставала плакать. Оказалось, что она еще и жуткая трусиха.

Обладательница божественной внешности: рыжеволосая, с блестящими, как трава в Ирландии весной, глазами, – она производила неизгладимое впечатление. Высокие скулы и аристократические черты достались Виктории по материнской линии – от деда, который родился в небольшой провинции на севере Франции. И так как родственники бабушки не могли даже произнести имени этого француза без забористой брани, а семья деда с таким же презрением отзывалась о бестолковых и несдержанных в выпивке ирландцах, то влюбленные, поженившись, поселились в Англии – на, так сказать, нейтральной территории.

Пока бабушка и дедушка были живы, Викторию безгранично баловали и любили. Дед любил повторять, что любовь к искусству, и в частности к Шекспиру, она унаследовала от него, а бабушка с таким же восторгом заявляла, что горячий нрав и страстную натуру передала внучке она.

Однако для своих родителей Виктория вовсе не была светом в окошке. Нет, на улицу они, конечно, ее бы не выкинули, но считали своим позором и бесчестьем и не переставали повторять, что их тошнит от одного ее вида, обзывали такими мерзкими словами, что и повторить стыдно, но одно из них повторялось постоянно: дура. Они считали, что их дочь дура: была, есть и всегда будет.

И как оказалось, были правы: она действительно дура. Виктория призналась себе в этом, шмыгая носом, причитая и всхлипывая, но тут же испуганно оглянулась, не слышит ли ее кто-нибудь. Был четвертый час утра, пассажиры «Эмеральда» крепко спали, а члены команды были все на своих местах.

Итак, сейчас или никогда. «Эмеральд» вышел в открытое море еще трое суток назад, океан глубже не станет, и если она решила довести дело до конца, это самая лучшая возможность, потому что вокруг ни души.

Только она ошибалась: с лестницы за ней наблюдал Лукас, но никак не мог понять, что эта сумасшедшая задумала.

Его внимание отвлек другой звук: шуршание шелка? Обернувшись, он увидел, как по трапу поднимается Тейлор. Она его не замечала, и, решив не обнаруживать себя, он укрылся в тени. Что это за странный выход ночью на палубу?

Его внимание опять привлекли всхлипы. Теперь эта женщина пыталась подтащить к ограждению какой-то ящик, явно тяжелый.

Виктория ослабла от слез, и ей никак не удавалось подтащить ящик поближе к перилам: ноги будто налились свинцом. Наконец она хоть и с трудом, но взобралась на ящик и ухватилась за перила. Крепко вцепившись в перила, так что белая нижняя юбка развевалась на ветру, словно белый флаг, она уже была готова перемахнуть через ограждение, но не сумела достаточно высоко поднять ногу. Виктория застыла на пару секунд, но они показались ей вечностью. Боже, она не может! Она просто не в состоянии сделать даже это! Уже не скрываясь, девушка в голос разрыдалась от ужаса и унижения, потом слезла с ящика, упала без сил на палубу и забилась в истерике. Что делать? Что, ради всего святого, ей теперь делать?