СОНЯ. Далее, мне задавали множество сложных вопросов насчет плана эвакуации.

НОФСИНГЕР. В смысле?

СОНЯ. Они говорят, что безопасного способа выбраться из этого района нет.

НОФСИНГЕР. Мы предложили идеальный план.

СОНЯ. Они полагают его тупым.

НОФСИНГЕР. Они – свора невежественных, истеричных кретинов. Что он них можно ожидать?

СОНЯ. Они говорят, что план не сработает.

НОФСИНГЕР. Они пробовали им воспользоваться?

СОНЯ. Нет, конечно.

НОФСИНГЕР. Тогда откуда они знают, что он не сработает?

СОНЯ. Мы тоже не пробовали.

НОФСИНГЕР. Мы знаем, что он сработает.

СОНЯ. И откуда мы это знаем?

НОФСИНГЕР. Знаешь, мы потратили целое состояние на подготовку этого чертова плана, а он нам никогда не понадобится.

СОНЯ. Тогда почему мы потратили эти деньги?

НОФСИНГЕР. Потому что те самые идиоты, которые считают, что наш план не сработает, раньше визжали из-за отсутствия эвакуационного плана, поэтому мы его подготовили. Потом они визжали, что он очень дорогой. Теперь визжат, что он не сработает.

СОНЯ. Проблема в том, что я должна объяснить это людям так, чтобы у них не осталось никаких вопросов.

НОФСИНГЕР. И что? Объясняй. Это твоя работа, так?

СОНЯ. Но нет у меня уверенности, что даже я понимаю этот план.

НОФСИНГЕР. Так внимательно его изучи. Ты далеко не глупа.

СОНЯ. Я его изучала.

НОФСИНГЕР. Не понимаю, что там сложного. Есть дороги. Люди могут ими воспользоваться.

СОНЯ. А как насчет тех, у кого нет автомобилей?

НОФСИНГЕР. Для них предусмотрен автобус.

СОНЯ. А кто сядет за руль автобуса?

НОФСИНГЕР. Водитель, естественно. У нас много водителей автобусов.

СОНЯ. Но откуда нам знать, что в случае чрезвычайной ситуации на атомной станции, водители автобусов согласятся возвращаться в радиоактивную зону, чтобы вывозить людей, рискую собственной жизнью?

НОФСИНГЕР. Это их работа.

СОНЯ. Вот уж нет.

НОФСИНГЕР. Мы сможем вызвать Национальную гвардию.

СОНЯ. Не думаю, что радиация будет дожидаться национальную гвардию. И как они доберутся до автобусов. Автобусы будут разбросаны по территории, выполняя обычные рейсы, так?

НОФСИНГЕР. Соню, ты знаешь, залог успеха в отношениях с общественностью – постоянный позитивный настрой, несмотря ни на что. Американцы такие изобретательные. Они всегда находят выход в случае кризиса. Вы верим, если возникнут проблемы на атомной станции, что крайне маловероятно, наши люди докажут, что они мужественные и неэгоистичные. Как насчет этого?

СОНЯ. Но не следует проверить наш план на практике?

НОФСИНГЕР. Что-то вроде учебной пожарной тревоги? Ты знаешь, сколько это будет стоить? А кроме того, Господи, какая получится неразбериха. Плохой пиар, Соня.

СОНЯ. Но если учебная эвакуация выльется в неразбериху, что будет, если возникнет необходимость реальной эвакуации?

НОФСИНГЕР. Если нам повезет, мы этого никогда не узнаем.

СОНЯ. А если не повезет?

НОФСИНГЕР. Знаешь, Соня, ты сегодня потрясающе выглядишь. Ты – невероятно красивая молодая женщина. Я тебе когда-нибудь это говорил?

СОНЯ. Да, говорил, но что насчет плана эвакуации?

НОФСИНГЕР. Учебная эвакуация приведет к нервотрепке, а мы меньше всего хотим усиления панических настроений. Просто выйди к ним, надев что-то красивое, продемонстрируй свою фигуру, когда будешь говорить с ними, улыбнись. Они растают, как масло. Я знаю, тебе это по силам.

СОНЯ. Не думаю я, что этого хватит. Я должна им что-то сказать. И я могу говорить убедительно, если знаю, о чем говорю.

НОФСИНГЕР. Ты говоришь прекрасно. Ты все делаешь прекрасно. Поэтому мы тебя и наняли.

СОНЯ. Вы наняли меня, потому что лучшего специалиста вам не найти.

НОФСИНГЕР. Безусловно. Пообедаешь со мной?

СОНЯ. Только если мы продолжим этот разговор. Меня действительно очень тревожит…

НОФСИНГЕР. Черт, совершенно забыл, что сегодня у меня встреча с одним говнюком из Комиссии по атомному регулированию. Должен умасливать старого козла. Но мы пообедаем в самом скором времени.

(Забирает со стола какие-то бумаги и уходит).

ДЖЕЙНИ. Отличный парень, Соня. Как раз в твоем вкусе, так?

(Демонстративно игнорируя ДЖЕЙНИ и обращаясь к зрительному залу).

СОНЯ. Эйнштейн гулял там, где я резвилась, как ребенок. Когда у меня было время резвиться. Потому что по большей части я была маленькой мамой для Джейни и маленькой женой для папы. Джордж Гамов[1] уводил меня в бесконечность. Я отправлялась на Марс с Эдгаром Райсом Берроузом и Робертом Хайнлайном. Я летала на Луну с дядей Уолтером, но Марс мне нравился гораздо больше. У меня в голове сложилась четкая картина Марса: разлитая в воздухе краснота, приковывающие взгляд замки марсиан, их искусство, музыка и театр, страсти марсианских влюбленных. Марсиане были такими же, как мы, только гораздо более красивыми. Я шагала по их древним городам, плакала по умершим марсианам, тайком писала целые тома неистовой, наполненной призраками марсианской поэзии. Но едва мама умерла, обязанности все большей грудой наваливались на мои хрупкие плечи, так что постепенно мне пришлось отказаться от всего, что я любила, запереть марсианскую поэзию в башню, расположенную в дальнем уголке моего разума, и сосредоточиться на заботе о сестре и отце и науке. Я училась, не жалея сил и времени. Вызубрила таблицу Менделеева. Подружилась с логарифмами. В шестнадцать лет могла объяснить теорию относительности. Хотя бы отчасти. Но исследования обостряли чувство одиночества, а учительство навевало грусть, поэтому я стала той женщиной, которую вы сейчас видите перед собой. Мой голос ласкает слух, внешность радует глаз, и ваши друзья в электросбытовой компании счастливы, что могут отправить меня на встречу с вами. Я продолжаю работу моего отца, помогая таким хорошим, добропорядочным обычным людям, как вы, понять ее. Хотя бы отчасти. То, что я делаю, занятие благородное. Я несу вам правду. Я несу вам знания. Мой отец сказал: «Да будет свет», – и свет вспыхнул.

ПРЕТОРИУС (со своего кресла). Насчет света не нужно, пожалуйста.

СОНЯ. Что не так, папа?

ПРЕТОРИУС. Все так. Но свет режет мне глаза.

СОНЯ. Ты слишком много работаешь.

ПРЕТОРИУС. Ты так думаешь?

СОНЯ. Тебе нужно отдохнуть.

ПРЕТОРИУС. Может, я и отдохну.

СОНЯ. Ты всегда так говоришь, но не отдыхаешь.

ПРЕТОРИУС. Нет у меня ощущения, что я слишком много работаю. Скорее…

СОНЯ. Скорее, что?

ПРЕТОРИУС. А как твоя работа?

СОНЯ. Все отлично.

ПРЕТОРИУС. Ты по-прежнему пишешь?

СОНЯ. Не так, чтобы очень. Нет. Я слишком занята настоящей работой.

ПРЕТОРИУС. Ты писала очень хорошо.

СОНЯ. Я думаю, сейчас делаю что-то более важное, что добавление нескольких тонких томиков в мировую библиотеку эзотерической поэзии. Такое занятие больше пристало бы Джейни, не будь она неграмотной.

ПРЕТОРИУС. Джейни вполне грамотная. Думаю, в последнее время она много писала. И рисовала.

СОНЯ. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не болталось на улице. Я рада, что ты вновь с ней разговариваешь.

ПРЕТОРИУС. Я никогда не прекращал разговаривать с ней.

СОНЯ. Она прекращала разговаривать с тобой. Несколько раз.

ПРЕТОРИУС. Просто она заходила дальше, чем обычно, на какое-то время. А сейчас прекратилась в очень интересную молодую женщину.

СОНЯ. Я знаю. Помогала ей стать такой.

ПРЕТОРИУС. Я в курсе.

СОНЯ. И дожила до того, что сожалею об этом.

ПРЕТОРИУС. Ты не сожалеешь.

СОНЯ. Кое о чем сожалею. Особенно о той части нашей жизни, когда она научилась говорить. Думаю, это было нашей ошибкой.

ПРЕТОРИУС. Мне хочется, чтобы вы перестали при каждой встрече набрасываться друг на дружку.

СОНЯ. Она рассказала тебе о нашем последнем раунде, так?

ПРЕТОРИУС. Нет. Не рассказывала.