Я был настолько эмоционально привязан к ней, что не смог отпустить даже через десять лет после развода. Всё-таки она моя первая любовь. А первой любви положено быть несчастной и запоминаться на всю оставшуюся жизнь.
Я был опустошен, сломлен и втоптан в грязь. Моя жизнь потеряла для меня всякий интерес. Единственное, чего я пламенно желал, - это убраться из родного города как можно дальше, а лучше – на другой конец страны. Так я и поступил. Отработав положенные по закону два года, я без зазрения совести перебрался сюда. Меня ничего не держало в родных местах. Ни с кем из родственников я не общался и был сиротой при живых родителях. А о них было кому позаботиться.
Здесь я снял крошечную комнатушку и по воле случая нашел роскошное рабочее место в областной больнице. Местный коллектив принял меня без громких аплодисментов, но, по крайней мере, с должным уважением и человечностью. Эти люди стали моей новой семьёй, моей опорой и поддержкой во всём. Со старой же семьёй дела обстояли крайне плохо.
С первого дня интернатуры и последующие три года я ни разу не говорил с отцом. Он был смертельно обижен на меня за то, что я не воплотил в жизнь его грандиозные планы по становлению великим хирургом, и унёс свою обиду в могилу. Отец умер далеко не смертью героя: его приложили металлической трубой по голове, когда он возвращался домой после работы.
Накануне он не смог спасти свою юную пациентку: семилетнюю девочку бойцовская собака укусила за шею, повредив общую сонную артерию и кучу мелких, но не менее важных сосудов. Я уверен, что отец приложил все усилия, чтобы зашить разрывы, но по каким-то причинам кровотечение возобновилось в новом месте - и девочка скончалась прямо на операционном столе. Едва ли в этом была вина моего отца, однако родители девочки решили иначе. Потому на следующий день отец так и не вернулся домой, а днём позже в СИЗО забрали отца погибшей девочки. Обезумевший от горя родитель сознался в содеянном и получил десять лет заключения в колонии строгого режима, но этим моего отца всё равно нельзя было вернуть. Когда он погиб, мне было двадцать шесть лет, а моему младшему брату – всего девятнадцать. Но, признаться честно, я не сильно ощутил горечь утраты. Кончину родителя я, в отличие от остальных членов семьи, встретил равнодушно. То ли специфика труда, то ли особенности наших с отцом взаимоотношений сделали своё дело. Мне не было грустно. Я не скорбел. Мне просто было всё равно. Это ужасно, но как есть.
Через четыре года не стало и матери. После смерти отца, которого она боготворила, у неё опустились руки. Она отошла от управления клиникой, бросила работу и впала в депрессию. Но она нашла выход из сложившейся ситуации, поэтому повесилась в день моего рождения, шестнадцатого июня. Жестокая. Теперь я на дух не переношу и свой день рождения, и первый месяц лета.
Незадолго до её смерти меня назначили заведующим отделением, и моя жизнь начала понемногу налаживаться. Правда, за большим успехом последовали куда более крупные неудачи, вмиг затмившие все мои радостные впечатления. Сначала мать, потом раздел имущества и ругань с братом.
Гриша закончил пять курсов медицинского университета, когда с матерью приключилось несчастье. Григорий в отличие от меня, любил родителей и был искренне к ним привязан. Его любовь к родителям была соизмерима с ненавистью и презрением, которые он испытывал ко мне. Ведь именно из-за меня ему пришлось идти в медицину, несмотря на мечты стать дипломатом.
Гриша был послушным мальчиком, потому беспрекословно кинулся исполнять волю отца, когда я предал его ожидания. Из-за меня Грише пришлось мириться с грязью и неблагодарностью, из которых состояла профессия врача, выбирать хирургический профиль и становиться нейрохирургом.
Это был первый и последний раз, когда родители к чему-то его принуждали. Но и одного раза было достаточно для того, чтобы его последующая жизнь в корне изменилась. Григорий был способный и не в меру амбициозный, потому решил искать счастье за пределами родного государства. Он успешно сдал все необходимые экзамены и навсегда перебрался в Калифорнию, где на данный момент продвигает сеть своих клиник. И это в его-то тридцать лет! И это человек, который искренне ненавидит медицину!
Когда Гриша только перебрался в Штаты, то сразу же отдал мне право на владение клиникой родителей, а так же родительскую квартиру и машину, ведь всё имущество заботливые родители переписали на любимого сыночка. Я никогда не претендовал на их деньги и нисколько не удивился, узнав, что после их смерти всё достанется младшему брату, поэтому его поступок здорово задел мою гордость. Решил поиграть в благодетеля и обеспечить нищему брату достойное существование. Подарок с барского плеча, так сказать. С чего вдруг такое снисхождение? Ведь за всю жизнь не было ни одного дня, когда мы бы не собачились и не одаривали друг друга “лестными” выражениями. До сих пор теряюсь в догадках, что послужило поводом для такого щедрого поступка, ведь наверняка желающих завладеть имуществом было предостаточно. Тогда мы здорово повздорили, но родительское имущество всё-таки перешло в моё полное распоряжение.
Конечно, неприятно осознавать, что всё моё движимое и недвижимое имущество куплено не за скромную зарплату патологоанатома. Квартиру родителей я продал и купил свою нынешнюю. Деньги с клиники – это мой основной доход. Заработная плата заведующего – жалкие гроши по сравнению с этим процветающим источником богатства.
С Григорием я общаюсь крайне редко и исключительно для галочки, чтобы убедиться, что ни один из нас случайно не отбросил коньки. До сих пор чувствую себя обязанным его великодушию. И это чувство сильно давит на мою гордость. Кажется, я до конца жизни буду вынужден мириться с тем, что всё моё благосостояние – заслуга ненавистного мне человека. Вот такой я неблагодарный брат.
Признаться, мне совершенно безразлична судьба Гриши. И мне нисколько за это не стыдно. Я не испытываю грусти и боли от потери родителей. Возможно, я бы и хотел поплакать о прекрасных моментах юности, подаренных любящими родителями. Но таких моментов просто не было. Я всю жизнь презирал и ненавидел тех, кто дал мне жизнь. Они сами сделали меня таким. И теперь поздно что-то исправлять.
Но довольно о прошлом. Мне ещё многое нужно рассказать.
Тебе ведь наверняка интересно, что связывает меня и Татьяну Сергеевну? Абсолютно ничего. В университете мы учились в одной группе, и первые три года она, как и остальные ребята, безбожно меня травила. Причём, прошу заметить, среди прочих лиц к травле у неё был особый талант. И чаще всего её комментарии были самыми неприятными и оскорбительными.
В моей голове уже выстроилось чёткое негативное представление об этой бесноватой персоне, как вдруг всё перевернулось с ног на голову. Тане вдруг причудилось, что она питает ко мне кристально чистые романтические чувства, что она готова пойти на всё ради моего счастья. Наверное, от скуки пересмотрела мелодрам и решила провернуть нечто подобное в реальной жизни.
Она была уверенна, что мне жизненно необходимо знать о её симпатии, словно до этого в моей жизни было мало неприятностей. Я не верил ни единому её слову. После той грязи, которой она поливала меня в течение долгих лет, слова любви из её уст звучали как злая насмешка. И чем больше Таня пыталась сблизиться со мной, тем большую неприязнь к ней я испытывал. Со дня первого признания и по сей день она не оставляет меня в покое.
На шестом году обучения я наконец вздохнул с облегчением, ведь теперь у нас были разные специализации. Она гинеколог, я патологоанатом. Эти две профессии никак не пересекаются. И почти пять лет после выпуска я жил спокойно. Однако неведомым способом эта нахальная девка вытребовала у администрации своей больницы направление на переквалификацию. И теперь каждый день мозолит мои глаза, периодически пытаясь взяться за старое. Чёрт знает, что творится в её подлой голове. Сначала она устраивает истерики, изрыгая на меня тонну нежности и умоляя позволить ей быть рядом, а на следующий день с напускным равнодушием соревнуется со мной за должность зава отделением.
