Удар огромного металлического шара, и вот рушится первая стена, обнажая останки чей-то квартиры – полинявшие от времени обои, следы от картин или фотографий на стенах, какая-то брошенная старыми хозяевами мебель. Еще один удар – и чья-то жизнь исчезает в кирпичной пыли, сквозь которую на всеобщее обозрение появляется, будто фотография в проявители, другая квартира, другая жизнь. От каждого удара крана люди вздрагивали, будто от удара током. А бездушные бульдозеры методично сгребали останки этой чей-то порушенной жизни в кучи. Их потом грузили на грузовики и куда-то увозили, но явно не на кладбище.
Дети все же всегда остаются детьми, даже в самые трагические моменты. Андрей прекрасно помнил, как они с ребятами придумали целое приключение на этих развалинах, вбив себе в голову, что в старых домах обязательно должен быть «буржуйский клад», а, может даже, и не один. Скрываясь от сторожей, они лазали по горам битого кирпича в поисках «золота и брильянтов», представляя себя, то ли героями пиратских романов, то ли бессмертного романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Драгоценностей они, естественно, не нашли, хотя было разбито в кровь немало коленей и локтей. Зато их добычей стало немало раритетов типа латунных дверных ручек и петель, огромных железных утюгов и еще каких-то штуковин, предназначение которых Андрею было неведомо. Он, естественно, притащил все это богатство домой и долго еще слушал недовольное ворчание бабушки, которой приходилось во время уборки перетаскивать тяжеленный мешок с места на место. Потом при переезде на новую квартиру он куда-то исчез – Андрей подозревал, что его исподтишка выкинули вместе с другим ненужным барахлом, о чем сожалел и по сей день.
Потом вместо прежних уютных домов на проспекте воздвигли безликие и бездушные, если не сказать уродливые, бетонные башни, которые считались тогда чуть ли не венцом архитектурной мысли. От них веяло могильным холодом, да и внутри они оказались тоже очень холодными – тонкие стены не держали тепло, которое уходило сквозь дырявые стыки бетонных панелей. К тому же по совершенно непонятным причинам какой-то умник из архитекторов опустил потолки в комнатах так низко, что они давили на головы даже относительно не очень высоких людей. Андрей часто бывал в одной из этих башен, поскольку там жила его преподавательница английского языка. Так что он на самом себе ощутил все прелести жизни в этих коробках.
Кстати, на следующий день его ждало очередное и на этот раз последнее занятие. Юношу просто передернуло, когда он вспомнил об этом.
Во-первых, он считал эти занятия пустой тратой времени и денег. С английским у него было все и так хорошо: как тогда писали в анкетах, «английский – свободно», то есть мог говорить и читать почти как на русском. Спасибо школе и родителям. Но эта преподавательница работала именно в том институте, куда планировалось его поступление, поэтому смысл уроков был не столько в том, чтобы чему-то научить, а, чтобы обеспечить «благоприятное отношение» к нему во время вступительных экзаменов. Конечно, преподаватели очень сильно рисковали, когда за деньги брались «подтянуть» кого-то к экзаменам, попасть к ним было можно только по рекомендации, но деньги были нужны всем – на одну зарплату пусть даже и элитарного ВУЗа не проживешь. Так что этот подпольный «бизнес», как это, наверняка, назвали бы в загнивающем Западе, процветал.
Во-вторых, его просто бесила прыщавая дочка преподавательницы. Она была примерно одного с ним возраста. Мамаша ставила ее в пару с ним во время занятий для отработки диалогов, а та использовала каждую возможность, чтобы ущипнуть парня под столом или залезть куда-нибудь своей ступней. А самое противное происходило в прихожей, когда ее отправляли проводить гостя. Она каждый раз лезла целоваться или хватала его руку и пыталась прижимать ее к своей чахлой груди. Девушка не нравилась парню на физиологическом уровне, а от ее сексуальной озабоченности его просто тошнило.
– Смотрите, церковь реставрируют, – голос Нади вывел Андрея из транса, в который его завели эти раздумья.
И действительно небольшую церковь в самом начале проспекта окружали сколоченные из досок леса, которые вели наверх к самой колокольне.
– Ты думаешь, о чем я думаю? – хитровато поинтересовался Петр у Андрея.
– А почему бы и нет! – ответил тот.
Ребята давно уже хотели куда-нибудь присесть, чтобы поговорить, но денег на кафе не было, народу на улице было как никогда много, а уединенного местечка никак не удавалось найти.
– Ты как, не возражаешь? – поинтересовались друзья у Александра.
– Да мне по фигу, – засмеялся тот.
– Вы что такое задумали? – запаниковала Надежда. – Когда я вижу эти ваши хитрожопые улыбки, мне всегда становится не по себе.
– Не боись, – успокоил ее Андрей. – Ты вообще можешь внизу остаться. Будешь на стреме стоять.
– Да, прям щас, нашли дурочку, – девушка, наконец, поняла, что хотят сделать друзья.
– А мы и не искали. Сама прибилась, – не очень удачно пошутил Андрей, за что тут же получил достаточно сильный удар ладонью по загривку.
Попасть во двор друзьям не составило труда, а вот подъем наверх по грубо сколоченной лестнице оказался гораздо труднее и опаснее, чем они себе представляли. Особенно нелегко карабкаться по ступеням было Надежде – очень мешала узкая до колен юбка. Но девушка решительно подтянула ее повыше, обнажив свои стройные молодые ноги.
– Одно движение руки – и платье превращается, платье превращается в… супермини юбку, – перефразировала она известную цитату из популярного фильма Гайдая, кокетливо повертевшись перед друзьям.
– Ну, как?
– Обалдеть, – почти хором ответили они и наперебой стали предлагать ей свою помощь в подъеме по лестнице. В том смысле, чтобы подталкивать сзади.
– Размечтались, – Надежда решительно на корню пресекла их игривый тон. – Разговорчики в строю. Вы все идете впереди, а я за вами.
С трудом и почти без жертв, – если не считать порванных чулок Надежды, – ребятам все же удалось добраться до самой верхней площадки.
– Ох, красота-то какая! Лепота! – восхищенно процитировал далекий в обычной жизни от сантиментов Александр слова Ивана Грозного из только что вышедшего на экраны еще одного фильма Гайдая.
И действительно с колокольни открывался ошеломительный вид на Москву – златоглавый Кремль, блестевшая в лучах закатного солнца Москва-река, сталинские высотки и бесконечные ряды уходивших в самый горизонт крыш.
Кавказ подо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины;
Орел, с отдаленной поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне.
Отселе я вижу потоков рожденье
И первое грозных обвалов движенье.
Пафосно продекламировал Андрей известные пушкинские строки.
– И где ты тут снег узрел? Тоже мне «вскормленный в неволе орел молодой»! – опустил Петр друг с небес на землю.
– Ну, это я так образно. Стоим мы сейчас на крыше мира…
– С которой нам потом еще вниз спускаться, – недовольно пробурчал Александр.
– Вечно ты, Сашка, все опошляешь. Зачем же так приземлено! Вот вправду, ребята, а что с нами дальше будет. Где наших «дум высокое стремленье»? – Андрей никак не мог выйти из поэтического образа.
– Каких дум, какое стремленье! – Александр тоже продолжал гнуть свою линию. – Боюсь, что нас, цитируя того же Александра Сергеевича, ждет только «скорбный труд». К тому же, как мы уже выяснили около школы, одни «тяжкие оковы» пали, но свобода совсем даже не ждет принять нас «радостно у входа».
– Ну, тебя в…, – начал, было, говорить Андрей, но, вспомнив про присутствие Нади, почти вовремя остановился. – Хотя в чем-то ты, быть может, и прав. Наверное, мы родились не в то время, хотя место меня в целом вполне устраивает. Наша будущая жизнь скучна и где-то предсказуема. Поступим в институты, закончим их, будем каждый день ходить на работу, женимся, наверное, пойдут дети. Дурных привычек у нас особых нет и, надеюсь, не появятся, так что, если не сопьемся, то будем делать карьеру, писать диссертации, продвигаться по службе и т.д. и т.п. Исходя из опыта предыдущих поколений, можно по годам все расписать – когда, кто, куда, как. Нет, конечно, какие-то сюрпризы неизбежны, но опять же в рамках предопределенного. Родились бы мы хотя бы в прошлом веке – вот тогда было весело и непредсказуемо – поэзия, войны, интриги, адюльтер. Или хотя бы в начале 20-го – первые автомобили, самолеты, войны опять же. Сашка, вот ты как технарь скажи – что нового вы еще можете придумать? В космос уже летаем, ядерные реакторы строим, самолеты привычнее поездов стали. Все, финита ля комедия. Человечество в тупике. Улучшать, конечно, можно, – да хотя бы те же телефоны, чтоб вместо диска кнопки были. А нового уже ничего придумать нельзя.
