Жухлая серо-рыжая трава ходила волнами под порывами иссушающего ветра, а когда тот стихал, замирала в неподвижности, и над долиной вновь поднималось мутное марево дрожащего от жара воздуха, щедро сдобренное оседающей на землю вездесущей серой пылью, колкой, неприятно раздражающей любое живое существо. Наверное, именно поэтому таковых здесь давно уже не бывало. Даже искаженные Тьмой твари обходили стороной это мертвое место, раскинувшееся в предгорьях безымянного хребта, чуть ли не в самом центре Проклятых Пустошей.

Но сейчас здесь что-то изменилось. В безветренной тишине отчетливо слышался шорох камней, мерный стук и чуть приглушенный звук шагов. Медленных, но уверенных.

Путник шел через долину, опираясь на длинный посох, не скрываясь и не торопясь, словно и не находился в глубине пугающих всякого разумного Пустошей, а гулял по императорскому парку Нойгарда. И если спокойствие пересекающего долину человека можно было списать на опыт ходока, привычного к прогулкам по Искаженным землям, то неторопливый шаг и отсутствие какой-либо настороженности в движениях выбивались из ряда вон. Даже самые опытные и знающие специалисты по охоте на темных тварей не могут позволить себе такое беспечное поведение в Пустошах. Но этому человеку, очевидно, было плевать на возможные опасности. Он продолжал идти вперед, опираясь на звонко бьющий в землю посох и поднимая за собой целые облака серой пыли, словно вообще не боялся привлечь внимание возможных обитателей здешних мест… А ведь он не мог не понимать, что если даже сама долина пуста, то окружающие ее холмы предгорий полны порождений Тьмы, способных похвастаться не только хорошим слухом, нюхом на «дичь», но и великолепным зрением, позволяющим легко заметить одинокую фигуру, бредущую по поросшей ломкой травой долине.

Раздавшийся где-то за спиной путника вой эхом ударился о камень скал и, заметавшись в холмах, удвоился, утроился… Бредни, самые распространенные жители Искаженных земель, оказались первыми из обитателей предгорий, увидевших потенциальную добычу. И они постарались тут же ее «застолбить», угрожающим воем предостерегая возможных конкурентов от попыток встрять в их охоту.

Услышав леденящий душу вой, путник замер на месте и… растянул губы в белозубой улыбке, довольно дико смотревшейся на припорошенном серой пылью лице, резкие, но не грубые черты которого, казалось, были высечены из камня. А предвкушение, мелькнувшее в сияющих глубокой синевой глазах, любому разумному наблюдателю показалось бы и вовсе не уместным. Оглядевшись по сторонам и чему-то довольно кивнув, человек положил на землю свой набитый под завязку заплечник и, скинув не по погоде теплую, блестящую хорошо выделанным мехом куртку, бросил ее поверх своей ноши. Оставшись лишь в просторной рубахе из беленого льна и кожаных штанах, он уверенно топнул каблуком сапога по земле, перехватил двумя руками посох и, вскинув голову к небу, неожиданно завыл в ответ, да так, что вмиг заглушил голоса бредней. Минутное молчание было ему ответом, а потом из-за ближайших холмов выметнулась стая принявших вызов темных тварей и, не сбавляя хода, устремились прямиком на путника.

Черный посох щелкнул, провернувшись в руках изготовившегося к бою человека, и, блеснув невесть откуда взявшимся листовидным клинком, с ходу вонзился в пасть летящего на него вожака бредней. Хрип, визг и разлетающиеся в стороны капли черной смрадной крови заставили искаженных Тьмой псов притормозить, чтобы не оказаться сбитыми мертвым телом, кувырком полетевшим им под ноги. Прянув в стороны, вызванные на бой твари закрутили привычную карусель, раздергивая внимание путника. Привычная тактика. Вот один из бредней рванул вперед и тут же отскочил, едва избежав удара пятой превратившегося в копье посоха, а следом за ним и другой, раззявив вонючую пасть, бросился на обороняющегося двуногого… тяжело захрипев, рухнул мордой в траву, пятная ее кровью из распоротого брюха. Почуяв отвратительную вонь вывалившихся на землю сизых потрохов, бредни словно взбесились, и долина потонула в вое и рычании мечущихся тварей, пытающихся достать верткого двуногого противника, который так легко и, кажется, даже лениво отмахивался от них своим странным копьем. Вот только после каждого его, кажущегося таким небрежным, взмаха твари одна за другой выбывали из боя, отлетали кувырком и замирали в неподвижности или просто падали на месте как подрубленные и больше уже не поднимались. Последнего, девятого бредня путник насадил на широкий клинок своего копья-посоха и, перекинув пса через себя, впечатал в землю. Тварь конвульсивно дернулась и застыла, вперив взгляд остекленевших глаз в бескрайнюю синеву неба.

– Вот и мясо на ужин, – хриплым голосом протянул путник, оглядев место устроенного им побоища. Посох в его руке щелкнул вновь, и клинок в навершии скрылся в прорези, будто лезвие складного ножа. – Не бог весть что, конечно, но все же лучше, чем эти осточертевшие выдры.

Насвистывая незатейливый мотив, человек достал из валяющегося на земле заплечника небольшой мешок и флягу, после чего извлек из ножен на поясе нож и начал обход бредней. Выбрав тварь поменьше, он тяжело вздохнул и, не теряя времени, принялся за разделку туши молодой самки. Исходя из его опыта, мясо у той должно было быть понежнее, чем у более крупных самцов. Ненамного, но, если замариновать как следует и хорошо пропечь в углях… должно получиться вполне съедобно.

Упаковав вырезку в изолирующий мешок, путник вымыл руки водой из фляги, убрал вещи и провизию в заплечник и, закинув его за спину, как ни в чем ни бывало тронулся в путь. И вновь застучал по земле посох, зашуршали под ногами камни и пожухлая трава, а в небо опять взмыли облака вездесущей серой пыли, отмечая путь странного ходока, уходящего все дальше и дальше от освоенных людьми земель. Прочь от империи Нойгарда и королевства Ниеман, прочь от Южных и Северных Роман, от Церкви Света и рыцарских орденов, владетелей и обывателей, дворян и ходоков. Туда, где, по мнению подавляющего большинства жителей освоенных земель, нет ничего, кроме Тьмы и ее порождений. На восток.

В щель закрывающегося прохода еще несколько секунд можно рассмотреть силуэт человека, выходящего из пещеры. Но время истекает и щель смыкается, оставляя меня в полной темноте. Она абсолютна. Даже самой безлунной и облачной ночью в лесу не бывает так темно, как здесь и сейчас. Мертвую тишину разрывает мой первый судорожный, хриплый вздох и… я просыпаюсь.

Сон. Снова этот сон-воспоминание, и опять я вскакиваю с узкой кушетки, едва услышав свой собственный первый вздох… в этом теле. Моем новом и полностью личном теле, которое не приходится делить с его первым «собственником». Спасибо «черной благодати». Ха!

Осознание этого факта, как, впрочем, и всегда, вызывает у меня довольную улыбку и напрочь смывает раздражение от привычного до занудности сновидения. Потянувшись, я обвожу взглядом свое пристанище и, тряхнув тяжелой от долгого сна головой, встаю. Меня ждет душ, завтрак и… терминал в учебном отсеке. А, еще тренировка! Полученное в результате дичайшей авантюры, тело нужно не просто поддерживать в достойном состоянии, но и развивать, я ведь намерен пользоваться им не один десяток лет. Впрочем, это не такая уж проблема. Спасибо прежнему владельцу, он не чурался физических нагрузок, да и тренировки, проводившиеся им под началом Миола Скалы, сделали свое дело. А еще спасибо старому Вурму за его эликсир и те возможности, которые он мне подарил.

Как повторял за своим дедом мой бывший носитель: «Черная благодать – это квинтэссенция Тьмы, ее высшее проявление». А первым признаком влияния Тьмы является искажение. Недаром же захваченные ею земли именуют Искаженными. Вот и со мной происходит то же самое. Уже сейчас, спустя каких-то полгода после «переселения», это тело, пропитанное эликсиром, совершенно не похоже на того ушлого бароненка, что завел нас с Димом в ловушку. Тьма влияет. Искажает. И я, честно говоря, искренне рад, что догадался, как можно контролировать эти искажения, точнее, направлять в нужную сторону. Нет-нет, никакого мысленного контроля и прочих «радостей» авторов-фантастов. Все куда прозаичнее. Тренировки. На силу и скорость, на выносливость и пластичность, на реакцию и мышление. Благодаря эликсиру, тело стало чрезвычайно податливым, я бы сказал, что скорость его приспособляемости выросла на порядки. Во всех аспектах. И подчас это пугает. Почему?