Эсхин кромсал, резал, не обращая внимания на брызги крови и истошные вопли жертвы. Тут была определенная система, дело не в жестокости и вовсе не в мучениях. Главное правильно расположить раны, чтобы кровь стекала определенными путями, собираясь в главном резервуаре.

Девочка выдержала совсем мало, сознание покинуло тельце. Жизнь еще теплилась, но это тоже ненадолго. Кровь струилась ручьями, Эсхин то и дело произносил слова заклятий, поочередно орошая кровью различные части алтарного камня. Мельком глянул на Пандору — та обвисла на веревках, потеряв сознание от ужаса. Мужчина макнул в резервуар специальным пестиком, тщательно окропил дочь кровью, произнося очередное заклинание. Девушка дернулась, тело изогнулось дугой, затряслось в божественном экстазе.

Эсхин отвернулся, самое сложное позади, осталась завершающая часть ритуала. Он потянулся, рука ухватила небольшой амулет из темного, как Тартар, камня. Вскинув голову, мужчина прокричал последнее заклятие, амулет упал в сосуд с кровью.

Подул непонятно откуда взявшийся ветер, свечи разом потухли, погрузив комнату во тьму. В ушах загудело, раздались нечеловеческие вопли, Эсхин пошатнулся от удара, потрясшего весь храм. Тьма пульсировала силой, жила своей, особой, неживой жизнью. На мгновение щупальца тьмы охватили Эсхина целиком, как и его дочь, потом разом схлынули. Все кончилось. Мужчина ощутил себя стоящим на коленях в сером полумраке.

Дрожащие руки не с первой попытки смогли разжечь огонь. Наконец, одинокая свеча осветила забрызганный кровью алтарь с истерзанной жертвой. Эсхин глянул вбок, на Пандору — жива, грудь еле видно вздымается.

Он разжег больше свечей, принес несколько ведер воды. Помылся сам, тщательно протер губкой тело дочери, вычищая каждое пятнышко. С большими предосторожностями достал из сосуда амулет, толстый кожаный шнурок вделся в прорезь. Эсхин завязал аккуратный узел, камень опустился на шею девушки. Пандора застонала, из горла вырвался звериный хрип, тело несколько раз дернулось. Потом она открыла глаза.

Эсхин со страхом отступил — яркие радужки дочери истлели, взгляд совершенно спокойный, без намека на страх или неудовольствие. На него глянули совершенно черные, без единого просвета, зрачки.

— Отец, — без тени эмоций, словно перед ней не лежал освежеванный трупик, проговорила Пандора, — Освободи меня.

Мечник удовлетворенно кивнул и протянул руки к веревкам.

Корабль пришел в Сикион ранним утром, пассажиры тут же перебрались на берег, к полудню разгрузка закончилась. Тем удивительнее оказалось для лодочника везти запоздавшего странника.

— Почему вы не уплыли на берег утром, вместе с остальными? — не удержался Федос.

— Я никуда не тороплюсь, — с грустной улыбкой ответил пассажир.

Он был одет, как монах или служитель одного из многочисленных культов. Далеко не юн, хотя все еще в отличной форме. Фигура выдает немалую силу, на лице отголоски скрытой печали, следы жизненных лишений.

Федос занимался перевозками многие годы и уж в чем-чем, а в людях научился разбираться. Этот монах вызывал в нем странную смесь эмоций. С одной стороны — безусловно добрый, спокойный, отзывчивый. Но в тоже время есть в нем что-то скрытое, внутренняя мощь, которую не стоит высвобождать без особой необходимости.

— Жизнь коротка, — философски заметил лодочник, — Всегда стоит поторапливаться.

— Мне ли об этом не знать, — еще грустнее заметил монах, — Но… от судьбы в любом случае не убежишь, как бы быстро ты не разогнался.

— Тоже верно, — согласно кивнул Федос.

Ему понравилось такое развитие беседы, лодочник любил поболтать на отвлеченные темы, перемыть косточки богам и порассуждать об устройстве вселенной. Но, прежде чем он успел вставить очередную мудрость, пассажир резко переменил тему.

— А что, какой-то праздник? Город украшен, порт блестит чистотой. Сикион преобразился.

— Как же, праздник. Свадьба как-никак!

— Да! И кто женится?

— Известно кто! Наш благородный правитель Эсхин!

— Замечательно. Кто же избранница знаменитого мечника?

Федос задумался, подбирая слова. Тут он вступал на очень тонкий лед, который мог подломиться от любого неосторожного движения.

— Господин нашел себе воистину подходящую пару. Молодая, красивая, умная…

Монах внимательно глянул на лодочника, тот слегка понурился под испытующим взором.

— Ты как будто не рад этой свадьбе… В чем дело?

Федос сплюнул в море, с удвоенной силой налег на весла.

— Пойми меня правильно, монах. Я уважаю господина и очень благодарен ему. Кто бы что ни говорил, но благодаря Эсхину Сикион процветает. Ну… по большей части.

— Но…

— Но! — лодочник огляделся, как будто кто-то мог подслушать их разговор, — Жениться на своей дочери, пусть даже приемной… как по мне это перебор.

Монах задумчиво потер подбородок.

— А что же она?

— Она? Счастлива! По крайней мере так кажется со стороны.

— Гм… Ну а ты сам-то что думаешь?

— Да кому какое дело до моих дум! — озлился Федос, — Попахивает тьмой, вот что я тебе скажу!

Он замолчал, недовольный собой. Зря поддержал глупый разговор, зря позволил монаху разговорить, зря разоткровенничался. Как бы теперь не поплатиться за смелость.

Хилон молчал, не желая больше смущать пожилого гребца. Когда лодка достигла берега, он щедро расплатился и быстро покинул порт. Смешавшись с толпой, монах без лишней суеты продвигался к главной площади города.

Значит, свадьба. Получается, он приехал как раз вовремя. Хилон ни секунды не сомневался, что Пандора может выйти замуж за отчима лишь под сильнейшим принуждением. То есть — ей понадобится помощь. Как и чем он сможет помочь — другой вопрос.

Город и впрямь преобразился. Широкие улицы вычищены, повсюду украшения, бесплатно раздают соки и закуски. Даже уличные торговцы ведут себя чинно, с достоинством, не пристают ко всем встречным с назойливыми предложениями. Народ радостный, довольный, лишь краем глаза можно заметить смущенные перешептывания, да и то — о чем они — догадаться невозможно.

Народу становилось все больше, людской поток вынес Хилона на главную площадь. Посмотреть на церемонию бракосочетания правителя собрался, похоже, весь Сикион, а возможно и окрестности. Хилон удивился, такой толпы он не видел даже во время Олимпийских игр. Здесь собрались все — мужчины, их жены, любовницы, дети, пришел и стар и млад. Каждый хотел оказаться поближе к высокому помосту, чтобы воочию увидеть Эсхина и молодую жену. Но для Хилона то был не просто вопрос зрелищности, он усиленно заработал локтями, пробираясь сквозь толпу, учтивые извинения то и дело слетали с его уст.

Монах вспотел, солнце жарило нещадно, тепло людских тысяч, стиснутых друг с другом, подняло температуру еще выше. Когда Хилон сумел пробиться прямиком к помосту, пот покрывал тело целиком, волосы слиплись, по спине бежали теплые ручейки. Он проклял свою недогадливость — фляга с водой значительно облегчила бы ожидание, но захватить питье не удосужился.

Вокруг помоста установили невысокий — до пояса — деревянный заборчик, ограничивающий доступ. Кончено, хлипкое сооружение не смогло бы сдержать наплыв огромного количества людей. Толпу осаживали три ряда стражей, ощетинившихся мечами и копьями. Хилон осмотрел оцепление — умелые воины, пробиться через строй в одиночку не смог бы и Геракл. Впрочем, Хилон не рассчитывал бросаться на выручку прямо здесь и сейчас, он даже не вооружился.

Первыми на помосте, под приветственный свист толпы, появились музыканты. Барабанщики взмахнули палочками, грохот разнесся над площадью, задавая ритм веселью. Бум-бум-бум! — гремели раскаты, люди принялись пританцовывать, Хилон ощутил, что помимо воли, его сердце также старается биться в такт.

Вступили духовые, громкие протяжные звуки гармонично вписались в общую какофонию. Арфистов не было — нежные трели все равно не услышали бы даже те, кто стоял рядом. Зато гром барабанов и завывания горнов слились с восторженным человеческим хором, простая, но завораживающая музыка разлетелась над площадью, достигая каждого. Хилон не мог не признать суровой притягательности примитивного ритма, практически все вокруг прихлопывали и притопывали, по коже побежали мурашки, настроение толпы передалось сходу.