— Спасибо. Мм, какой аромат!

— Это и есть Аня? — улыбнулся девочке Игорь.

— Знакомьтесь: это Аня, а это Игорь Алексеевич, отец Влада.

Аня смущенно протянула свою ладошку в ответ на протянутую руку Игоря.

— А я гулял. Погода чудесная. Ну и решил в ваши края завернуть. Не ожидал, что вы так рано выйдете из дома.

— Мы с Анютой собрались в Третьяковку.

— В картинную галерею?

— Да. А ты… — Люба хотела спросить, помнит ли он Третьяковку, в которой раньше бывал очень часто, но передумала.

— Владислав говорил мне, что я был завсегдатаем Третьяковки. Удивительное дело, не помню такого факта.

— Может, пойдешь с нами? — как-то вполне естественно спросила Люба.

— А что? Если вы меня приглашаете…

— Аня, ты не возражаешь? — посмотрела на девочку Люба.

— Нет, — улыбнулась и вновь смутилась Аня.

Игорь просиял такой обезоруживающей улыбкой, что все недавние Любины предрассудки канули в небытие.

Они уже целый час бродили по залам галереи. Любин взгляд рассеянно скользил по картинам, а в голове неотступно пульсировало одно и то же: «Скоро поленовский зал. Он должен вспомнить». Она до того наэлектризовала себя ожиданием какого-то чуда, что не заметила, как они очутились в этом самом зале.

— Смотрите! «Московский дворик»! — воскликнула Аня и, непроизвольно взяв Игоря за руку, повела его поближе к картине.

Люба замерла, боясь пропустить реакцию Игоря. Она пристально наблюдала за выражением его лица, но чуда, которого она так ждала, все не происходило. Он долго рассматривал каждую деталь картины, явно любуясь ею. Об этом говорили его прищуренные глаза, поглаживание подбородка, легкая блуждающая улыбка. Аня что-то говорила ему. Он кивал в ответ, неотрывно глядя на картину.

Нет, ничего необычного не случилось. Люба разочарованно сникла. Напряжение сменилось внезапной усталостью. Она присела на диван, весьма кстати оказавшийся в зале. Аня оглянулась, беспокойно ища глазами Любу, и, найдя, поспешила к ней:

— Любовь Антоновна! Давайте вместе на «Кто без греха?» смотреть, а?

— Помоги мне, — Люба подала ей руку, — а то, боюсь, не подняться будет. Устала.

Аня помогла ей встать и, взяв ее под руку, подвела к картине.

— Какой он все-таки красивый! — восхищенно вздохнула девочка и с надеждой посмотрела на Любу, мол, согласись же со мной, раздели мое восхищение.

— А ведь ты права, Анюта! — услышали они за спиной голос Игоря, незаметно приблизившегося к ним. — Он божественно красив, как и полагается Христу. Но только ли внешними чертами, как ты думаешь?

— Я думаю, — серьезно отвечала Аня, — что не только внешними. Его украшает доброта души.

Игорь и Люба невольно переглянулись. Игорь кашлянул и отвернулся, сделав вид, что переключил внимание на другую картину. Люба знала за ним эту особенность: на людях он боялся выказывать сильные движения души.

А девочка уже теребила его за рукав:

— Игорь Алексеевич! Посмотрите, какой огромный дядька сидит на маленьком ослике! Ему же тяжело!

— Кому, дядьке?

— Нет, ослику.

Она почувствовала подвох и внимательно взглянула на Игоря. В его глазах мелькнул озорной огонек. Аня недоверчиво улыбнулась и перевела взгляд на Любу. Та подмигнула ей и тихо рассмеялась.

— А не пойти ли нам вниз — отдохнуть и перекусить? Как дамы на это смотрят? — галантно поинтересовался Игорь.

Дамы не возражали. В кафе Аня без умолку щебетала, делясь своими впечатлениями от просмотра. Игорь изредка поддакивал или подтрунивал со свойственной ему внешней невозмутимостью. Аня, уже разгадав эту его черту, весело отвечала на шутки. А Люба молча прихлебывала кофе, с удовольствием наблюдая за тем, как непринужденно вела себя девочка и как искренне, даже как-то по-детски веселился Игорь.

Они решили, что за один день все залы не обойти и остальное посмотрят в следующее воскресенье. А сейчас просто возмутительно пропускать прогулку по Москве, особенно в такую чудную погоду.

В седьмом «В» назревали серьезные события. Такой вывод напрашивался сам по себе — эти перешептывания во время уроков, записки, мелькающие в руках у девочек, эти многозначительные ухмылки и переглядывание мальчишек, а на переменах класс и вовсе превращался в пчелиный улей. Сначала информация просочилась к Татьяне Федоровне, а потом, естественно, об этом узнала Люба. Тим, он же Тимофей Алтуфьев, верный рыцарь красавицы Яны Крольчевской, оказывает знаки внимания новенькой! И это на виду всего класса, да что там! На виду всей школы! Вчера, к примеру, подал ей в гардеробе куртку, а позавчера на уроке математики, когда Аня мучилась возле доски с иксами и игреками, подсказал решение задачи. Додиков, тайно и безнадежно вздыхавший о Крольчевской, злорадно прокомментировал, когда Аня возвращалась на свое место:

— Да-а, блин! Мне бы такого помощника. Я бы задачки щелкал, как семечки…

Аня покраснела, а Крольчевская фыркнула и демонстративно отвернулась. Эта сценка не ускользнула от Татьяны Федоровны и на перемене была в красках передана Любе. Люба выслушала, но реагировать не спешила. Да и как тут, спрашивается, реагировать? Дело это весьма деликатное, как бы дров не наломать со своими советами да предупреждениями. Люба решила подождать и понаблюдать за ситуацией. На уроке литературы в седьмом «В» Люба объявила, что сегодня они будут читать басни Крылова по ролям. Она вызовет к доске ученика, читающего текст от автора, а тот подберет остальных действующих лиц по своему усмотрению. Класс оживился, зашумел. Первой была басня «Стрекоза и муравей». Люба вызвала к доске Додикова. Вальяжный Додиков Дарственно окинул взглядом класс и выбрал на роль Муравья Тима Алтуфьева. Класс замер в ожидании. Подмигнув своему дружку Грозных, Додиков пригласил на роль Стрекозы Аню Перевалову. По классу прошел невнятный гул. Люба обратила внимание на Крольчевскую. Яна, поджав губы и растянув их в едва заметной улыбке, опустила глаза и слегка подтолкнула локтем свою соседку, некрасивую Лину Горелик. Лина в ответ тонко усмехнулась и, близоруко сощурившись, проводила взглядом Аню. «Тут что-то нечисто, — встревожилась Люба. — Крольчевская по-другому бы себя вела, если бы…» Додиков начал читать басню. Он шутовски жестикулировал, изо всех сил стараясь насмешить класс, но хихикал один лишь Грозных. Остальным было не до неуклюжих ужимок Додикова. Все смотрели на Тима и Аню. Смотрела на них и Люба. Высокий, голубоглазый брюнет Алтуфьев, над верхней губой у которого пробивались темные усы, рядом с хрупкой Аней казался этаким гвардейцем или, наоборот, бравым мушкетером из романа Дюма. С высоты своего роста он изредка поглядывал на Аню, но Люба никак не могла понять, что выражали его голубые с поволокой глаза. А Крольчевская капризно кривила маленький рот и сквозь стиснутые зубы что-то шептала меланхоличной Горелик. Басня кончилась, а вместе с ней и представление, разыгранное Додиковым, смысл которого был понятен всем, за исключением Любы и скорее всего Ани. На следующую басню «Квартет» в качестве автора Люба вызвала Крольчевскую. Яна, гордо неся красивую голову на лебединой шее, грациозно вышла к доске и бросила томный взгляд на Макса Друнова, соседа Тима:

— Макс, ты будешь Осел.

Едва затих общий смех, как Яна продолжила:

— А ты, Грозных, будешь Козел.

И снова дикое веселье. Люба тоже рассмеялась. Насчет Грозных было точное попадание. Но слов для Козла в басне не нашлось. Грозных вертелся вокруг своей оси и показывал кулак особо развеселившимся.

— Мартышкой будет Марина Пронина, а Соловьем — Ваня Пестриков.

Ребята читали басню, а Люба задумчиво посматривала то на Тима, то на Аню, то на Яну. Тим старался не смотреть на Яну, Аня простодушно смеялась, глядя на одноклассников, изображавших неудачных музыкантов, а Яна, скользя глазами по классу, как бы невзначай ненадолго останавливалась на Тиме.

На перемене Люба заметила, как Яна сунула Тиму записку. Тот зажал ее в кулаке, ничем не выдав их маленькой тайны. «Все ясно. Крольчевская и Алтуфьев плетут заговор. Жертвой стала Аня. Но зачем им это нужно? — страдала от своих догадок Люба. — Я знаю, что жестокости детям не занимать. Но это какая-то совсем уж бессмысленная жестокость. Что она им сделала? Неужели только потому, что сирота и что из провинции? Сегодня же поговорю с Аней. Только как начать такой разговор?»