Как назло, куда-то запропастился Официант, обслуживающий их столик, и Владислав нервничал в его ожидании, постукивая вилкой по столу. Наконец появился официант, молодой парень с серьгой в ухе и золотой цепочкой на тонкой шее. Владислав оплатил счет, оставив щедрые чаевые, и почти бегом поспешил к выходу.

К своему удивлению, он не обнаружил отца со Стеллой ни в холле, ни на улице возле ресторана. Швейцар на его расспросы ответил, что эта пара только что уехала на такси. Владислав, слегка обиженный — могли бы и подождать, — пошел к ближайшей стоянке такси, а потом всю дорогу до дома его воображение рисовало чувственный рот и магические зеленые глаза Стеллы. Странно, но эти части ее лица он видел по отдельности, а сложить их вместе у него никак не получалось. Какая-то неподдающаяся мозаика! Владислав вновь и вновь пытался представить Стеллино лицо, но оно ускользало. Чертовщина! Или он надрался до такой степени, что сейчас и мать родную не вспомнит? Ну вот же, вот ее губы, пухлые, дразнящие. А вот глаза необычного цвета, как у кошки. Тьфу ты! Нашел сравнение! Постой! А ведь он прав. Как у кошки. Но не в цвете дело. Она смотрит как кошка — холодно, безразлично, свысока. И лишь иногда щурится — не то лукаво, не то сыто…

Владислав тряхнул головой, как бы гоня от себя столь неожиданные мысли, но настроение было испорчено. Образ Стеллы потускнел, ушло очарование, навеянное ее близостью в ресторанной суматохе.

А наутро начался кошмар, полностью изменивший его жизнь. Ему позвонила Стелла и истерично, срываясь на рыдания, сообщила, что отец исчез, пропал неизвестно куда. Его нигде нет. Она обзвонила все морги, больницы, бюро несчастных случаев, вытрезвители, всех знакомых, даже бывшую жену, то есть его мать. Никто ничего не знает! Она плакала и винила себя за дурацкое поведение, за то, что не сдержалась, когда они ехали в такси. Отец закатил ей сцену ревности, ударил ее, и она, остановив машину, вышла где-то на Кутузовском проспекте, сунув водителю деньги и попросив его довезти пассажира до дома. Она долго шла пешком, плакала, не могла успокоиться, потом решила зайти в какой-то бар, чтобы выпить коньяку. Коньяк помог ей справиться со стрессом, и она на такси уехала домой.

Вскоре началось следствие по делу об исчезновении отца. Владислав сморщился, вспомнив жесткие, прямые, порой откровенно оскорбительные вопросы следователя Сенцова, на которые ему пришлось отвечать. Дотошный Сенцов, молодой и нахальный провинциал, несколько раз допрашивал всех свидетелей: Владислава, Стеллу, официанта, швейцара, таксиста, охранника из особняка и даже бармена с Кутузовского проспекта. Он устраивал перекрестные допросы, заведомо путал и провоцировал проходивших по делу, но тайна исчезновения Игоря Алексеевича Чащина так и осталась за семью печатями.

Таксист клялся, что пассажир, после того как его жена со слезами выскочила из машины, еще пару минут ехал на заднем сиденье и лопотал что-то несвязное, а потом вдруг схватил его, водителя, за волосы и больно дернул. От этой выходки таксист рассвирепел и вытолкал дебошира наружу. Отъезжая, он видел в зеркало заднего вида, как мужик этот сел на скамейку троллейбусной остановки. «Виноват, конечно, — сожалел таксист, — надо было довезти до дома подгулявшего гражданина. Но ведь адреса-то точного мне как раз и не назвали. Девушка, извиняюсь, жена его крикнула в сердцах, мол, довези до дома, и убежала. А сам он лыка, извиняюсь, не вязал. Я спросил его несколько раз, куда ехать-то. А он: «Мы-мы» — а дальше ничего не разобрать. Ну я и решил, что в Мызино, это как раз по пути. Девушка-то, то есть жена его, когда они, значит, сели возле ресторана, сказала, что сначала на Можайское шоссе, а там за город, ну и остальной маршрут, мол, объяснит по ходу пьесы».

— А вы так сразу и согласились? Ночью, за город… — съязвил следователь.

— Так ведь двойной тариф, — закашлялся водитель.

— И сколько, если не секрет? — допрашивал въедливый «следак».

— Две сотни зеленых. А чего тут ехать-то? Полчаса туда, столько же обратно. Ночь. Пробок нет. Жми на всю катушку.

Бармен с Кутузовского проспекта подтвердил слова Стеллы о рюмке коньяку, а также о расстроенном виде ночной посетительницы:

— Тушь у нее потекла, помада размазалась. Сидела как в воду опущенная, — сочувственно сообщил бармен. — Я поначалу подумал, что путана зашла перышки почистить, но потом пригляделся, нет, думаю, приличная девушка, манеры там, то-се, одета со вкусом, вещи дорогие. А что, вы ее подозреваете?

На втором допросе, когда у следователя на руках уже были первые показания свидетелей и различные документы, тон его «беседы» с Владиславом говорил о многом.

— Ищи выгоду — найдешь виновного, — как бы невзначай ронял следователь, пронзительно глядя в глаза Владислава. — Гражданке Чащиной, Стелле Борисовне, по закону перейдет особняк и имущество в виде обстановки и прочей мелочи, а вам, Владислав Игоревич, по завещанию отец оставляет свою процветающую фирму. Я тут посмотрел кой-какие финансовые документы, которые мы изъяли в вашем офисе, то получается, ни много ни мало, около десяти миллионов годового дохода чистоганом? Так?

— Так. Ну и что? Вы хотите сказать, что мне было выгодно убрать отца?

— Получается, что именно так.

— И как, по-вашему, я это сделал?

— А вот этим как раз и занимается следствие, гражданин Чащин.

Самым тяжелым для Владислава в то время было видеть мать. Любовь Антоновна, с глазами раненого зверька, затаив боль, отвечала на вопросы следователя тихим голосом, не позволяя себе впадать ни в какие крайности. Ни слез, ни злорадства, ни наигранной печали, ни бабьего любопытства — ничего, что могло бы уронить ее женское и человеческое достоинство.

— У вас замечательная мать. И что ему еще… — начал было, но тут же оборвал недвусмысленную фразу следователь, встретившись с Тяжелым взглядом Владислава.

«Да, он прав, этот Сенцов, — думал Владислав, вспоминая те дни. — Мать — единственная из всех, кто по-настоящему глубоко переживал потерю отца. Куда только она ни ходила — и в церковь, и к экстрасенсам, и в частные сыскные агентства. А мы все быстро успокоились. Да-да! И нечего тут искать оправданий, мол, дела, текучка, интересы фирмы… А я-то, сукин сын! Как сволочь последняя — живо в постель к вдовушке. Бац-бац! И в дамки! И она хороша! Как там у «нашего Шекспира»? «Башмаков износить не успела…»

Окончательно протрезвевший Владислав скрежетнул зубами и резко встал, чтобы распахнуть окно, впустить свежий воздух в душную атмосферу офиса, в которой он задыхался в последнее время. В окне он увидел Стеллу и дизайнера Макса, усаживающихся в Стеллин «Форд». «Куда это они намылились?» — неприязненно подумал Владислав. Он с трудом терпел Макса, шустрого малого, бравирующего махровым цинизмом, и давно бы уволил его, если бы не Стелла, видевшая в Максе незаменимого творца новых идей. Владислав хмуро смотрел на отъезжающий «Форд», а в груди уже больно царапалась, зрела непрошенная ревность. Ему вспомнилось, как месяц назад он застал, а может, вернее будет сказать, застукал их вдвоем в опустевшем офисе, когда заехал туда вечером, возвращаясь с деловой встречи. Перед этим Стелла предупредила по телефону, что будет ждать его в ресторане:

— Поужинаем, а потом в театр или в кино сходим. Давно нигде не были.

Владислав согласился, про себя подивившись непривычно возбужденному голосу жены. Заезжать в офис он сначала не собирался, но потом решил, что возить с собой документы ни к чему, мало ли что, и повернул в переулок, где располагалось офисное здание. В нем было несколько офисов самых разных фирм. Их фирма арендовала довольно большое помещение на втором этаже.

Владислав мимоходом кивнул знакомому вахтеру и пошел к лестнице, не придав значения его словам: «На вечернее совещание, Владислав Игоревич?» Но, стоя у входной двери, которая не открылась после обычного набора кода на электронном замке, Владислав вдруг понял, о чем хотел сказать вахтер — в офисе кто-то был. Кодовый замок сработал, но дверь не открывалась по одной причине — ее дополнительно закрыли на обычный замок. Владислав несколько раз нажал кнопку звонка. После довольно долгого ожидания ему открыл Макс. Он невозмутимо смотрел прямо в глаза Владиславу, а уголки его тонкого рта слегка подрагивали. У Владислава появилось ощущение, что еще немного и этот нахал расхохочется прямо ему в лицо. Впрочем, давно пора привыкнуть к этому. «Уж такой у меня фейс, хоть поросят об него забивай, ничего ему не сделается», — ухмылялся Макс, когда кто-нибудь заводил речь о его неординарной физиономии.