Холодный март 2011-го. Серый рассвет. Заснеженные поля. Черные перелески.

По автотрассе веет сухая поземка. Порошит мелкий снег. Машин на дороге немного. В основном – фуры дальнобойщиков и междугородние автобусы.

Под ровное урчание мотора Лавров и его молодая подруга по имени Причуда спят в обнимку в креслах пустого салона междугороднего автобуса. Они одеты в свитера толстой вязки. На ноги наброшены яркие пуховые куртки. У Лаврова недельная щетина с проседью. Голову девушки покрывает каштановый ершик отрастающих волос. У обоих изможденные бледные лица, темные круги под глазами.

Автобус рассекает серую мглу мощной лампой-фарой и протяжным звуковым сигналом. Впереди на шоссе выруливает тягач с длиннющей оранжевой цистерной.

Автобус проносится мимо, взбивая снежную пыль.

По автотрассе веет поземка.

Жаркое лето 2010-го. Москва, безоблачное утро.

Обшарпанный и помятый, местами фиолетового цвета автомобиль «Жигули» пятой модели паркуется в тени между глухой стеной и мусорным контейнером. Из автомобиля с трудом выбирается Юра – полноватый белобрысый мужчина лет сорока. Его наряд явно не соответствует марке и виду автомобиля. На нем темно-синий клубный «блайзер» с металлическими пуговицами, белоснежная рубашка, галстук-бабочка, белые брюки и черные лакированные туфли. На голову он водружает морское кепи. В руку берет трость. Оглядываясь, Юра выходит из переулка. Приосанивается. Ловит такси. Когда он уже усаживается на заднее сидение таксомотора, к его «пятерке» подбегают две дамы – молодая розовощекая «кровь с молоком», по молодежному «немного одетая» Марина с распущенными по плечам прямыми соломенными волосами, и постарше, Элла, ее мама, в сарафане и шляпе, с безвкусно накрашенным лицом и ярко-рыжими кудряшками, выбивающимися из-под головного убора. Размахивая газетой, Элла говорит:

– Вот, доча, ты и полюбовалась на автомобиль своего родного папки. Считай, с родителем познакомилась. Скоро в глаза увидишь.

– Стрёмный какой-то лимузинчик, ма.

– Шифруется, сволочь! Теперь он у меня – вот где! Не отвертится, ответит по полной, гад!

Поезд метрополитена отходит от станции метро «Киевская» Филевской линии в сторону станции «Смоленская» – и выезжает на метромост через Москву-реку. Хорошо виден с одной стороны – Белый дом, с другой – вдалеке, но отчетливо – остроконечное здание университета на Воробьевых горах.

Вульгарно накрашенная дама, Элла, и ее дочка Марина громко разговаривают, стоя около дверей вагона. Дама при этом обмахивается шляпой, задевая сидящего рядом Лаврова. Он подтянут и свеж. На нем шорты, тенниска и кроссовки.

– Ма, а ты уверена, что он мой папка? У тебя же столько их было…

– Уверена! Как то, что я – твоя мать! Я ж его, кобеля, специально тебе в отцы определила. Сначала я его с другим перепутала. А потом решила: какая разница? Пусть будет этот…

За Лавровым украдкой наблюдает худой мужчина в хлопчатобумажном костюме, с вафельным полотенцем на шее, которым он, время от времени, аккуратно собирает капельки пота со своего узкого бледного лица.

– Пусть будет этот! Разузнала про него. Только что институт кончил. То-сё. Надежды подавал. Первую семью бросил. Там у него сынишка остался. Здоровый ребенок. Я специально интересовалась. Значит, с наследственностью все абгемахт. Зачем нам чужие болячки, правда же, доча? Я и купилась. Выбрала момент – и уложила его на себя. На обе лопатки!

– Ну ты, мать, даешь!

– Труда не составило. Этот жеребец ни одной юбки не пропускал. Но одного раза было мало. Я ему и открылась, дура! Так, мол, и так, мне от тебя ничего не надо. Только ребенка. Он озверел: ты меня чего, как быка-производителя, что ли? Сильно ругался. Чуть не сорвалось. Но я соврала, что уже залетела. Значит, предохраняться больше не надо. Он на это и клюнул, кобелина. Не любил контрацептивов. И мы продолжили.

– Чего ж ты теперь, если только родить хотела?

– А мне обидно стало, когда я его по телеку увидала. Там какую-то тусовку передавали. Ничуть не изменился. Будто и не прошло столько лет. С бабами в обнимку. В кабриолете. Довольный. Пьяный. Шампанское рекой. Машину ему подарили.

– Автосалон, что ли, весенний?

– Он же нам – ни копейки! За все годы. Пусть теперь раскошеливается.

– Каким боком?

– А у меня план. Будет ему или тюрьма, или мы – в шоколаде! И ты мне в этом поможешь, доча. Да?

– Конечно, ма. Но как?

По громкой связи объявляют:

– «Александровский сад», конечная…

Лавров вместе с другими идет на выход и слышит за спиной:

– У меня гениальный план, доча! Ты ведь несовершеннолетняя еще… Вот на этом мы его и поймаем. Ну, Юрочка, держись! За все годы, гад, ответишь… Алло! Кто это? Плохо слышно. А, это ты…

Лавров выходит на улицу и направляется к старому зданию университета. Скрываясь за спинами прохожих, бледный мужчина в светлом мятом костюме и полотенцем на шее идет следом за Лавровым. Говорит по мобильнику:

– Это я, жрец Перуна Моргун… Да… Лавёр наш. Смарагд у него… А вы не сомневайтесь! Старое здание университета… Когда же, наконец, увижу вас воплощенной, моя госпожа? Понял… Буду стараться!

Москва, старое здание МГУ, аудитория, день.

Лавров стремительно входит в аудиторию, запрыгивает на помост и становится рядом с кафедрой. Темные коротко стриженые волосы, правильные черты лица, – он подтянут и свеж, загорелый, в светлом наряде для теннисного корта – шорты, рубашка, кроссовки. На вид ему лет тридцать пять, не больше. Перед ним амфитеатром – академические скамьи и парты. Лавров обводит веселым взглядом собравшихся и произносит:

– Братья мои разлюбезные! Спасибо, что пришли! Не пожалели своих денег! Своего времени! И своего здоровья!

Несмотря на духоту, слушателей в аудитории предостаточно – сидят как группками, так и поодиночке, разбросанно. Возраст – от школьного до пенсионного. Из групп выделяются своим внешним видом официальные представители различных религиозных конфессий, байкеры, готы, футбольные фанаты и «синие воротнички» непыльного труда – клерки, которых у нас частенько неправомерно называют «интеллигенция». Их дрескод: светлый верх, темный низ, мелкая полоска, у мужчин – галстуки. Остальные одеты кто во что – соответственно жаре; на некоторых – облегченные рубашки без воротников и рукавов, нарезанные для свежего воздуха для тела как лапша.

Лавров вещает:

– Лето стоит душным до умопомрачения. В такое лето может произойти все, что угодно. Даже то, что не может произойти никогда. А ведь «никогда» смеется даже над Вечностью. Значит, нынешнее лето посмеется над «никогда», которое смеется над Вечностью! Запоминайте: «Душное лето смеется даже над Вечностью!» Считайте, это – цитата дня.

Аудитория снисходительно внимает Лаврову. Фанаты «Спартака» и «ЦСКА» выясняют между собой отношения. Двое сцепились так, что шарфы их перепутались: на шее «спартаковца» оказался шарф фаната «ЦСКА», а шарф «спартаковца» – в кулаке «армейца». На фанатов поругиваются, призывая к порядку, как «голубой воротничок», так и грозный бородатый байкер, синий от татуировок, в немецкой каске времен первой мировой войны. Фанаты вяло огрызаются. Кришнаит прямо за партой негромко затевает свои колокольчики и танцы с песнопениями. Он слегка подпрыгивает и потрясает руками. На него укоризненно взирают служители других конфессий – православные, католики, мусульмане и иудеи. Парнишка на галерке пытается соблазнить девчонку какими-то таблетками – под партой протягивает на ладони несколько штук. Девчонка улыбается, отрицательно качает головой, отталкивает руку с «колесами». Тогда парень заглатывает все сам и запивает каким-то «энергетическим» напитком…