"Как жить? Как жить?" - вопрошал взбудораженный последними вестями с фронта мельник, где и не думало распогоживаться, в спешке катясь по старому тракту, то и дело погоняя нерасторопного тягача, в ответ на резкие щелчки хлыста, воющего не иначе как от пустующих ясел и на его медлительном фоне, поразительна та скорость, с которой однотипные по заунывности причитания, сменились на мысли о том - как бы не умереть, раньше отмеренного здоровьем срока. Сменились, когда на прежде обманчиво пустующую и тихую дорогу, выскочило несколько отчаянных сорвиголов, прежде сокрытых туманом и резким уклоном обочины по правую сторону от дороги. Ряженные в лохмотья, голодранцы имели при себе ножи и вилы, дрянного качества, только же ему - старому да безоружному, хватит и небольшого тычка под бок ржавым железом, дабы испустить дух.
- Выворачивай карманы, деда!
- Да, выворачивай! Приехал...
Он знал их лица, но не мог припомнить имен, хоть и на вряд ли бы то существенно изменило исход. Эти из местных, - раньше бедовая тройка ошивалась по всей округе, кочуя от хутора к хутору, от семьи к семье, - и куда бы их низкопробные шкуры не занесло, везде получали нагоняи и оплеухи, по большей части вполне заслуженные. Он даже, по доброте душевной, позволил им переночевать разок, в сарае. К утру, ожидаемо, не досчитавшись нескольких кур, но не стал бить тревогу, пожалев сироток. Пожалеют ли они его сейчас?
- У меня при себе и нет-то ничего, ребятки... - без особой надежды завел избитую шарманку.
- А нам побоку!
- Гони, что есть!
- Да, гони!
Среди них не имелось четко определимого вожака, который бы сплочал всю эту разношерстую и недисциплинированную кучу-малу отбросов воедино, а значит, рано или поздно, преступные пути участников формирования непременно бы разошлись. Даже случись так, они бы наверняка вскоре сошлись вновь, сей раз на плахе, если не раньше, окончив низменный беспредел жалкого существования поножовщиной под час деления добычи. Казнь или смерть от руки подельника, гибель в одном из череды смертоубийств, быть пожранным пламенем жестокости, им же и порожденным, - таков удел негодяя. К несчастью, мельника это никак не спасало на момент текущий. Обычно бандиты орудовали поодаль, и в лучшие деньки Старым трактом мало кто пользовался, на что старик и делал ставку. Как выяснилось, не он один. На большой дороге и конкуренции побольше, а разбойничий люд в одном месте долго не засиживается - это сегодня свезло, соблаговоли выехать парою часов позже или ранее, быть может и миновало бы лихо. Ну да чего уж теперь... да... свезло, так свезло.
Мужчина медленно, избегая резких движений, спустился. Едва ли его эти предосторожности уберегли: тут же был сбит с ног и обыскан. Не врал - и правда ничего ценного, что заставило разочарованных чад своего времени замереть в нерешительности, но лишь на краткий миг, и вскоре они принялись мутузить старика ногами в дырявой обувке, вымещая на хлипких костях всю ярость разочарования, накопившуюся за дни, проведенные вне уюта крыши, за ночи на промозглой, вечно сырой земле, вкладывая в каждый пинок злобу, как бы пытаясь морально компенсировать, так и оставшиеся неудовлетворенными, запросы нужд материального обогащения. От неминуемой кончины его уберегло тогда чудо, принявшее спасительный облик одинокого всадника. Так мельник подумал, когда услышал стремительно приближающиеся звуки галопа: "Да, есть на свете справедливость, еще поживем! Поживем! Вот, сейчас он выметнется из тумана возмездием за всю ту боль и страдания, что они мне учинили, он - мой спаситель в сияющих доспехах, защитник на белом коне, - не перевелись еще на свете рыцари, не перевелись..."
Туман, как маскировка, работал в обе стороны, а потому головорезы до последнего момента не смогли увидеть приближающейся к ним немезиды, лишь тщетно всматриваясь в непроглядную даль, вытянув головы, как петушки, и, только если по глупости, удивлению или неопытности, не успев сгруппироваться, заняв выгодную позицию и оградившись частоколом вил, лишь подтверждая свой уровень темного сброда.
Наездник влетел в шваль разъяренным носорогом, выметнувшись, разрывая в клочья мутный покров серой дымки. Его старая пегая лошадь с ободранными боками находилась дальше от гордого звания боевого коня, чем длиннорогий кастрат мельника, флегматично жующий редкую траву на обочине, не смотря на переделку в самом разгаре. Шершавый язык загнанной животины торчал наружу, глаза же лезли из орбит от непосильной ноши, еще и вздумавшей лягаться тяжелыми сапогами. Примерно туда же полезли глаза первого подвернувшегося на пути разбойника, когда, встав на дыбы в жалкой потуге сойти за достойного соратника на поле брани, или, что более вероятно, намереваясь сместить досаждающего ей всадника, она припечатала головорезу копытами по груди. Тот рухнул подкошенный оземь, да так там и остался валятся, конать в дорожной пыли. Второго уложил сам наездник одним выверенным ударом молотобойца, обрушив тяжелый меч ножнами плашмя, так и не обнажив его лезвие. Этих увесистых доводов с лихвой хватило, чтобы повергнуть третьего в бега. Всадник не стал преследовать, и, вскоре, удаляющийся силуэт поглотил туман, спустя еще мгновение, повисла тишина.
Спешившись, мужчина подошел к тяжело дышащему мельнику. Сильные, мозолистые ладони схватили старика под руки, единым движением водрузив того на ноги. Тогда же мельник, в попытках справится с предательски дрожащими коленями, увидел перед собой мужчину на пике зрелости, могучего сложения, но прозябающего настоящим в нищете, судя по обноскам простой одежды. Немного более мускулистая, чем пристало воину, фигура, раздавалась в могучих плечах, а множество мелких точечных зарубок по внешней поверхности рук, покрывавших те от локтя и до кистей, не иначе как от летящих щепок и саднящих заноз, выдавали в случайном спасителе вчерашнего лесоруба и разнорабочего. Его волосы были рыжевато-коричневыми, но ближе к кончикам ощутимо светлели, приобретая цвет соломы. Именно эта незначительная, но примечательная черта отчего-то и успокоила мельника, быть может потому что цвета были теплыми и пастельными, выжженными светилом за много дней пути без головного убора, а может просто солома напоминала ему о колосящихся полях и о работе, что не могло не успокоить трудягу, возвращая того в привычную колею. Всадник не улыбался и не пытался успокоить. Его лицо было грубее лиц аристократов, и в то же время, не лишенное мужества, пускай и далекое от классического образа рыцаря в сияющих доспехах. Обычный путешественник, по счастливому стечению обстоятельств оказавшийся на пути в переломный момент, когда судьба мельника приняла роковой оборот, казалось бы, зайдя на финишный вираж. За то непродолжительное время, что его потчевали пинками, старик так и не успел распрощаться с жизнью, но не потому что не ждал смерти, а потому что это оказалось выше его сил.
Удостоверившись, что со спасенным все в относительном порядке, мужчина продолжил наводить порядок на дороге. Только теперь, на расстоянии, мельник заметил, что тот был вовсе не таким и рослым, как показался на первый взгляд: чуть выше старика, да только он и сам далеко не из высоких. Все не решался задать вопрос, так и замерший на языке и теперь давящий недосказанностью, словно грудная жаба, боялся спугнуть свое счастье.
