- Да уж, милая, и не говори. Даром что с нас, пенсионеров, денег за проезд не берут, а мучают-то, как мучают! Это ж надо: то рельсы меняют, то провода у них лопаются, то вагоны сходят. А цену за билет вздули до трехсот рублей!
- И то хорошо, что с нас за проезд не берут,- согласилась первая старушка. И между ними начался горячий обмен мнениями о том, как стало плохо жить и как раньше было хорошо: отстоишь в очереди и возьмешь то, что тебе положено, ни больше, ни меньше - как все.
- А что, и вправду рельсы могут менять? - спросил Андрей у старушек.- А как же мне на автовокзал попасть?
- Не знаю,- пожали старушки плечами, но тут же в один голос н посоветовали: - А тут пешком можно минут за двадцать поспеть...
Будь Андрей посообразительней, кинулся бы ловить такси или "частника", но н в его родном селе как-то больше привыкли надеяться на свои ноги. Вот он н побежал к автовокзалу. И, главное, только от остановки отбежал, как за его спиной затренькал трамвай. "Шестерка", будь она неладна!
Андрей замахал руками, но водитель ноль внимания, даже не притормознул. Битком набитый вагон прокатил мимо. Может, успел бы Андрей доехать на нем до автовокзала, а так - опоздал, и пригорюнился, и подряд две сигареты выкурил, хотя сам для себя установил твердое правило: одна сигарета в час.
Делать нечего, пришлось двинуть на железнодорожный вокзал. Там хоть есть где покемарить, а утром, в шестом часу, и первый пригородный поезд подадут: чих-пых, чих-пых, и доползет за два часа до тихой станции, которую из-за зелени не сразу н разглядишь... Зал ожидания был забит. Люди сидели, спали, разговаривали, ели, кричали. В углу на тюфяках и мешках лежали вповалку цыганки, между ними ползали и бегали их грязные, лохматые отпрыски, и не переставая орал младенец, завернутый в кулек желтой простыни с кружевными оборками; молодая красавица, капризно надув пухленькие губки, с завидной ритмичностью то шлепала его, то подносила к своей обнаженной груди, с силой прижимала голову ребенка к ней - он крякал, на мгновенье-другое удивленно замолкал и снова: а-а-а-а-и-и-и!
Андрей походил у киосков, поразглядывал от нечего делать всякие диковинки, выставленные в витринах, купил бутылку кефира и пару булочек (о Боже, почти три тысячи рублей отдал, и даже червячка не заморил!). Он надеялся, что освободится хоть одно кресло, и время от времени подстегиваемые вокзальным диктором полусонные пассажиры действительно срывались с насиженных мест, которые тут же занимали более расторопные и искушенные, чем Андрей.
Эй, парень! - окликнул Андрея усатый худощавый мужчина. - Иди сюда, присядь рядом! А то ходишь туда-сюда, как маятник, бедолага...
Мужчина снял с соседнего кресла объемную серую сумку, кивнул:
- Садись! Не хочу, чтобы какой-нибудь бич оказался рядом,- вот и застолбил место для приличного соседа. Ну их к черту, этих бичей! Грязные, немытые, дурной запах да еще, не дай Бог, вши переползут...
До этого, вышагивая по залу, Андрей несколько раз встречался глазами с этим мужчиной. Его живое подвижное лицо было несколько "киношным": тонкие брови, правильный нос, аккуратные губы, тщательно выбритый подбородок и белые, просто немыслимо белые зубы, будто с рекламного плаката пасты "Пепсодент". Один раз мужчина, как Андрею показалось, даже чуть заметно кивнул ему. А может, н не показалось? Вот уступил же кресло...
- Далеко едешь? - полюбопытствовал мужчина. Андрей сказал.
- Ну, туда и пешком дойти можно! - присвистнул мужчина.- К утру бы как раз н дошел...
- Ноги свои, не казенные, - ответил Андрей и тут же застеснялся этой фразы. Что-то надо было ответить, брякнул первое, что в голову пришло, а ведь как неловко, даже на слух приторно все это прозвучало: чем-то заскорузлым, ограниченным отдает.
- А я вот никуда не еду,- сообщил мужчина.- Где-то нужно ночь перекантоваться. С женой, понимаешь, разругался. Покидал в баул кой-какие вещички, дверью
- хлоп! А куда податься-то? Не знаю. Ты, наверное, с женой тоже иногда конфликтуешь?
- Да нет,- ответил Андрей.- Зачем? Если когда и психану, то выйду во двор, постою, покурю, глубже подышу - все и пройдет. Я вообще-то не умею сердиться долго. Так как-то получается...
- Ну-у? - удивился мужчина.- Ласковый, значит? Молодец! Большая это нынче редкость, когда муж с женой не гавкаются.
Андрей смущенно молчал. Чудно ему было, что совсем незнакомый человек запросто с ним сошелся, но еще чуднее другое: будто бы давно знакомы разговор сам собой, без всякой натуги идет, и легко, как бы между прочим, обо всем. В селе какие разговоры? А такие: "Эй, Андрюха, как дела?" А хрен его знает, ни шатко ни валко, но не будешь же так говорить, не поймут, вот и буркнешь: "Ничего!" В ответ: "Может, это... ну, понимаешь.., пузырь возьмем, а? Поговорим, посидим..." Тут уж приходилось изворачиваться, потому что пил Андрей редко, но уж если начинал, то меру забывал. Лад его знает, как это получалось: вроде ничего, все нормально - душа все легче и легче себя чувствовала, рвалась воздушным шариком куда-то ввысь, и веселее становилось, и скучающий, обыденный мир оборачивался сверкающим, ярким фейерверком красок и чувств. Но голова после этого просто разламывалась. как перезревшая, уже подгнивающая тыква. Тьфу, мерзость какая!
- Послушай, а может, ты меня помиришь с женой? - вдруг спросил мужчина.- Сам я не смогу. А ты найдешь нужные слова, улыбнешься. Ты вообще обаяшка, знаешь об этом?
Андрей смущенно молчал. И чувствовал, как уши наливаются внутренним жаром.
- При постороннем человеке она постесняется читать мораль и всякое такое, - продолжал мужчина.- Нет, это в самом деле хорошая идея!
- Неудобно,- засомневался Андрей.- Мы с вами-то, считай, незнакомы. Еще подумает черт знает что: пьянчужка, мол, вокзальный или вор...
- Да брось ты! У нас с тобой ни в одном глазу, трезвы, как монахи на заутрене. А дома бутылочка винца наестся, втроем и разопьем. За счастливое воссоединение семьи! Ты против?
- Да нет, кто же против этого? - слабо улыбнулся Андрей. - Но вот так, среди ночи, явиться нежданно-негаданно...
- Фу-у, опять сказка про белого бычка! - сердито перебил мужчина.- Я думал, что ты понимающий человек, может, даже интеллигентный, а ты как вбил себе в голову "нельзя", так с этим и живешь. Никакой в тебе чуткости!
