Тот факт, что Никсон предпочел скорее обходить этот процесс, чем наводить порядок, отражал особенности его характера. Это не меняет проблемы, с которой столкнулся бы любой новаторски мыслящий президент. И Никсон заслуживает большой похвалы за твердые решения, принятые перед лицом огромнейшего давления со стороны общественности, за его стратегическое мышление, за его одиночные усилия, за его храбрость и готовность к риску не только в условиях войны, но и в мирных условиях. Его управленческий подход был весьма странен, а человеческие жертвы неприемлемы, тем не менее, история должна также отметить тот фундаментальный факт, что были достигнуты крупные успехи, казавшиеся недостижимыми при выполнении обычным порядком.

У нас не было иллюзий по поводу советских мотиваций. Но я не принимал тогда, и не принимаю сейчас, предположения о том, что нас бы непременно обыграли Советы в политическом соревновании. На самом деле соревнование могло бы быть выдержано во внутреннем плане, только если бы мы не побоялись прозондировать перспективы сосуществования. Только после этого мы были в состоянии противостоять вызовам как единый народ. Никакой другой курс не дал бы нам такой возможности сомкнуть наши ряды. Готовились ли Советы к переговорам или к конфронтации, наша задача оставалась одной и той же: Соединенные Штаты должны были бороться за мир, но они должны были быть уверены в том, чтобы стремление к миру отражало чувство справедливости и не превратилось в паническое бегство с односторонними уступками.

Мы использовали эру переговоров для достижения наших целей обеспечения мира и защиты свободы. Вот что я написал Никсону в отчете о моей беседе с Громыко 30 сентября:

При каждой администрации случается какое-то событие, которое ярко проявляет пределы человеческой прозорливости. В год неопределенности по Вьетнаму, открытия Китаю и развивающихся отношений с Советским Союзом меньше всего наша администрация хотела бы столкнуться с кризисом в Южной Азии. И как бы для того, чтобы подчеркнуть элемент случайности во всем нашем планировании, оно, это событие, было вызвано, ни много ни мало, циклоном.

Индийский субконтинент, на юге граничащий с Индийским океаном, на севере упирающийся в Гималаи, а на западе в горы Гиндукуш, которые сливаются с небесами, решив перекрыть вздыбившиеся массы, и превращающийся на востоке в болота и реки Бенгалии, существовал на протяжении тысячелетия как отдельный мир. Его северные равнины летом плавились от лишающей сил жары и страдали от невообразимого холода зимой. Его весь утопающий в буйной растительности юг располагает к спокойной и размеренной жизни. Населяющие его говорящие на разных языках народы свидетельствуют о волнах завоевателей, которые обрушивались на них через горные перевалы из соседних пустынь, а иногда и из-за моря. Ханьцы, монголы, греки, персы, могулы, афганцы, португальцы и, наконец, англичане создавали империи, а затем исчезали, оставляя массы не помнящих ни о пришедших, ни об ушедших.

В отличие от Китая, который так успешно переустанавливал собственную матричную основу права и культуры на захватчиков, что они становились неотличимыми от китайского народа, Индия возвышалась над иностранцами не при помощи их привлечения, а отделения от себя. Захватчики могли сооружать потрясающие монументы в знак своей собственной важности, как бы для того, чтобы уверить самих себя в своем величии, сталкиваясь с почти полным равнодушием, но индийские народы выжили, создавая взаимоотношения, характеризующиеся полным неприятием иностранного влияния. Подобно Ближнему Востоку, Индия является родиной великих религий. И все же, в отличие от Ближнего Востока, эти религии не были религиями экзальтации, они проповедовали выносливость. Они вдохновляли человека не пророческими видениями мессианских свершений, а представляя свидетельства хрупкости человеческого существования. Они предлагали не личное спасение, а утешение в неизбежности судьбы. Там, где каждый человек с рождения отнесен к той или иной категории, его несостоятельность никогда не бывает личной, его качества испытываются его способностью выдержать свое предназначение, а не сформировать свою судьбу. Кастовая система не нравится цивилизациям, полным решимости добиваться полной самореализации в своей единственной жизни. Она обеспечивает чрезвычайную способность к восстановлению сил и дает утешение на более длинную перспективу. Религия индуизма – это гордая и самодостаточная религия, не принимает новообращенных. Можно либо родиться в лоне этой религии, либо навсегда быть лишенным ее утешения и гарантированного положения. Иностранные завоевания не имеют никакого значения в свете такой полной замкнутости. Эта религия не дает неиндийцам никакого статуса в индийском обществе, что предоставляет возможность индийской цивилизации выжить, а временами даже и процветать на протяжении столетий иностранного правления. Конечно, так много вторжений должно было оставить сугубо человеческое, а не только архитектурное наследие. Мусульманские завоеватели, представлявшие привлекающую на свою сторону религию, предлагали массовое обращение в ислам как путь для индусов, принадлежащих к низшим кастам, смягчить свои условия существования. Они добились только частичного успеха, поскольку новообращенные мусульмане теряли даже то уважение, которое обеспечивал их статус принадлежности к низкой касте. Так были посеяны семена религиозной ненависти, раздиравшей субконтинент на протяжении прошлых поколений.

Великобритания была в числе одних из самых последних завоевателей, заменивших мусульманских Великих Моголов и некоторых индуистских правителей на севере и посадивших местных индуистских правителей на юге, – осуществив этот цикл, как казалось, на века. Однако в одном важном аспекте завоевание Великобритании было иным. Правда, что оно стало возможно как раз в силу того, что англичане заменили один комплект правителей другим по образцу, который стал традиционным. Психологической основой этого стало то, что концепция государственности еще не существовала. Но именно Британия наделила субконтинент – в дополнение к существовавшим религиозным, культурным и географическим проявлениям – еще и политическим самосознанием. Англичане впервые представили однородную структуру правления, административного управления и права. Затем они показали западные ценности национализма и либерализма. Как ни парадоксально, но внедрение ими самими ценностей национализма и демократии привело к тому, что англичане оказались «чужаками», к трансформации культурных проявлений в политическое движение. Индийские руководители, получившие подготовку в британских школах, требовали для своих народов ценности их правителей. А нерешительность сопротивления со стороны Великобритании показывала, что она потерпела поражение в нравственном сражении еще до начала участия в физическом.

По мере появления перспектив обретения государственности разноязычные национальности, которые осели в Индии из-за вторжений извне, теперь оставались один на один со своим растущим как на дрожжах народонаселением, своей гнетущей бедностью и, прежде всего, сами с собой. Почти треть общего населения представляли собой мусульмане, которые концентрировались в Западном Пенджабе и Восточной Бенгалии, но имея важные вкрапления по всей Индии. Многие из этих народов, до сего времени бывшие изгоями в индийском обществе, посчитали неприемлемым жить в светском государстве, в котором доминируют те, кто веками презирал их. Британским решением в 1947 году стало разделение по религиозным водоразделам.