— На-ка, выпей, — слегка заплетающимся языком проговорил Алоиз. — Сразу и аппетит придет, и жизнь приятнее покажется.

— А ты что-то уже хорош, — цыкнул Готтфрид и ухмыльнулся — ему отчего-то очень хотелось поддеть друга.

— Тяжелый день, — развел руками Алоиз.

Песня закончилась, и музыканты заиграли что-то еще.

— Позволите? — над их головами раздался голос, и Готтфриду подумалось, что, должно быть, не только Алоиз уже перебрал.

— Впервые вижу вас здесь, — певица, кутаясь в тонкий шифоновый шарф, придвинула к их столику стул и присела. — Вы проездом?

Голос ее был мягкий, бархатный, но при этом достаточно высокий и нежный.

— Мы здесь действительно впервые, — он кивнул и приветливо улыбнулся. — И нет, не проездом.

— Хотите шнапса? — подал голос Алоиз.

— Конечно, хочу, — певица кивнула, оглядывая обоих. — То есть, вы теперь — жители Берлина?

— Как Партия прикажет, — Готтфрид пожал плечами. — Мое имя Готтфрид.

— Мария, — певица протянула руку, словно для рукопожатия. Готтфрид принял руку, перевернул ее ладонью вниз и слегка коснулся губами пальцев — они пахли сигаретным дымом и чем-то пряно-сладким.

— Алоиз, — Алоиз тоже поцеловал Марии руку, попутно подзывая официантку, и подставил к столику еще один стул.

— Я слушаю вас, — официантка покраснела под взглядом Алоиза.

— Принесите еще шнапсу. И две стопки. И, — он оглядел стол. — Может, пирожных? Вы хотите пирожных?

— Я бы предпочла колбасу, — Мария нервным движением поправила шарфик, норовивший сползти с плеч.

— И колбасы, — настоял Алоиз. — А вы… Как вас зовут, фройляйн?

Казалось, у официантки покраснели даже уши:

— Магдалина.

— Отлично, Магдалина! — Алоиз сиял. — Присоединяйтесь к нам! Выпьете с нами…

Вскоре они уже сидели вчетвером, пили шнапс с колбасками и общались так, словно были знакомы целую вечность. Музыканты играли джаз, остальные посетители либо расползлись по домам, либо по углам, еще одна компания партийцев, судя по нашивкам, из медико-биологического блока, сидела и пила очередную бочку пива и пребывала примерно в таком же состоянии, что Готтфрид, Алоиз и их новые знакомые.

Готтфрид вполуха слушал щебетание Магдалины: оказалось, ей всего-то восемнадцать, и несколько месяцев назад она приехала в Берлин из Дюссельдорфа в надежде стать медицинской сестрой, но из Арийского союза девушек ее отказались переводить в Арийский союз женщин, мотивируя это недостаточно чистым происхождением.

— Мой папа… Понимаете… — она нервно теребила в руках передник и перешла на шепот. — Он поляком был…

— Ох, Магдалина… — качал головой Алоиз. — Вы бы остерегались говорить… такое… Чай, знакомы-то всего-ничего… А если мы… гестапо? — он многозначительно поднял указательный палец вверх.

— Я не боюсь, — Магдалина вздернула маленький подбородок. — Все и так знают о моем происхождении. Работаю я официально. Это не запрещено. А что в Партию не приняли…

— И ладно, — согласно икнул Алоиз и положил руку на колено Магладины. Та вздрогнула, но расплылась в смущенной улыбке и даже не подумала отодвинуться.

— Вот вы, Готтфрид, — Мария наклонила голову и искоса посмотрела на него, — ученый? Настоящий ученый? Или врете?

— Вру, — развел руками Готтфрид. — Конечно, я совершенно нагло вру! — он вдруг разозлился. — Все, на что я способен, это вымыть в лаборатории пол или подать настоящему ученому пробирку — кто же допустит меня хотя бы к реактивам? Или приборам?!

Он налил себе стопку, разлив половину — руки тряслись, — и спешно выпил. Сердце стучало где-то в висках.

— Я обидела вас? — Мария положила узкую ладонь на его предплечье. — Простите. Я никогда не видела ученых вот так вблизи. Мне казалось, это убеленные сединами старики… А вы совсем молодой…

— Ерунда, — отмахнулся Готтфрид.

Он почувствовал себя совсем неловко — ведь и дураку понятно, что Мария имела в виду, а он опять вообразил себе, что его обвиняют в недостаточно арийском фенотипе.

— Я никогда не состояла в Партии, — покачала она головой. — Мои родители до Великой Катастрофы жили в Швейцарии. Я совсем этого не помню, — она виновато улыбнулась. — А потом бесконечные разъезды… Я росла еще с ними, не в Арийском Воспитательном Центре. Из города в город… А ведь могла бы петь в Филармонии…

— Почему вы не вступите в Арийский союз женщин? — удивился Готтфрид — он впервые слышал о том, что кто-то из подданных Арийской Империи, имеющий нормальное происхождение, не состоял в Партии.

— Я не состояла ни в Арийском союзе девочек, ни в союзе девушек… — развела руками Мария. — А потом провалила экзамен по Истории Партии. До нового, как вы понимаете…

Она не закончила. Готтфрид залюбовался на ее лицо: некрупные голубые глаза, тонкий нос, полные чувственные губы… Чертовски красивая.

— Вы не возражаете? — она откуда-то достала серебряный портсигар, а из него — тонкую дамскую сигарету.

— Нет-нет, — соврал Готтфрид — он не выносил табачного дыма.

Но теперь он любовался на то, как она зажимает сигарету полуоткрытыми влажными губами, как нажимает на кнопку зажигалки и меж ее пальцев играет маленький синий огонек, как колеблется ее круглая грудь под платьем при вдохе, и думал о том, что ему наплевать на дым.

— Мы остались за столом одни, — хохотнула Мария, откидываясь на спинку стула и кивнула в сторону небольшого свободного пространства.

Алоиз и Магдалина, тесно прижавшись друг к другу, танцевали под звуки “Лунной серенады”.

— Жаль, нам не хватит места, — посетовала Мария, а Готтфрид мысленно возблагодарил фюрера за то, что в помещении так тесно: не слишком-то ему хотелось позориться перед новой знакомой. Тем более, такой удивительной — точно не от мира сего.

— Значит, вы занимаетесь физикой и химией, — Мария налила им еще по стопке. Готтфрид с удивлением отметил, что выпила она уже порядочно, но это нисколько не сказалось на ее речи, только глаза подернулись влажным блеском.

— Увы, — Готтфрид выпил и рассмеялся. — Нет, не подумайте, мне нравится то, чем я занимаюсь…

— Наверное, это опасно… — Мария принялась водить кончиком пальца по краю стопки.

— Когда как, — уклончиво ответил Готтфрид. Отчаянно хотелось рассказать про их дневные приключения в развалинах, но он сдержался — такую информацию нельзя было сдавать и товарищам по Партии, что уже о беспартийных-то говорить?

— Готт… фрид! — Алоиз оперся на стол и наклонился к другу. Его бледное лицо покраснело, на губах блуждала совершенно идиотская улыбка. — Ты… пьян! Ты не довезешь… ик… нас! Поэтому…

— Вы можете остаться здесь, — пожала плечами Мария. — Здесь есть несколько комнат. И плата сходная. Утром отправитесь, куда нужно.

Готтфрид посмотрел на нее внимательнее. Он не понимал, как это расценивать. А еще он совершенно не знал, потребуют ли от них отчета о том, где они были или нет. В Мюнхене требовали. Здесь тоже должны были, но, судя по тому, что говорили его сослуживцы, можно было спокойно пропадать целыми ночами внизу.

— Флюкваген… — начал было Готтфрид.

— Здесь вариантов немного, — Мария улыбнулась. — Или все будет в порядке, или его уже разобрали на запчасти.

___________________________

1) нем. Scheiße — дерьмо

========== Глава 3 ==========

Готтфрид проснулся от противного писка — надрывались наручные часы Алоиза. Со встроенным будильником. Свои аналогичные он опять забыл надеть. Голова гудела, ужасно хотелось пить, а тело бил озноб. Он потер лоб и огляделся — он лежал на жесткой софе в маленькой комнатушке, как был, в форме, спасибо, хоть сапоги стащил. На узкой кровати у противоположной стены храпел Алоиз. С легким злорадством Готтфрид рассмотрел, что тот перед сном даже не разулся.

Он с трудом сел, стараясь разогнать туман в голове: последнее, что он вспомнил, было лицо Марии, которая накрыла его пледом и что-то проговорила. Готтфрид вытер выступившую на лбу испарину рукавом кителя и поморщился: если его сегодня вызовет к себе начальство, хорош же он будет! Он натянул сапоги и, пошатываясь, встал. Ближе к окну, на небольшом круглом столике стояли два графина с водой, два стакана и небольшой штоф с прозрачной жидкостью — судя по запаху, со шнапсом. Готтфрид поморщился и едва сдержал рвотный позыв. Мысль о шнапсе казалась отвратительной. Он схватил графин с водой, понюхал для верности и, даже не дав себе труда налить воду в стакан, в один присест все выпил. Покосился на второй графин, потом на спящего Алоиза и с тяжелым вздохом поковылял в его сторону.