— Никак нет! — Готтфрид судорожно вспоминал, что последнее они сделали по бомбе.

— В понедельник, — махнул рукой Малер. — В понедельник наработки по бомбе должны быть на моем столе. По пушке… Через неделю?

— Хотя бы две! — горячо возразил Готтфрид.

— Десять дней и ни днем больше, Веберн, — покачал головой Малер. — Я и так отбиваюсь от насмешек коллег. Я не смогу дольше держать оборону.

— Почему вы за меня заступаетесь? — Готтфрид понимал, что этот вопрос уже был наглостью, но остановиться не мог.

— Потому, что вы работаете, Готтфрид, — Малер прищурился. — Потому, что вы не стоите на месте, приносите идеи, которые могут помочь получить нам преимущество. Потому, что если с бомбой все и правда так, как говорите вы и ваша сотрудница, то это ставит под удар всю Арийскую Империю и ее превосходство в гипотетической войне! Хватит вопросов! Идите работать! У вас чертовски мало времени.

— Так точно!

Теперь ему предстоял разговор с Айзенбаумом. И Готтфрид предпочел бы, чтобы его снова разнесли на партсобрании за, например, драку со Штайнбреннером. Но делать было нечего. Айзенбаум явился к нему, сел в кресло и с выражением превосходства на породистом лице процедил:

— Я весь внимание, херр арбайтсляйтер.

— Видите ли, оберберайтсшафтсляйтер Айзенбаум, — Готтфрид понятия не имел, с чего начать. “Почему вы считаете мою идею форменным бредом?” или, может, “за что вы меня ненавидите?” Все выглядело беспомощно и жалко. — Я хотел бы узнать ваше мнение о проекте нейтронной пушки.

— Вы же и так все знаете, — скривился Айзенбаум. — Я считаю, что вы зарвались, херр арбайтсляйтер. Вы сели в это кресло и решили, что можете творить все, что угодно вашей душе.

— Я спросил вашего мнения не о моих организаторских способностях, оберберайтсшафтсляйтер Айзенбаум, — Готтфрид перешел в наступление. — Меня интересует рабочая гипотеза. Я только что вернулся от хауптберайхсляйтера Малера, он пророчит испытания. Как бомбе, так и пушке. И нам необходимо представить пилотные конструкции в ближайшее время.

— Это, благодаря вам, теперь вне моей компетенции, — усмехнулся Айзенбаум.

— И он намерен задействовать в испытаниях как бомбы, так и пушки нас обоих, — Готтфрид проигнорировал выпад Айзенбаума.

— Всю жизнь мечтал, — выплюнул тот.

— Знаете, наши отцы как-то находили общий язык и разработали вместе то, что спасло жизни тысячам людей. И нам с вами в том числе, — Готтфрид снова проглотил попытку его задеть.

— Если бы не ваш отец… — Айзенбаум вскочил, оперся ладонями о стол и угрожающе навис над Готтфридом. — Он отравил разум моего отца ядом пацифистских и антиарийских идей! Он всегда болел за народ тогда еще Германии, и ересь вашего отца вскружила ему голову! Не свяжись он с Фридрихом Веберном, он бы не поехал тогда в Швейцарию! Он остался бы жив!

Голос Айзенбаума задрожал.

— Вы ненавидите меня не потому, что я отдал предпочтение Агнете, — покачал головой Готтфрид. — Вы ненавидите меня только за то, что я — сын Фридриха Веберна…

— Заткнитесь, — скривился Айзенбаум. — Не говорите ничего о том, о чем не знаете! Рассказать вам, сколько раз я просил хауптберайхсляйтера Малера перевести меня в любую другую рабочую группу? Но он вбил себе в голову… — Айзенбаум махнул рукой и принялся ходить по кабинету Готтфрида туда-сюда.

— Послушайте, мы ни за что уже не изменим прошлого, — Готтфрид развел руками. — Мы можем только исправно нести нашу службу в настоящем.

— Вы? Вы?! — лицо Айзенбаума пошло красными пятнами. — Вы и исправная служба? Не смешите меня! Алкоголик, дебошир, потаскун и восторженный идиот! Вот вы кто!

— Да при чем тут я?! — вспылил Готтфрид. — У вас есть студент, Отто.

— Разгильдяй и балбес! — припечатал Айзенбаум.

— Зря вы так, — горько проговорил Готтфрид. — У него светлая голова. Он немного ребенок…

— Который смотрит вам в рот и считает, что быть таким как вы — здорово!

— Да при чем здесь я?! — Готтфрид стукнул ладонью по столу. — Вы послушайте себя, ну! Умный человек, ученый, а не в состоянии преодолеть собственной антипатии к какому-то, по вашим же словам, жалкому идиоту! И чего вы тогда сами стоите, а? Чего стоят ваши знания и навыки!

— Вы еще пожалеете, херр арбайтсляйтер, — сверкнул глазами Айзенбаум. — Вы еще получите свое, когда ваша драгоценная Агнета отправится в Центр Арийского Материнства, чтобы подмывать там задницы и менять пеленки! И кто останется с вами? Ваш дружок Алоиз? Он инженер. Студенты, которые шагу сами ступить не могут? Вы своими руками лишили себя союзников, поставив на ненадежную фигуру!

— Агнета умна, — возразил Готтфрид.

— К ее уму прилагается женская функция, — парировал Айзенбаум. — Она ненадежна. Впрочем, что это я вас предостерегаю.

— Вольфганг, — Готтфрид вздохнул. — Наша команда…

— Команда? — эхом отозвался Айзенбаум. — Вы понятия не имеете о работе в команде. И однажды насладитесь последствиями этого сполна.

Айзенбаум вышел, громко хлопнув дверью. Готтфрид бессильно опустился в кресло и обхватил голову руками. Ему не просто не удалось выправить ситуацию — он только все испортил. Он не понимал, почему Айзенбаум не хотел его услышать, он был точно упертый осел: твердил одно и то же о нем да о его отце, и даже полслова не сказал о пушке! А ведь его рекомендовали как блестящего ученого! Прав был Малер. Видимо, Айзенбаума настолько задевала необходимость работать бок о бок с ним, а ситуация с Агнетой стала последней каплей.

Готтфрид так задумался, что не услышал стука в дверь. Лишь когда в его кабинет сунулась голова Алоиза, он пригласительно махнул рукой.

— Что ты сделал с Айзенбаумом? Он вылетел из твоего кабинета так, будто ты поджег ему зад, — Алоиз прошел и сел напротив Готтфрида. — Да и орал он тут, как резаная свинья.

— Раз ты все слышал, зачем спрашиваешь? — хмуро отозвался Готтфрид.

— Слов слышно не было, — пояснил Алоиз. — Так что стряслось?

— В его системе ценностей сын отвечает за отца.

— Но, — Алоиз непонимающе покачал головой, — ваши родители же дружили и работали вместе?

— Айзенбаум убежден, что мой отец свел его отца в могилу, — Готтфрид откинулся на спинку кресла. — Алоиз… Он просто ненавидит меня. Понимаешь?

— Это чушь! — вскинулся Алоиз. — Ну что за гребаная чушь?! Он здесь не в песочек играет, ну! Взрослые мужики.

— Вот и я так думал. Помнишь, я с самого начала говорил, что он работает по бумажкам? Ну, от забора и до обеда? Вот и сейчас так же.

— Ну так пропиши ему новые должностные обязанности, — пожал плечами Алоиз. — А там пусть хоть лопнет со злости.

— Знаешь… А ведь он прав кое в чем.

Готтфрид замолчал. Было чертовски горько и обидно.

— Да в чем он прав-то? — Алоиз стиснул зубы.

— Хреновый из меня руководитель. И хреново я работаю в команде. Сам посуди! — он выставил руку вперед, увидев, что Алоиз собирался его перебить. — Я не вынес на общее обсуждение идею с реорганизацией отдела, когда заметил потенциал Агнеты. Я мало времени уделял остальным. Вон, с Отто…

— Прекрати сопли на кулак наматывать! — рявкнул Алоиз. — Выйди сейчас ко всем и объяви, что сказал тебе Малер. Выдай всем задания и поставь сроки! Действуй, фюрер тебя раздери, а не кисни здесь за закрытыми дверями, неженка! Ишь ты, сказал ему Айзенбаум, что он дерьмо! А ты уши-то развесил и рад! Привык оправдываться, что ни на что не гож — так а сейчас что? Сдаешь вон анализы на воспроизводство, как все белые люди! Давай, яйца в кулак и пошел! Если через десять минут не выйдешь с объявлением — придется мне сказать всем, что медики тебе эти самые яйца и отрезали! И голову заодно.

— Я не успею за десять минут подготовить инструкции.

— Да хрен с ними, с инструкциями! Завтра подготовишь! Дай им знать, что они тебе нужны! Что они тут не груши околачивают, а пользу Империи приносят! И за это отвечаешь, между прочим, — ты!

Алоиз поднялся и пружинистым шагом направился к двери, у самого выхода обернулся и дружески подмигнул: