Он наклонился вперед. Ведьма прижала большой палец к его губам и слегка надавила на нижнюю, пока указательный палец не уткнулся в его клык. На языке разлился вкус ее крови, зарождая что-то внутри него.

Воздух с шипением вырвался из его груди. Ведьма улыбнулась еще шире и отняла руку. По ее пальцам стекала кровь. Она коснулась его закрученных спиралью рогов, которые прятались в его волосах.

– В тебе соединено такое удивительное противоречие, – пробормотала она. – Я спрошу вновь: оно того стоило?

– Да, – еле слышно ответил Малахия.

Она кивнула.

– Да. А когда тебя разорвет на части? Когда мальчик и чудовище больше не смогут уживаться вместе, когда ты поймешь, что зашел слишком далеко и достиг слишком многого, попав в самую глубокую пропасть, где обитают только самые темнейшие ужасы, это все еще будет стоить того? Подумай об этом. Хотя тебя же не интересуют пророчества о гибели.

Ведьма обхватила его запястье и подняла руку к свету. На его ладони виднелся спиралевидный шрам, но когда он там появился?

– Ох, – вздохнула Пелагея.

И прежде чем он успел отдернуть руку, она прижала палец к центру спирали. Нить, тянущаяся к его сердцу, натянулась и завибрировала, словно кто-то пытался разорвать ее.

Едва ощутимыми, словно перышко, прикосновениями ведьма провела пальцем по спирали.

– Ты получил эту отметку раньше времени. Как интересно. Как неожиданно. Как это произошло?

Малахия помнил ворьен. Теплое дыхание у уха. Губы, прижавшиеся на секунду к его виску. И как украли его силу так, как не способен ни один маг. Он покачал головой.

– Интересно, что это меняет, – задумчиво произнесла она. – Это завладеет тобой быстрее или, наоборот, спасет? Хотя тебя уже не спасти. – Ведьма рассмеялась. – Проклятый мальчишка, порождение тьмы, какие ужасы ты обрушишь на мир под маской великодушной защиты? Сколько разрушений принесешь, прикрываясь ложью о спасении? Скольких поведешь за собой по пути ужаса?

Он поднялся на ноги, чувствуя, как дрожь тревоги расползается по телу. Малахия надеялся, что это прекратится, и сейчас чувствовал разочарование из-за того, что этого не произошло. Проклятый мальчишка. Голос прозвучал странно, а за ним последовал тоскливый вздох. Малахия и сам не понял, что сейчас вспомнил.

– Это оказалось так просто, – не сводя с него взгляда, сказала Пелагея. – Дверь там. Если ты желаешь уйти. Ты можешь вернуться к маленькой клиричке, стать примерным королем монстров и забросить попытки изменить звезды. Она так близко. Очень близко.

Малахия остановился как вкопанный, а сердце подпрыгнуло к самому горлу. С его губ сорвался долгий, прерывистый вздох, пока он сверлил взглядом дверь.

Он мог бы уйти. Открыть дверь и попросить прощения за свои бесчисленные обманы. Вернуть все. Она простит его. А если и не сможет, то ее кинжал в сердце станет сладкой погибелью.

Но ему этого казалось недостаточно. И Малахия отступил от двери.

На лице Пелагеи появилась небольшая, но безумная улыбка.

– Оно того стоило? – вновь спросила она.

И в этот раз он не спешил с ответом. На один удар сердца он не знал, что сказать. Не знал. Не знал.

«Что он сделал с Надей?»

Он столького лишился, но все еще помнил, как поднес к губам окровавленные кулаки калязинской девушки клирика. Девушки, которая вновь и вновь приставляла кинжал к его шее, но каждый раз находила причину, чтобы оставить его в живых. Прекрасной и раздражающей девушки, ставшей его ночным кошмаром, от которой он не мог оторваться, даже когда каждый виток ее нити вокруг его пальца все глубже погружал клинок в его сердце.

Малахия не знал, когда планы манипулирования ей сменились настоящими чувствами.

И сейчас еще больше злился на ведьму за то, что она заставила его вспомнить.

– Да, – прорычал он.

Пелагея усмехнулась.

– Тогда дай я сниму с тебя это тяжкое, смертоносное бремя. И дам тебе то, что ты хочешь. Ох, но знай, Chelvyanik Sterevyani, стоит тебе вступить на этот путь, обратной дороги не будет. Я могу забрать это и спрятать от тебя, но если ты когда-нибудь захочешь вернуть все обратно, то ощутишь такую боль, какую никогда не испытывал.

Она вложила ему в руку пригоршню костей.

– Это только начало. Вскоре их будет больше.

Ведьма не стала давать ему шанса передумать.

И поцеловала его.

И он тут же погрузился во тьму.

Ксеши Руминский вел себя невероятно вежливо, пока Надя не покинула зал. Пока он провожал ее уход своими темными глазами, выглядывающими из-под капюшона, Серефин посмотрела через стол на Живию. Она в ответ усмехнулась, а затем встала и последовала за Надей.

– Это та самая? – спросил Руминский, указывая на дверь, за которой скрылась калязинка.

– Что? – Серефин подал знак слуге, чтобы тот наполнил его бокал. Он еще недостаточно напился для подобных разговоров.

– Та, которую вы выбрали бы, если бы Равалык не полетел коту под хвост. – А вот ксеши явно уже перепил, поэтому и вел себя так агрессивно.

– Вы говорите о произошедшем намного деликатнее, чем сказал бы я, – с усмешкой ответил Серефин. – Но нет. Вам бы хотелось, чтобы я ответил «да»? Не думаю, что ее смерть поможет мне скорее отыскать вашу дочь.

Руминский нахмурился.

– Убить ее не составит никакого труда, ваше величество.

Насторожившись, Серефин повертел стакан. Он ожидал, что они восстанут против него, но Надя? Если славки решат взяться за нее, на что пойдет он, чтобы защитить калязинку?

– Вы сейчас серьезно?

– Ваше величество, вы же понимаете, что она не та, за кого себя выдает?

Серефин приподнял бровь.

– Вы заявляете, что у меня при дворе объявилась самозванка?

– Я заявляю, что при дворе есть кто-то более опасный для вас.

Наверное, Руминский думал, что Серефин не знает о заговоре. Что ж, это радовало.

– Что вы хотите этим сказать?

– Мы все еще воюем с соседями, ваше величество.

Серефин стиснул зубы, потому что никогда не привыкнет к такому обращению. А еще никогда не привыкнет к тому, что все вокруг напоминали ему о войне. Словно он не провел большую часть своей короткой жизни на самых ужасающих полях сражений. Словно не он бодрствовал по ночам последние несколько лет из-за ужасов войны или ее последствий, которые он видел не раз. Он потерял в Калязине слишком много людей, которых считал друзьями. Видел, как война год за годом опустошала Транавию.

– Верно, – ответил Серефин, удивляя Руминского своей резкостью. – Именно поэтому я хочу, чтобы дворяне поддерживали меня и мои действия. Из-за этой войны мой отец иссушил ресурсы Транавии. И я намерен восстановить ее. Мы должны вернуть стране былую славу, вы согласны?

Руминский благосклонно склонил голову.

– Конечно, – ответил он. – Но было бы неразумно с вашей стороны слишком расслабляться. Ведь разве не это случилось с вашим отцом?

– Уверяю вас, моего отца убила вовсе не беспечность в делах.

– Нет, конечно. Это сделали вы.

Серефин сделал большой глоток вина и улыбнулся Руминскому.

– И у вас есть доказательства?

– Больше, чем вы думаете.

Сомневаюсь в этом. Серефин откинулся на спинку кресла и положил локоть на подлокотник.

– Отец умер из-за магического эксперимента, вышедшего из-под контроля. Он не первый, кто погиб подобным образом.

– Неужели вы думаете, что двор будет долго прислушиваться к этой лжи?

– Это угроза, мой ксеши? – вежливо поинтересовался Серефин.

– Скорее, констатация факта, ваше величество. Ведь я не единственный, кто так думает.