- Правильно! - похвалил комдив.

- Вас вызывает Бритва, - обратился к ним радист. Симоняк интересовался, почему Щеглов не подает вестей.

- Перебрался на Базар. Сейчас беседую о покупке Ореха.

- Не затягивайте. К утру всё кончить.

Беспокойная выдалась ночь. Противник обрушил на Военный лагерь огонь нескольких тяжелых батарей. Разрывы сливались в сплошной грохот. Словно подкошенные, падали вековые деревья, гасли лампы в блиндажах.

Под утро немецкие автоматчики проникли к самому командному пункту Шерстнева. Александр Иванович и замполит Силонян услышали их громкие крики, отчаянную пальбу у блиндажа. Руки невольно потянулись к пистолетам.

Гвардейцы, охранявшие командный пункт, и бывшие неподалеку танкисты отбили вражескую вылазку. Ни на минуту не прекращалась связь командира полка с начавшими обходное движение батальонами.

А на левом фланге, сужая кольцо вокруг Вороньей горы, по глухим тропам пробирались автоматчики Ленинградского полка. Часто в предутренней настороженной мгле вспыхивали и гасли ослепительные клубки пламени.

Это рвались гранаты, которыми гвардейцы очищали траншей и воронки от фашистов.

Капитану Массальскому не довелось взобраться на Воронью гору. Еще накануне вечером он подошел к ее основанию, с восемнадцатью смельчаками начал подниматься вверх. И тут, когда такой близкой стала цель, он, раненный в четвертый раз, потерял сознание. Солдаты вытащили его из-под огня, срубили две молодые сосенки, связали их и на этих пахнущих хвоей носилках переправили в безопасное место.

Тимофей и Виктор Ивановы, как и у Мендухари, действовали вместе. С автоматами на изготовку шагали они по колючему кустарнику. Неожиданно Тимофей поднял руку. Автоматчики прислушались. Неподалеку похрустывал снег. Наших тут быть не могло.

Товарищи, сразу смекнули, что делать. Виктор остался на месте, а Тимофей скрылся в глубине кустарника. Голоса приближались. Виктор разглядел силуэты нескольких фашистов. Дал одну очередь, другую. Четыре немца свалились, трое пытались уйти, но их скосил Тимофей, успевший зайти им в тыл. Едва дружки сделали еще несколько шагов, как сзади донесся рокот моторов.

По коридору, пробитому во вражеской обороне, двигался танковый десант. Борта и башни облепили гвардейцы ударной группы Панфилова.

Перед рассветом начался штурм Вороньей горы. Бойцы карабкались по обледенелым склонам, цепляясь за стволы и торчавшие из земли корневища деревьев. Поднимались вверх, завершая хорошо задуманный маневр.

В десять часов утра 19 января над высотой взмыл красный флаг.

Генерал Симоняк и полковник Щеглов поднимались на Воронью гору со стороны Дудергофа. Они не виделись два дня и были рады встрече. Генерал в полушубке, в косматой шапке шел не спеша, с интересом оглядываясь по сторонам. Тесно прижавшись друг к другу, стояли могучие сосны, на обочинах дороги валялись обломки орудий и машин.

Вершина горы представляла собой обширную площадку. С нее даже без бинокля были видны и Ленинград, и Кронштадт, и Пушкин.

Афанасий Федорович остановил взгляд на Пулковских высотах. Вспомнил рекогносцировку, беспокойство, с которым смотрел тогда на далекую Воронью гору. Как он мечтал пробиться к ней! И вот свершилось.

- Вышли мы на большую дорогу, - произнес Симоняк. - Теперь шагать далеко. Только успевай подклеивать карты!

Со стороны Красного Села еще доносились выстрелы. Противник продолжал сопротивляться. А в рощу военного лагеря втягивалась колонна танков. Они, знал Симоняк, возьмут курс на Ропшу, Кипень, к месту, где должны встретиться с войсками, наступающими со стороны Ораниенбаума.

И Симоняк приветственно помахал им рукой.

9

Романцов, приложив к глазам бинокль, стоял на опушке рощи. Внизу, на железнодорожных путях, торчал паровоз с высокой трубой, громоздились разбитые вагоны. Слева от вокзала были видны мертвые корпуса бумажной фабрики. За ними круто поднимались на гору улицы Красного Села, задымленного, словно затянутого серой кисеей.

- Вот ты где! - раздался рядом хрипловатый голос. Романцов повернулся и увидел Симоняка. Николай Павлович глядел хмуро и укоряюще.

- Наше, значит, Красное Село, а? Знаешь, как ты подвел? Ты донес нам, мы наверх. Командарм сообщил соседям справа. Те ткнулись и залегли. Влетит нам с тобой, Иван Данилович, от Говорова. Снимет, как пить дать, снимет...

- А я что донес? Полки ворвались в Красное Село, ведут бой. Не докладывал, что Красное Село полностью очищено от противника.

- Выходит, нас неправильно поняли.

Комкор усмехнулся:

- Разве начальству станешь объяснять такие тонкости: заняли, а не очистили. Всё равно теперь влетит по первое число!

- Не влетит, Николай Павлович, - сказал Романцов, понимая, что Симоняк сгущает краски, хочет поторопить его.

Комдив подбросил в Красное Село свои последние резервы. Симоняк выделил для поддержки несколько танков. К вечеру 19 января гвардейцы и бойцы 291-й стрелковой дивизии полностью овладели городом.

Ни Симоняку, ни Романцову не влетело от Говорова, Военный совет фронта высоко оценил действия 30-го гвардейского корпуса. Тысячи офицеров, сержантов и солдат получили награды. Командир 63-й дивизии Щеглов, его начарт Буданов, комроты капитан Массальский, гвардии рядовой Александр Типанов, солдат 64-й дивизии, закрывший грудью амбразуру вражеского дзота, командир одной из батарей 45-й дивизии старший лейтенант С. И. Бойцов и командир стрелкового взвода младший лейтенант А. И. Волков стали Героями Советского Союза.

Теперь фронт с каждым днем отодвигался от Ленинграда. Войска вышли на оперативный простор. 27 января над городом, который девятьсот дней по ночам не зажигал огней, взметнулись в небо слепящие фонтаны праздничного фейерверка. Ленинград ликовал, и Симоняк, наблюдая, как радуются люди, как летят в воздух шапки, почувствовал - что-то подступает к горлу. После салюта Николай Павлович поехал в Смольный договориться о пополнении корпуса. Кузнецов, выслушав его, сказал:

- Всё, что можем, дадим. Гвардейский корпус - наш. Того, что он сделал для города, ленинградцы не забудут.

На рассвете Симоняк уезжал на фронт. Машина быстро неслась по улицам. Это уже не был тот казавшийся вымершим и пустынным Ленинград, каким он его увидел, вернувшись с Ханко. Жизнь победила смерть, стойкость - голод. Восторжествовала доблесть советского человека!

На Карельском перешейке

Апрельское солнце плавилось в высоком безоблачном нёбе. Громадные сосульки свисали с крыш, и капли, падая, отливали серебром. На дороге снег растаял, и серая, как шинельное сукно, асфальтовая лента то взбегала на бугор, то спадала книзу.

Наступала весна сорок четвертого года. И майор Давиденко сквозь слегка приоткрытое смотровое стекло всюду вокруг видел ее добрые приметы.

- Мы в штабе долго пробудем, товарищ майор? - прервал молчание шофер.

- Кто его знает! - пожал плечами Давиденко.

Он сам всю дорогу терялся в догадках: для чего он понадобился командиру корпуса? Может, чем-то недоволен? Да, 188-й полк в последних боях у Нарвы особого успеха не имел. Свой плацдарм на правом берегу реки у древнего Иван-города немцы сильно укрепили. Не только дивизионные и полковые пушки, но и корпусная артиллерия не могла разрушить железобетонные доты под этим чертовым Лилиенбахом...

Симоняка Давиденко увидел на улице. Комкор подъехал к штабу на белоногом темно-каштановом коне, подаренном ему полковником Кожевниковым еще под Красным Бором. Симоняку перевалило уже за сорок, но в седле он сидел легко и свободно, лошадь под ним, казалось, плясала, чувствуя твердую и ласковую руку искусного наездника. Давиденко залюбовался генералом.

- Хорош конь! - сказал, встретив его взгляд, Симоняк. - Скачет славно и на препятствия смело идет.

- Вы пробовали, товарищ генерал?

- Через ров прыгали, забор брали.

Симоняк соскочил с лошади.

- Пойдем ко мне, майор.

Зашли в небольшую, скромно обставленную комнату, сели. Симоняк медленными кругообразными движениями тер колени.