Дайкон попытался было заговорить, но Саймон не позволил.

– Несчастный случай, – хмыкнул он. – Черта с два! Его арестовать нужно за покушение на убийство! И чего у нас полиция такая беспомощная? Как будто еще под стол пешком ходят.

– И какие шаги ты собираешься предпринять? – учтиво поинтересовался Дайкон.

– Нечего ехидничать! – взорвался Саймон. – Впрочем, если хотите знать, я отвечу. Я собираюсь дежурить по ночам. Я буду следовать за Квестингом по пятам, не выпуская его из виду. И я буду наблюдать за пиком. Я уже достаточно поднаторел в морзянке, чтобы понять, что там творится. А потом отправлюсь в Гарпун и сообщу обо всем куда следует. Если там не примут мер, я потребую, чтобы его арестовали за покушение на убийство.

– А если и это не поможет?

– Тогда я сам им займусь, – с угрозой в голосе пообещал Саймон. – Мало ему не покажется.

В пятницу накануне концерта события в Ваи-Ата-Тапу достигли высшей точки кипения. Началось все еще за завтраком. Новости из Лондона были неутешительными, и среди домочадцев воцарилось уныние. Полковник Клэр сидел мрачнее тучи. За весь завтрак он не проронил ни слова. Квестинг и Саймон пришли позже остальных, но по лицу Саймона Дайкон сразу же понял – случилось нечто его взволновавшее. Под глазами парня темнели круги, но лицо выражало мрачное удовлетворение. Мистер Квестинг, в свою очередь, выглядел так, будто провел бессонную ночь. Даже не паясничал в своей обычной назойливой манере. За два дня, прошедших после поездки в Гарпун, Дайкон так и не привык к мысли, что Квестинг может оказаться вражеским агентом. Он даже провел пару часов ночью, разглядывая темнеющую в отдалении макушку пика Ранги. Однако, несмотря на то что мистер Квестинг, как он утверждал, ночевал в Гарпуне, никаких световых сигналов в ту ночь с пика не подавали. Устав от бдения, молодой человек забылся сном. В предрассветные часы ему, правда, сквозь сон слышались звуки проезжающего под окнами автомобиля.

Было похоже, что Квестинг уже возвестил о подходе окончательного срока расплаты. Во всяком случае, Клэры сидели в пятницу за завтраком словно в воду опущенные. Они почти ничего не ели, но зато Дайкон не раз и не два перехватывал их обращенные друг на друга отчаянные взгляды.

Смит, казавшийся и впрямь потрясенным после прыжка с моста, позавтракал раньше всех и уже ковырялся по хозяйству, словно подтверждая, что честно отрабатывает харчи.

И без того мрачную и напряженную обстановку усугубляло поведение Хойи, которая, подавая доктору Акрингтону тарелку с овсяной кашей, вдруг ни с того ни с сего разразилась слезами и как угорелая вылетела из столовой, жалобно подвывая.

– Что за муха ее укусила, черт побери! – изумился доктор Акрингтон. – Я ведь ничего ей не сказал.

– Она из-за Эру Саула, – наябедничала Барбара. – Мам, он опять начал ее подкарауливать, когда она возвращается домой.

– Да, милая, я знаю. Тсс! – Нагнувшись к мужу, она произнесла своим особым голосом: – Мне кажется, милый, ты должен поговорить с Саулом. Он вконец распоясался.

– О, дьявольщина! – пробормотал полковник себе под нос.

Мистер Квестинг отодвинул стул и быстрыми шагами покинул столовую.

– Вот с кем тебе поговорить надо, отец, – назидательно сказал Саймон, кивая на дверь, за которой скрылся Квестинг. – Видел бы ты, как он…

– Не надо, прошу тебя! – взмолилась миссис Клэр, и за столом опять воцарилось молчание.

Гаунт завтракал у себя в комнате. Накануне вечером он был беспокойным и раздражительным, все у него валилось из рук. Оставив Дайкона печатать на машинке, он вдруг, неожиданно для всех, вскочил в автомобиль и помчал по чудовищной прибрежной дороге на север. Дайкону возбужденное состояние актера казалось одновременно нелепым и тревожным. За шесть лет службы у Гаунта Дайкон привык к чудачествам своего эксцентричного хозяина и находил их не только забавными, но даже милыми. Прежнее безудержное преклонение давно сменилось у Дайкона терпеливой и немного отвлеченной привязанностью, однако за десять дней в Ваи-Ата-Тапу это отношение тревожным образом изменилось. Словно Клэры – трудолюбивые, трогательные, робкие и пустоголовые – оказались путеводным и желанным маяком, к которому прибило потрепанное штормами судно Гаунта. Дайкон не мог понять, почему актер так к ним привязался. Впрочем, больше всего его беспокоила история с платьем Барбары. Однако если поначалу молодой человек корил про себя Гаунта, считая, что тому изменил вкус, то теперь все чаще и чаще задумывался: а не потому ли он так осуждает затею с подарком, что она не пришла в голову ему самому?

Почтовая машина ежедневно проезжала по прибрежному шоссе около одиннадцати утра, и все адресованные Клэрам письма почтальон бросал в жестяной ящик, установленный на верхних воротах. Бандероли и посылки, не помещавшиеся в ящике, попросту оставлялись у ворот.

В то пасмурное утро Гаунт был буквально вне себя от беспокойства: что, если Клэры замешкаются и свертки с подарками насквозь промокнут под дождем? Дайкон уже всерьез сомневался, удастся ли Гаунту сохранить инкогнито или актер соблазнится и не устоит перед искушением сыграть роль доброго крестного.

«Один лишь намек – и пиши пропало, – гневно подумал он. – А Барбара, если даже и откажется от дурацкого платья, прикипит к Гаунту пуще прежнего».

После завтрака миссис Клэр и Барбара приступили к домашним хлопотам. Саймон же, который обычно приносил почту, как на грех куда-то запропастился, потому что дождь все-таки зарядил.

– Дубина! – возмущался Гаунт. – Спохватится час спустя – и все превратится в мерзкую кашу!

– Если хотите, сэр, я сам схожу, – вызвался Дайкон. – Когда для нас есть почта, всегда звучит рожок. Я могу выйти, как только его услышу.

– Они догадаются, что мы чего-то ждем. Даже Колли… Нет, пусть сами бегают за своей дурацкой почтой. Барбара должна получить посылку из их рук. Вот только посмотреть бы… Могу ведь я сам сходить за своими письмами! Господи, похоже, сейчас хляби небесные разверзнутся и обрушат на нас второй великий потоп! Может, Дайкон, ты все-таки прогуляешься и прихватишь почту, как бы ненароком?

Дайкон задрал голову, с сомнением посмотрел на небо, с которого стеной низвергались потоки воды, и спросил, не слишком ли сумасбродным покажется человек, которому вдруг вздумалось отправиться на прогулку в такую погоду.

– Не говоря уж о том, сэр, – добавил он по зрелом размышлении, – что почтовый автомобиль может на пару часов опоздать и прогулка моя несколько затянется.

– Ты с самого начала противился моей задумке, – проворчал Гаунт. – Хорошо, пойдем тогда часик поработаем.

Проследовав за хозяином в его апартаменты, Дайкон уселся и вытащил из кармана записную книжку. Его так и подмывало разыскать Саймона и спросить, чем закончилось его ночное бдение.

Меряя шагами комнату, Гаунт принялся диктовать:

– Актеры – люди по натуре скромные и отзывчивые. Будучи, должно быть, более чувствительными, чем обычные люди, они тоньше чувствуют…

Дайкон поднял голову.

– Что опять не так? – недовольно спросил Гаунт.

– Чувствительные, чувствуют…

– Проклятие! Хорошо – они более восприимчивы, чем обычные люди, и более… Ну что еще?

– Два «более» рядом, сэр.

– Ну так вычеркни второе сам! Сколько раз я тебе твердил, чтобы ты не прерывал меня по пустякам! Итак, они более восприимчивы, чем обычные люди, к тончайшим нюансам, нежнейшим оттенкам чувств. Я всегда замечал, что и сам обладаю этим уникальным даром.

– Прошу вас, сэр, повторите последнюю фразу. Ливень так барабанит по крыше, что я почти ничего не понимаю. Я остановился на «тончайших нюансах».

Гаунт свирепо ощерился.

– Что я, по-твоему, орать во всю глотку должен?

– Нет, сэр, лучше я буду ходить за вами по пятам и ловить каждое слово.

– Чушь собачья!

– О, кажется, дождь стихает.