Я обмерла.

– Да ты что, Денис! Ты что? – прижалась к нему, слушая, как стучит любимое сердце. – Никогда! Слышишь, никогда!

Он смял меня в объятиях, набрал воздуха, чтобы что-то сказать… но промолчал. Возможно, за него говорили его руки, его губы, трепетная сильная нежность? Возможно. Но я, если честно, предпочла бы хоть разочек услышать это словами.

Я страшно переживала по поводу Зойки, но, понятное дело, больше в Олимп не поехала. Денис сказал, что всё обсудил, обо всём договорился. На следующей неделе обещал отвезти в «контору», познакомить с бухгалтерами. Я смирилась. Правда тот факт, что слилась как-то по-тихому изводил. Пыталась – правда пыталась! – позвонить в Олимп, чтобы хоть спасибо Зойке сказать, извиниться… но не смогла. А тут ещё Ленка с её идеей фикс на счёт съездить на разведку к Белокаменке… Тоже – минус тысячу процентов от спокойствия моей совести. Отвлекать её удавалось только разговорами о той девочке-попрошайке.

В среду и четверг мы снова ходили туда, к стадиону. Первый раз выцепили среди прохожих какого-то пацана и за баночку колы подпрягли его передать девочке беляш. Другой раз передали ей сникерс. Я спрашивала Ленку – ну а теперь-то что? Она отмалчивалась. И чем дальше, тем больше я переставала её узнавать. Она, оказалось, звонила уже и в милицию, и в инспекцию по делам несовершеннолетних. Ей сказали, что без заявления о происшествии с участием ребёнка они не могут его забрать. Андрей на связь с Ленкой не выходил, отчего она и психовала, и расстраивалась ещё больше.

– Лен, ну сама подумай, сколько их, этих попрошаек! – говорила я ей. – И сколько среди них детей? Ты же не приютишь их всех и не накормишь, правильно? И в обход ментов ничего не сделаешь. А они живут же как-то, всё-таки где-то ночуют, чем-то питаются. Мне тоже её жалко, но… Не знаю. Может, это судьба у неё такая? И не факт ещё, что потом не подфартит.

– Потом? Это когда её на панель отправят? Ну да, недолго осталось, чего уж там… Пару тройку годиков, и созрела. Если доживёт, конечно.

– Ну почему сразу на панель?

Ленка смотрела на меня как на дуру и даже не пыталась отвечать.

Меня тоже тревожил этот вопрос – жалко же девочку. Но, если честно, то и видеть неожиданную перемену в Ленке было тревожно. Она словно повзрослела вдруг сразу лет на пять, а то и десять. С одной стороны – хорошо, а с другой – странно как-то.

В пятницу вечером я даже заговорила об этом с Денисом. Он выслушал, перебирая мои волосы, помолчал, что-то обдумывая. Выключил телек.

– Чёт тебя, Милаха, опять не туда несёт. Попрошайки это, чтоб ты понимала, мафия. Крепкая, организованная, и просто так оттуда никого не выдернешь. Был у нас в городе авторитет, чеченец, Маратом звали – вот он их держал. Матёрый, такой, крепкий. Но в начале этой зимы его грохнули и, поговаривают, паханом встал некто настолько большой, что отсюда не видать.

– Это как?

– Неместный, значит, но очень влиятельный. Я-то так особо не вдаюсь в подробности, и стараюсь с этой темой не пересекаться, но благодаря некоторым бестолочам, пришлось немножко… – выразительно глянул на меня.

Я прижухла. Зашибись. Откуда же я могла знать, что всё так серьёзно?

– Так вот, сейчас у них что-то вроде передела происходит, хотя нет… скорее – реорганизация. Мошенниками один заведует, попрошайками – другой, проститутками – третий, вымогателями – четвёртый. Бог его знает, зачем такие сложности, но факт в том, что крыша одна.

Я уже просто охреневала. Привычный мир разваливался.

– То есть это всё…

– Угу. Одна контора. И если ты думаешь, что мне твоих хороших знакомых тогда просто так выдали, то ты сильно ошибаешься. Просто так вообще ничего не делается, ясно? У всего есть своя цена.

– И… чем ты расплатился?

– А вот это тебя точно не касается! Тебя касается только одно – делать что говорят. Слушать внимательно и думать головой, а не задницей. Угу? А заднице твоей я, если что, могу и получше применение найти, – потянулся рукой под халат, но мне было не до этого.

– Подожди! – удержала его ладонь, слегка отодвинулась. – И что, вот если эта девчонка сейчас в их банде, то всё, ничего уже не сделать?

– Ну… – он пожал плечами. – А толку? Сегодня одна, завтра другая. Кроме того, ну заберут её менты, отправят в детский дом. Думаешь, там лучше?

– Да уж наверняка!

– Ну да! Почему же они тогда бегут оттуда, предпочитая быть попрошайками?

– Серьёзно?

Он невесело усмехнулся:

– Детские дома – это кузница кадров для панели, и они всего лишь официальное звено той же самой мафии. Как и инспекции по делам несовершеннолетних, и детские колонии. Причём, перетирают одинаково и девчонок, и пацанов – извращенцев-то на всех хватает. И если до пяти лет есть какой-то шанс, что усыновят, то после… – скептически причмокнул, – если только чудо.

– Ты так спокойно об этом говоришь…

– Трезво, Люд. Что можно сделать, если гниль ползёт сверху? Только отрубить бошку. А как это сделать, если ты всего лишь мозоль на мизинце ноги? – Посмотрел на меня, развёл руками. – А всё остальное: жалобы в администрацию, вызовы ментов, привлечение прессы – это война с ветряными мельницами. Читала Дон Кихота, надеюсь?

– Естественно… Подожди, какой, нафиг, Дон Кихот?! Ты что, хочешь сказать, что вообще всё бесполезно? Зашибись. И как жить?

– По совести.

– Ага… А как по совести, если она говорит, что пока эта девчонка там, на улице – я сволочь? Потому что вообще, ну вообще ничего не делаю! Даже не пытаюсь!

– И я надеюсь, что и не попытаешься, да? – голос его стал угрожающе строг. – Я сейчас серьёзно! Не ввязывайся! Узнаю, выпорю нахрен, поняла?

Он не шутил и не запугивал. Говорил, как есть, и от этого становилось жутко. И не только за себя. Сказать или нет про Ленку? Хрен его знает…

– Ну ладно, – пытаясь сгладить момент, он сгрёб меня в охапку. – Не выпорю, конечно, но и думать в течение дня о том, что ты снова можешь куда-нибудь влезть, у меня нет возможности, это ясно? Поэтому давай-ка, сделай так, чтобы у меня не было повода беспокоиться за тебя. Тебе ж наверняка не понравится, если кроме водителя я навяжу тебе ещё и охрану?

Я победно усмехнулась:

– Угу… Макса, например, да? Что, думал, не замечу?

– Чего-о-о? – он отстранил меня, и лицо у него было охреневшее. – Ну-ка, поподробнее!

– А что, нет?

– Рассказывай!

Похоже, лоханулась.

– Ну не знаю. Просто видела его как-то среди таксистов…

– А вот теперь стоп! Что ты делала среди таксистов?

– Да мимо шла, Денис! Ну правда, ты меня прям со всех сторон обложил! С Ленкой прошлись после учёбы, что нельзя? Я, знаешь ли, тоже не могу сейчас ни с того ни с сего перестать с ней дружить. Мне и так фигово, такое чувство, что я её предаю, блин…

– Ты это, херни-то себе не надумывай! Предаёт она…

– Херни? Трахаться с отцом подруги, это, по-твоему, херня? Не говоря уже о том, что квартиру эту ты ей обещал! Ну? И, думаешь, каково мне тут жить?

Денис резко сменил позу – подался вперёд, упершись локтями в колени. Посидел, глядя в пол, покачивая головой. Нервно выдохнул сквозь поджатые губы:

– Фф-ф-ф… А говорила, тесно не общаетесь.

– По-всякому бывает!

Помолчали.

– Ладно, проехали. Так что там с Максом?

– Ну, просто я увидела его среди таксистов и решила, что ты послал его за мной следить. А разве нет?

– Нет. Он вообще ко мне теперь отношения не имеет.

– В смысле?

– Ушёл.

– Как это?

– Ногами. Или ты думаешь, я рабовладелец? Нет. Максим толковый парень, как раз из тех, кого гнули, да не сломали. После восьмого класса выпустился из интерната, поступил в училище. А жить пришлось с запойными родителями, лишёнными родительских прав. А они не больно-то его ждали. Ну, втираясь к ним в доверие, он тоже начал бухать, подворовывать. За каким-то хером залез как-то ко мне на кирпичку, я тогда как раз только-только в права собственника вступил. Поймал его лично, люлей слегонца навешал. Потом покормил, поговорили… Ну, дал ему угол в каптёрке, грузчиком у себя же устроил. А как дорос, по старым связям протекцию в ВДВ сделал. А уж когда он вернулся, стал ближе к себе подтягивать. Но при всём при этом, Макс мне не раб. Захотел – ушёл.