Сага о не увиденном Солнце.
Теплый южный ветер, налетевший со стороны моря, взметнул его плащ серо-серебристого меха и выбил ту слезу, которой он сейчас так хотел.
Он внезапно почувствовал, как тяжел его меч. Годы скитаний по землям, где прав сильный, где выживает убивающий, где нет ничего, кроме злобы, ненависти и звериной похоти, научили его не замечать тяжести оружия и тяжести бытия. Эти годы, когда один за другим уходили люди его Рода, Рода странников и воинов, приучили его к одиночеству. А теперь, когда он вновь остался один, на него навалилась тяжесть.
Тяжесть меча.
Тяжесть мыслей.
Тяжесть век.
Он закрыл глаза и порывом ветра налетели вспоминания, которые были тяжелее всего.
Он помнил, как он блуждал по холодной, как Смерть, бескрайней северной пустыне, и его, обессилевшего от холода, голода и бессонницы, окружила стая волков.
Рука устала наносить удары, а он устал убивать.
А когда волков больше не осталось, он нашел в той бескрайней смерти маленький комок жизни, такой же одинокий осколок, как и он сам.
Только она спаслась от безудержной ярости воинов соседнего племени. Спасая жизнь, она убежала в снега, в смерть.
Тогда им больше всего не хватало тепла и они, поняв друг друга без слов, легли рядом и отдав друг другу то немногое тепло, которое еще оставалось в их почти окоченевших телах, согрели друг друга и уснули.
Они были вместе и только потому вышли из белой смерти.
Она сказала ему, что там, на ее родине, никогда не было Солнца, потому что вечный северный ветер гнал и гнал тучи, закрывавшие его. И она не знала тепла – только холод, страх и рабский труд.
И он взял ее с собой – увидеть солнце, узнать, что такое тепло, что такое солнце, что такое радость и что такое любовь – любовь к жизни, к южному ветру, к миру, где живешь, к тому, кто рядом.
Тогда он понял, как одинок был все эти годы, и как ему нужен кто-то рядом. Хотя бы для того, чтобы не молчать в вечной дороге, кому раскрыть красоту этого мира.
И они пошли на юг.
Он помнил их первую ночь у костра, когда он обрел что-то новое для себя, но старое, как мир.
Заснеженный лес, костер и она. Блики костра играли на ее длинных светлых волосах и отражались в голубых, как небо его родины, глазах.
Она сидела, обняв свои ноги и смотрела на огонь, который видела впервые. А потом спросила, любит ли он ее. Он ответил: «да»…
Он помнил, как они шли по узкому каменному гребню на одинокую скалу, на вершине которой он родился на рассвете много лет назад. И теперь, родившись заново, он вновь шел к солнцу, к новой жизни…
Южный ветер утих, и он открыл глаза. Он стоял на обрыве. Под ним было море, заключенное в решетку скал, и пытавшееся вырваться наружу. Раз за разом волны били о камни и рассыпались, потеряв все свои силы.
Ветер победил тучи, в лицо ему ударило солнце и он обернулся.
Он увидел ее могилу, сложенную им из камней, на которых когда-то стоял его дом.
Вокруг лежали те, кто напал на них этой ночью. Она погибла от случайного удара, который он не смог, не успел отвести.
Он бросил последний взгляд на могилу и пошел прочь. Он запомнил знаки на щитах и шел искать.
Перед ним была тень, шагавшая вместе с ним. Длинная тень. Длинная, как и его дорога.
Эту тень давало Солнце, встававшее из-за моря. Солнце, которого она так и не увидела.
Я замолчал. Пока играла музыка, я смотрел перед собой, медленно, чтоб без рывков и царапин на душе, выходя из состояния Говорящего.
Выйдя, сразу посмотрел на девушек.
Кулаки Катрин сжаты, челюсти стиснуты, в невидящем взгляде перед собой – темная холодная ненависть до конца.
Танита смотрит в землю немигающим взором. Мышцы расслаблены.
Есть!
Запись кончилась. Треск и рев пламени стали слышны отчетливо. Все, кроме огня, застыло. Катрин – в ненависти. Танита – в печали. Я – в полном отсутствии мыслей.
Момент вечности оборвался лязгом меча Катрин, медленно вышедшим из ножен. Лезвие тускло блеснуло в свете костра, и почти сразу же потемнело от крови.
– Клянусь, что пока я живу, те, кто виновен в ее смерти, не будут жить спокойно. Они найдут покой только в смерти.
– Клянусь! – подхватила Танита, и вверх взметнулось еще одно окровавленное лезвие.
Ого! Если кто-то из них миксимус, то у пиратства теперь серьезные проблемы. Но мне-то что делать? Они ждут меня, и отрываться от масс неприлично. С другой стороны, делать истребление пиратства целью всей этой жизни и половины следующей как-то неудобно.
Откуда-то изнутри меня, из глубин, пришла мысль, что неудобство не в этом. Неудобство в отсутствии большой цели, и, как следствие, отсутствии большой игры, с большими же препятствиями и большими же возможностями. Потом оттуда же пришло сообщение, что потенциально возможностей хватает, чтоб играть в любую игру. Но решение о выборе – за мной.
Вздохнув, я принял его. Потом вынул меч, провел им по предплечью, поднял и высказал решение вслух:
– Клянусь, что занят устранением причин, которые привели к ее гибели!
Три меча со свистом выписали треугольники, и замерли в ножнах. Внутри меня что-то неторопливо начало перестраиватся. Пока не спеша. Как-нибудь на досуге я наведаюсь посмотреть, как у него дела.
Через полчаса костер догорел. За эти полчаса я вкопал по кругу вокруг него куски взрывчатки.
Прощальный салют серией взрывов насыпал над костром курган.
Мы бросили на него последний взгляд и пошли прочь.
Нирра…
«Информация – это мера неопределенности системы. Или определенности. Или не системы. Это с какой стороны посмотреть. А теперь я дам вам два стабильных данных…» Любой Мастер Замешательства
Выйдя из парка, мы протащились по мертвым улицам до Базы. Там, войдя в открытую раньше дверь, я пропустил их вперед, и захлопнул ее.
Дома. Можно расслабиться, ненадолго позабыв, что я – агент.
Неслышно ступая по толстенному ковру, мы прошли по коридору и вышли в круглую гостевую комнату, из которой радиально расходились коридоры в туалет, ванную, оружейную, центр связей, спальню и мед блок. Гостевая предназначалась для незначительных пьянок, поэтому диваны, кресла и столики, заполнявшие ее, были не роскошью, а необходимым оборудованием.
– Присаживайтесь. – кивнул я на оборудование, успев подать команду до того, как они сели без приглашения.
Танита растеклась по средней жесткости дивану, а Катрин безошибочно упала в мое любимое кресло. Я подошел к стенке, приложил палец к детектору, открыл дверцу своего шкафчика и вытащил поднос со стаканами и десяток бутылок со средними напитками. Столик жалобно скрипнул под огромной тяжестью (стаканы были цельнометаллические), и притих. От моих действий притих бы кто угодно, видевший хоть одну пьянку, а столик их видел не менее сотни. Я смешал коктейль из максимально возможного до употребимого количества бутылок, старательно делая вид, что никому не предлагаю выпить.
Выпив, и крякнув, я возжелал сигару, и направился к шкафчику, размышляя о вреде смешения пива с эфиром. Размышления прервала Катрин.
– Тивсол!
– А? – Вскрикнул я, шокированный тем, что меня вдруг назвали по имени.
– Когда мы выступаем?
Я задумался, застыв с коробкой сигар в зубах, и двумя ящиками спецпива (тонизирующее, высококалорийное витаминизированное) в руках. Очень хитрый способ избегнуть жаждущего крови взгляда и формирования о тебе мнения предатель. Придумав когда, и переложив сигары под мышку, я направился в центр связи, на ходу отвечая.
– Утром…
– Но…
– Объясняю почему. Во первых, надо выспаться. Во вторых, мне надо выяснить обстановку. В третьих, надо подготовить оружие. В четвертых, надо подготовить транспорт… В тридцать шестых, надо вымыться – грязнули останутся здесь. Вкратце все.
