Я чувствовала себя так, будто мне в грудь воткнули нож. В тот момент я поняла, что сама виновата в своей боли. А чего я ждала? Я обманывалась, думая, что он любит меня как-то иначе, по-своему, когда на самом деле он попросту ничего ко мне не чувствовал. Все эти придуманные им правила, эта рассеянность, его яростное желание отстаивать свою независимость говорили вовсе не о высоком уровне развития личности, а скорее об отсутствии эмоций по отношению ко мне. Чувствуя себя наивной дурочкой, я вежливо покачала головой.
Грант склонил голову набок. По выражению его красивого лица было видно: он понял, что-то пошло не так.
– Уверена? Давай я тебя куда-нибудь свожу. В конце концов, ты моя девушка.
– Спасибо, но сегодня я обойдусь без завтрака.
Я сделала все возможное, чтобы отдалиться от Гранта. Переехала обратно в свою бостонскую квартиру-студию и пыталась – пусть и безрезультатно – встречаться с другими. Однако спустя полгода на свидании с другим мужчиной я обнаружила, что Грант все-таки испытывал ко мне чувства. По телефону, находясь в переполненном автобусе, он признался мне в любви, после чего у него тут же началась паническая атака.
Спустя два дня я сидела на рабочей встрече в Кембридже в кафе под названием 1369 Coffee House, которое в то время служило мне неким подобием офиса, и тут, в самый разгар обсуждения раскадровок с художником-постановщиком, у меня запищал телефон. Я молча вытащила его из кармана, стараясь не мешать остальным, и, мельком глянув на экран, увидела, что пришло сообщение от Гранта. Никаких объяснений. Никаких предупреждений. Просто и без обиняков: «Я так больше не могу».
Мое сердце раскололось надвое, а его содержимое растеклось по полу кофейни. Увидев то, что находилось внутри этого жизненно важного органа, я ужаснулась: там скрывалось одиночество, темнота и пустота. Поспешно извинившись, я ринулась в уборную, где меня накрыли рыдания, сменявшиеся приступами рвоты. Единственное, что я четко помню из того дня, – это надпись, выведенную черными чернилами на стене туалета прямо над рулоном туалетной бумаги: «Бонни ♥ Рей = навсегда» и «Дерек – придурок».
Я пыталась звонить и писать, но Грант оборвал все контакты и отказывался со мной разговаривать. Я не могла ни спать, ни есть, потому что все вокруг – Бостон, моя работа – напоминало мне о нем. Только-только закончилась череда фестивалей, где я представляла свою короткометражку. На каждом показе мне приходилось от начала до конца раз за разом пересматривать свою работу, наблюдая, как на экране передо мной мелькает его лицо. В тот момент я пообещала себе, что никогда в жизни больше не стану встречаться ни с кем из своих актеров.
Когда я получила предложение от НАСА перебраться в ЛРД и обосноваться в Лос-Анджелесе, у меня не возникло ни малейших сомнений. Я представляла себе, как буду заниматься тем, что мне по-настоящему интересно, и жить в теплых краях в самом сердце мировой киноиндустрии. Я чувствовала, как сила, раскачивающая маятник моей жизни, тянет меня прочь из Бостона.
Мы с сестрой сидели друг против друга за столиком итальянского ресторанчика, когда я рассказала ей, что собираюсь переехать в Лос-Анджелес.
– Калифорния! Ух ты, Джессика, это замечательно! Ты – режиссер. Именно этим тебе суждено заниматься. – Все ее внимание и вся любовь были сосредоточены на мне. – А НАСА! – продолжала она. – Мне до сих пор не верится, что ты будешь работать в НАСА. Это так круто!
Я подняла бокал с вином, и мы чокнулись. Размытое отражение ее лица улыбалось мне сквозь покрытые вином стеклянные стенки.
– Настало твое время блистать, Джесси.
Это воспоминание возникло у меня перед глазами, пока я в сомнениях водила большим пальцем над кнопкой «Удалить», уставившись на сообщение Гранта: «Я сейчас ем виноград, зеленый…» Я опустила палец на кнопку. Удалено. Ощутив внезапную легкость, я зашагала прочь из своей рабочей каморки в сторону кабинета для совещаний. Проходя мимо висевшего на стене плаката с надписью «Без права на ошибку», я почувствовала, как по моему телу электрическим разрядом пробегает радостная дрожь, расходясь по венам до самых кончиков пальцев.
Близился вечер пятницы, у меня было назначено свидание – впервые с тех пор, как я ходила делать маникюр и пить «маргариту» с Джошем. Неделей раньше я познакомилась с талантливым сценаристом из Силвер-Лейка, который попытался купить мне кофе в кафе-баре Intelligentsia, но, увидев, что я уже пью чай, настоял на том, чтобы я позволила угостить себя ужином.
Кафе Intelligentsia было удивительным местом с кирпичными арками и полом, выложенным симпатичной плиткой. Само здание было построено в 1940-х, а впоследствии изящно переоборудовано под нужды кофеманов XXI века. Там был центр хипстерской тусовки, где все собирались ради мнимого общения, проводя больше времени за своими ноутбуками, чем за разговором. С улицы в кафе неизменно тянулась длинная очередь, струящаяся через уличную террасу и напоминавшая очень медленный показ мод. Я частенько заимствовала идеи для собственных образов, наблюдая за стоящими в дверях посетителями. Складывалось впечатление, что нынче все как один словно униформу носили шорты чинос в стиле 80-х с высокой посадкой, солнечные очки Ray Ban и ни с чем не сочетающиеся трикотажные безрукавки.
Сценарист, который своим очарованием убедил меня вступить с ним в беседу, сидел через два столика от меня. Он рассказал, что написал сценарий к одному из «Форсажей», а теперь работал над чем-то «авторским и грандиозным». Глазея на окружающих, он хорошенько затянулся сигаретой, всем своим видом демонстрируя уверенность искушенного человека, к которому рано пришел успех, и медленно выдохнул дым с унынием, свойственным тому, кого с тех пор успех так и не посещал.
Я и сама не знаю, зачем согласилась с ним поужинать. Его сценарии интересовали меня куда больше, чем его номер телефона, но, когда я попросила первое, он предложил второе, и я подумала: а почему бы и нет? Он пригласил меня в местечко под названием Flore, мой любимый веганский ресторан, и попросил приехать на велосипеде: после он планировал показать мне что-то интересное. Предложение звучало заманчиво и интригующе, но сама мысль о свидании вызывала во мне тревогу, и я невольно надеялась, что пойдет дождь.
Разумеется, дождь не пошел. Напротив, стоял прекрасный вечер – прохладный и ясный, как всегда. В людном центре Силвер-Лейка бурлила жизнь и чувствовалось радостное возбуждение пятничного вечера.
Я сидела на открытой веранде кафе Flore и поедала буррито с фасолью и сейтаном, наслаждаясь прохладным вечерним ветерком. Свидание шло на удивление хорошо. Он пришел вовремя, одетый в симпатичную футболку поло и шорты цвета хаки, и сказал, что очень нервничал, приглашая меня на свидание, поскольку боялся, что я откажусь. Похоже, я поспешила с выводами, решив, что он чересчур поверхностный. В отличие от большинства лосанджелесцев он не считал необходимым слепо следовать всем советам Экхарта Толле[6], не ходил в фитнес-клуб и не только никогда не покупал солнечные очки марки Ray Ban, но и не испытывал такого желания. Он вырос в Нью-Йорке и хотел стать журналистом, но по иронии судьбы кто-то попросил его написать сценарий на основе одной из его историй. Сценарий купили, и, хотя фильм по нему так и не сняли, будущее его автора отныне было предопределено: он попал в капкан кинодраматургии.
– Прощай, журналистика. Привет, Голливуд. – Он улыбнулся, допивая свое вино. – Так, значит, ты работаешь в НАСА?
– Ага, но я не ученый. Я работаю над программой по обмену знаниями.
Мой сценарист посмотрел на часы и подозвал официанта, чтобы попросить счет.
– Погоди, – запротестовала я, – я съела только половину.
– Ты ешь слишком медленно. – Принесли счет, и он схватил его, заявив, что заплатит сам. – Работа у тебя, судя по всему, классная, но ты ведь режиссер. Разве ты не скучаешь, ну, знаешь, по съемкам?
