Ужин был накрыт в гостиной, а по включенному телевизору уже подходила к концу очередная супергеройская франшиза.

Клаус даже подскочил при виде меня, чтобы галантно пододвинуть мне стул.

Однако ужин совсем не выглядел изысканно и состоял из огромной миски с непонятной красной субстанцией и тарелки с мексиканскими лепешками.

– Чили кон карне, – гордо объявил Клаус и протянул мне глубокую тарелку, в которую жирно начерпал красной жижи.

– Ух ты, – выдохнула я, стараясь не выдавать скептического настроя.

– Я сам приготовил, – похвалился подросток, – у меня сосед по комнате пуэрториканец, научил старому семейному рецепту.

После такого резюме мне не оставалось ничего другого, как попробовать приготовленную Клаусом стряпню. И, нужно отдать ему должное, блюдо оказалось довольно вкусным, хотя и обжигающе острым.

Клаус украдкой поглядывал на мою реакцию, щелкая пультом телевизора, чтобы не выдавать смущения.

Конечно, все дети с дефицитом внимания, как правило, очень остро нуждаются в поощрении. Мне ли об этом не знать?

Отец постоянно был мною недоволен, начиная с того, что я родилась неподходящего пола, и заканчивая тем, что не стала как минимум министром обороны.

Вероятно, у меня появился маленький шанс наладить отношения с подопечным и сделать оставшееся совместное времяпрепровождение менее напряженным.

Клаус остановил бесконечное мелькание кабельных каналов на каком-то старом черно-белом фильме. Сцены были мне знакомы, но название потерялось где-то в кладовых памяти.

– Пойдет? – спросил мальчишка заботливо. – Или… что ты любишь смотреть?

– Оставь, – равнодушно пожала плечами я и решила попробовать сделать первый неуверенный шажок в строительстве мостов между нами, – ты же и один мог кино посмотреть.

– И то верно, – усмехнулся Клаус, – меня уже тошнит от него.

Мне захотелось возразить, что недели недостаточно для возникновения подобного эффекта, но напомнила себе о миротворческой миссии, с которой я спустилась в эту гостиную.

– Очень вкусно, – решилась я похвалить стряпню подростка, – правда, немного остро.

Клаус с готовностью налил мне стакан томатного сока.

– Я люблю острое, – сказал он, – ужасно надоела безвкусная стряпня… Игната.

– Вынуждена с тобой не согласиться, – возразила я, – он хорошо готовит.

Клаус хмыкнул, но, видимо, тоже старался подавлять свой дурной нрав, чтобы не лишиться единственной возможной компании в моем лице.

– Да, хорошо, – с трудом согласился парень, – но все обязательно должно быть полезным, а острое – это неполезно, – конечно, при упоминании Игната Клаус не сдержался, – фу, как омерзительно быть таким правильным…

– Кстати, где он? – заинтересовалась я.

Легко было сложить два и два и предположить, что Клаус не просто так решился покинуть свое убежище, да еще и отправился хозяйничать на кухню.

– Отец вызвал, – откликнулся Клаус и добавил заговорщически: – Так что мы с тобой одни… Не знаю, когда доктор Франкенштейн вернется.

Конечно, знает. Вот тут-то я и пожалела, что расслабилась, а заодно и о легкомысленно проглоченном чили.

Под внимательным взглядом мальчишки я не могла выдать охватившего меня беспокойства, но уже подумывала о том, как бы смотаться в туалет и избавиться от, возможно, приправленного чем-то, кроме острого перца, блюда.

Нужно было поддержать беседу, чтобы Клаус не заподозрил моих опасений.

– Почему ты его так ненавидишь? – Общих тем для разговора у нас практически не было, и я решила ухватиться за единственно возможную.

Вероятно, он и сам выйдет из себя, а я тихонько сольюсь и выполню все возможные меры, чтобы предупредить катастрофу.

Но Клаус не начал беситься, а только рассмеялся, хотя довольно нервно.

– Он мерзкий фальшивый человек, – заговорил он после некоторой паузы, видимо, тщательно подбирая слова для максимально этичной характеристики, – и странный. Просто жутко странный.

– Да, я заметила, – согласилась я.

Вроде бы пока все шло нормально, организм не подавал тревожных сигналов. Может быть, я зря беспокоюсь и ужин – это всего лишь ужин?

Нет, Женечка, ты слишком хорошо знаешь людей, чтобы покупаться на подобное. Нужно встать, извиниться и уйти. Найти повод, в конце концов.

– Ты просто ничего не знаешь, – продолжал Клаус, и его речь стала более эмоциональной. – Я вообще не понимаю, как отец его держит при себе… Он был влюблен в мою мать. Таскался за ней, как чокнутый сталкер, хотя она и была замужем. Ходил на все ее концерты, она уже боялась его. Потом пропал, объявился – и раз! Отец взял его телохранителем. Мне до сих пор кажется, что они с мамой… это… того… бр…

Я так увлеклась рассказом Клауса, что не сразу заметила, как внимательно мальчишка смотрит на меня. И вряд ли его интересовала моя реакция на рассказанную им семейную историю.

Он ждал. Вот черт. И как я могла так проколоться?

Я неуверенно поднялась с места и ощутила тягучую, мягкую тяжесть, разлившуюся в нижних конечностях. Пальцы тоже стали какими-то холодными и непослушными и при попытке ухватиться за спинку кресла я промазала и зачерпнула воздух.

– Ты что-то добавил в еду, – скорее констатировала, чем спросила я.

Клаус невинно закатил глаза.

– Нет, что ты, – откликнулся мальчишка и улыбнулся самой гадкой из всех имевшихся в его арсенале улыбок, – как ты можешь меня в таком подозревать… Я просто хотел накормить тебя ужином.

– И кто тут мерзкий фальшивый человек? – буркнула я и быстро, насколько это позволяло ставшее ватным тело, рванулась в сторону уборной.

Клаус насмешливо проводил меня взглядом Брута, только что всадившего нож в спину Цезаря.

Я захлопнула дверь ванной комнаты и на четвереньках доползла до унитаза.

В глазах предательски темнело, мысли путались. Все мышцы в теле расслабились и требовали поскорее отправиться в глубокий и сладкий сон. Конечно, вызывать рвоту было уже поздно.

Я распласталась на кафельном полу, и цветочный орнамент на стенах комнаты слился в одно яркое пятно. Глаза слипались.

Если ты не отравил меня, гаденыш, то, когда я проснусь, надеру твою самодовольную задницу ремнем… Да, ремнем…

Конечно, по пробуждении я не была настолько полна решимости, как за мгновение до полной отключки сознания.

Сначала я почувствовала промозглый холод кафельного пола, на котором валялась, а потом неприятное покалывание в затекших от неудобной позы конечностях.

Прежде чем пошевелиться, я мысленно прощупала свое тело, оценивая все реакции, и вроде бы не получила никаких тревожных сигналов. Взгляд легко сфокусировался на изящной люстре под потолком, и только в горле была легкая сухость.

Я прилично разбиралась в ядах, к несчастью, много раз встречавшись с их действием вживую, и вряд ли стала жертвой алхимических опытов глупого мальчишки. Вероятнее всего, Клаус подбросил мне сильные транквилизаторы. Они практически не имеют вкуса и не вызывают побочных действий. Неудивительно, что я ничего не почувствовала.

Насчет побочных реакций я глубоко заблуждалась.

Когда я все-таки решилась наконец-то подняться с пола, я ощутила вязкую, хоть и довольно приятную расслабленность во всем теле. Совершенно отвратительное явление для человека, который привык постоянно находиться в напряжении и все держать под контролем.

Я умылась ледяной водой, но легче не стало.

Из зеркала на меня смотрело помятое и опухшее отражение с блестящими от злости глазами. И злилась я даже больше на себя, чем на проклятого маленького принца. Я пыталась понять, в какой момент жизни вдруг стала такой наивной и сентиментальной настолько, что так просто позволила себя одурачить разговорами об одиночестве и простых человеческих потребностях в общении. Мои детские обиды и недостаток внимания? Возможно. И этот избалованный гаденыш знал, за какие ниточки дернуть, куда надавить.

Конечно, все в нем видят ребенка, которым никто не занимается, и, вероятно, часто спускают ему все с рук только из-за необоснованной жалости.