На горячие камни летит прохладная пена.
И святая ласка моря.
Волны, словно губы бога.
Как только входишь в воду…
– Вы все купаетесь, уже пора в Кноссос.
Играть у берега опасно, тут много тайн. Вдруг выйдет из вод горячий бык. Дыхание его страстно. А взор безбрежен …и ласков.
– Ты все шутишь.
– Скажи, когда ты уезжаешь в Египет?
– Говорят, там очень жарко.
Прохладная пена летит на горячие скалы.
И дотрагивались волны, словно губы бога молодого, как только входишь в воду.
Тогда ей казалось, счастлив ты – значит, ты бессмертен, умрешь – рассыпешься песком, исчезнет все, но счастье… Ты улыбаешься, египтянин
Она снова вспомнила свою юность, то, что было перед ее отплытием в Египет.
И воды теплые, и словно в небо плывешь. Юный воин в иноземной одежде, но с волосами, сплетенными по критской моде, засмотрелся, как она купалась. Одна из девушек намочила букет лилий в пене прибоя и обрызгала его, воткнув ему в волосы лилию. Две другие тоже подошли, и, пока он удивленно смотрел на цветок, дружно столкнули его в воду со скользкого камня, на котором он стоял.
– Страсть становится легкой, если ее окунуть в воду.
– Что вы все смеетесь? Я поймал быка, я прыгаю через него лучше ваших воинов.
Самая веселая из них, та, которую подруги звали Игруньей, насмешливо повторила:
– Лучше многих мужчин… Да знаешь ли ты, чужестранец, может быть, бог ее целовал. Даже жрецы говорят о ней странно. Где уж тебе.
Он вылез из воды и растерянно стоял, пытаясь отжать могучими руками набедренную повязку, изукрашенную драгоценными бляхами. Его мощная фигура в сочетании с недоуменным выражением лица вызвала новый взрыв смеха у девушек, в то время как Игрунья, передразнивая, пыталась одернуть свою широкую юбку такими же неловкими движениями, как воин.
– Ты знаешь, что такое счастье, как оно пахнет, какой у него вкус и где оно? Почему ты опять улыбаешься, египтянин? Я не буду тебя целовать, пока не скажешь.
– Рассказывай и пой мне дальше ваши песни. Они так же прекрасны, как твои волосы в прихотливой прическе и дивные глаза, и вся ты.
– Нет, не все расскажу я тебе, египтянин.
Тогда она подошла к берегу, обойдя камни, но у воды уже стоял иноземный воин.
– Победитель быка, ты и сам, как бык, только есть ли у тебя кроме силы – его высокий божественный дух? Дай мне выйти.
– Расскажи, как целуют боги.
– Как волны.
И вдруг он схватил ее. Горячие руки и глухие удары сердца. Он поцеловал ее. Она резко вырвалась, оттолкнула его и быстро пошла прочь. Она шла, не оглядываясь, думая, что скоро уедет и такого больше не повторится. Но его поцелуй горел на ее обожженных губах.
Игрунья подошла к воину.
– Нам пора, хоть и хороша эта вилла у моря.
– Я найду ее в Кноссе.
Игрунья покачала головой, улыбнувшись.
– Тебе не пробраться к нам во дворец, иноземец. Лучше возьми наш цветок. Но целуешь ты, видно, не так, как боги.
Он шел один по долине между гор к Кноссу. Больно и страстно стучало сердце, отдаваясь во всем теле. Хотелось глубже вздохнуть, и в то же время будто не хватало воздуха. Все, что случилось здесь с ним в последние дни, слилось в одно безудержное желание. Он еще ощущал, как сжимал ее в своих руках, будто обнимал и все то, что так дивило его здесь. Это такое непонятное, далекое, и чужое – завораживало. Он вспомнил, как первый раз еще дома увидел их вазу. Она стояла в мегароне, заметив, как он разглядывает причудливое переплетение извивов то ли линий, то ли цветов и водорослей, старый воин отца со странным ужасом схватил его за руку.
– Бойся! Твой отец не послушал меня и поставил здесь этот пифос. Он слишком гордится своим богатством и любит заморские дары.
– Чего тут бояться, она прекрасна, как наваждение.
– То-то и оно. Это опасная тайна, страшно их колдовство, вот и ты, юноша, ей поддался. Кое-кто и у нас говорит, что перед ней и меч воина, и золото бессильны. Не для того я тебя учил сражаться, чтобы и ты, как многие, что жаждут ее узнать, возжелал ее. Не думай об этом.
И уже тогда он захотел к ним поехать. Теперь он победил быка, а потом… Мягкие склоны гор поросли деревьями. Он смотрел, как ветви шевелятся, шелестят и чуть поблескивают листвой. Глядя на них, хотелось услышать, как боги шепчут слова любви. Он вспомнил чудные фрески, увидев их в первый раз, он подошел и, словно завороженный, легко дотронулся до прекрасной нарисованной девы, подававшей цветы богине. Он водил пальцами по руке и по нежной груди и вдруг услышал смех Игруньи, которая смотрела и смеялась, а рядом стояла она. Но самая жгучая и прекрасная тайна, которая притягивала его, была во дворце, запретном для иноземцев. Там он ее найдет и, прижав к себе, почувствует все это колдовство в своих руках… И какая-то дикая, страстная нежность, от которой хотелось кричать, родилась в нем.
«Эвое» – шептали губы,
«Эвое» – кричали руки,
Звонко звезды в небе
Отвечали – «эвое».
«Эвое» – земля прекрасна
Я пьяна и без вина.
«Так это же их песня», – неужели ему удастся подглядеть их праздник? Крадучись, прячась за деревьями, он подбежал к роще, где слышались песни и смех, мелькали факелы. Вот редкая
удача. При лунном свете девушки в широких юбках плавно двигались, подняв руки к звездам. Он видел их замысловато заплетенные косы, сверкали камни в волосах, круглые серьги, иногда вдруг белела грудь. Они подбрасывали в воздух цветы и ловили их. Он задохнулся от неутоленной жажды.
Кисти винограда звонко
отвечали – «эвое».
«Эвое» – земля прекрасна.
«Эвое» – она пьяна.
И цветы и наши губы
все сладки и без вина.
Проливают звезды сладость.
И цветы, и пена моря
отдают святую силу в эту ночь.
– Этот наш танец, как он кружит! Тянешь руки вверх… Я помню это чувство, мне казалось, кто счастлив – тот бессмертен. Может, в счастье люди, как боги? Ты опять улыбаешься, египтянин.
Благословенна земля, коль ты так прекрасна. Голоса удалялись, девушки, наверное, уходили в Кносс. А иноземец, так и не посмев к ним подойти, остался в роще, сел в траву, облокотившись
о дерево. И вдруг услышал – что-то еще происходит.
– О боги. Это они разбудили своим танцем.
Тишина ночи дрогнула. Все кругом полно страстным вздохом – цветы, листья, травы. Звезды набухли живительным соком, пролились в черноту земли. Он кожей ощутил с листьев истекающую таинственную силу. И познаешь великую тайну обнаженного естества «Как боги шепчут слова любви?»
Вздох ширился, разрастался в ночи, и в нем он услышал слова:
Я воздух, которым дышишь.
Дыхание мое ветер – вдохни меня,
тепло мое – солнце,
ветвями деревьев обниму тебя.
Болью моей стань, кровью моей стань,
песней моей стань.
Жжет меня вечная страсть земли,
не разрубить пополам плоть, что срослась в ночи.
Жжет меня вечная страсть земли,
не разрубить пополам плоть, что срослась в ночи.
Губы мои – твои, тело мое – твое,
счастье мое с тобой.
Иди ко мне, землей заклинаю черной,
рождающей, вечной.
Водой заклинаю – иди.
Между деревьев он увидел Игрунью. Она шла, дотрагиваясь рукой до яркого ожерелья на груди, а в другой несла большую охапку цветов.
– Что это? Я слышал песню или заклинанье?
– Ну, может быть, это пел бог.
– Бог или пастухи в горах? Скажи, а ее любил бог или пастух? Ваши принцессы ведь могут встречаться с кем угодно.
Игрунья лукаво пожала плечами.
– Кто может запретить красавице встречаться с богом или пастухом в такую чудную ночь?
– А где она? Я хочу ее найти.
– Ищи, – Игрунья побежала туда, где громадою чернел дворец, и он тоже медленно пошел к нему. Он даже не видел стражей, им будто и не надо было охранять дворец снаружи, ведь разве кто-нибудь, кроме него, осмеливался на это? Луна то показывалась, то скрывалась за облаками. Причудливый дворец возвышался перед ним так странно: террасы с колоннами, портики, балконы неровно то поднимались, то опускались; плоские крыши громоздились одна над другой, освещаясь лунным светом или вдруг темнея. И не в силах побороть влекущее волнение, воин вступил на лестницу. Он поднимался И вот он встал перед дворцом. Он еще колебался. Ему страстно хотелось пробраться вглубь этих покоев, запретных для иноземцев. Он не сомневался в силе своих рук, не боялся же он быка, но тайна… по тихим ступеням дороги процессий и вдруг подумал, что тем путем, которым пускали в тронный зал всех, и иноземцев тоже, не найдет то, что ищет. Сбоку он увидел широкую террасу с колоннами и прыгнул на нее. Каждая колонна расширялась кверху, и только с его ловкостью можно было залезть на крышу террасы. Рядом был балкон и еще