Кто-то тормошит ее. Кто-то наколдовывает плед и укутывает ее. Этот кто-то — родной. Но в глазах лишь одна соль…

Гермиона поднимается с помощью Гарри на ноги и давится от его объятий. Кричит в грудь, что не смогла.

Задыхается.

Она чувствует, как воет сердце. Жмурится, щурится, икает с перебоями.

Она умирает от мерзкого понимания того, что не сможет увидеть Малфоя. Палочки нет, как и надежды.

Черт, как же ей больно.

Гарри что-то говорит, но вновь напрасно. Она улавливает обрывки приказов, которые он раздает. Слышит, как по опушке разносятся голоса. И вдруг барабанные перепонки лопаются от:

— Гермиона…

И это оглушительно больно. Это его голос. Грейнджер поднимает голову и замечает, что все смотрят вперед, прямо туда, откуда пришел он…

Гарри ошарашено пронзает голосом воздух:

— Это? …

Дышать не страшно…

Комментарий к

Время пол восьмого утра. Я заканчиваю главу и иду спать, наглотавшись мерзостью последней части работы. Жутковато…

Спасибо всем за поддержку! Жду ваших отзывов, и всех обнимаю!

Группа ВК

https://vk.com/club195288379

========== Часть 13 ==========

Отец всегда учил его, что нужно уметь держать удар.

Сжать зубы и, без единой эмоции на лице, принимать поражение. Чтобы тебя не шакалило из стороны в сторону даже от малейшего намека на боль. А еще он говорил: «Распрями плечи и иди вперед, что бы ни случилось». И Драко всегда так поступал. Шел по стеклу, которое высыпалось перед его ногами из коробки, с коротким названием «жизнь». Оно порой хрустело, как кости, прямо в такт каждому шагу.

Малфой давно превратился в пластилин: без скелета, без внутренностей и с огромной черной дырой за пазухой, которая хранила в себе все его сдержанные крики, ведь «нужно уметь держать удар».

Даже, если бьют кулаками, даже если забивают. Без эмоций. С гордо поднятой головой. Принимай, глотай, не прожевывая.

Мама всегда учила его человечности. В тайне от отца.

Она говорила: «бояться не стыдно. Это говорит лишь о том, что ты человек. Твое сердце бьется и ты живешь». Учила манерам, тонкостям общения, этикету. Делала все, чтобы приблизить сына к коммуникабельности. Что можно избежать удара одним лишь разговором, удачно подобранным словом. Можно избежать боли. Вот так она его учила.

Наверное, это называлось добротой.

— Ты будущий Лорд, Драко. Что нужно сделать когда входит дама в комнату? — говорила она.

Элементарно. Встать и поприветствовать ее.

— Будь вежлив, сын, — говорила она.

И он старался. В своих пределах, но старался.

А она говорила, говорила.

Все ее слова, сказанные когда-то, вся доброта, что она ему внушала, остались где-то далеко. Там, где стены родного Мэнора обжигали холодом и тишиной. Или, может быть, там, где в круглом зале суда Дементор высасывал последний хрип отца. А мама все говорила и говорила.

— А когда ты встречаешь знакомых, нужно улыбнуться и сказать…

— Привет, выблядок!

Драко раскрывает глаза от ощутимого удара в челюсть. Сознание очнулось сразу же и помахало кровавыми пальцами.

В горле першило и в глаза будто насыпали песка. Нос был заложен и он просто напросто не дышал, Малфой склонялся к тому, что он был скорее сломан.

«Держи удар, сын»

В голове слова отца включают свет. Бодрят лучше бодроперцового зелья. Он никогда им не пользовался, было достаточно воспоминаний и указов Люциуса. Малфой приподнимается и видит перед собой скованные веревкой руки, режет взглядом вперед и утыкается в чьи-то ботинки.

— Проснулся, ласточка? — голос тонкий и липко слащавый, как у портовой шлюхи из рассказов Блейза.

Драко тут же, от всплывшего имени друга, смотрит по сторонам. Ищет его. Восстанавливает последние события.

Они сидят с Забини в гостиной, о чем-то шутят, друг просит его достать из запасов гоблинское виски, и Малфой со второй попытки соглашается, удаляясь в погреб. Его останавливает на полпути сигнализация, которая сработала от чужого присутствия в доме. Бутылка соскользнула из хвата и разбилась, но он к тому времени бежал в гостиную, нацелив вперед палочку. Все случилось слишком быстро. Драко подбежал к Блейзу, который лежал на полу и стоило ему поднять голову, врезаться взглядом в корзину цветов, его оглушили прямиком в спину. Вот так вот тупо он проебался.

И теперь он здесь. Сидит на полу перед каким-то мужчиной, больше похожим на женщину. В костюме ядовито-оранжевого цвета, будто обтянутый золотой фольгой. Все в нем рыжее, даже волосы в толстой косе.

— Представляю сколько у тебя сейчас вопросов, — грубый, низкий голос звучит где-то слева, там где в тени спрятался еще один. — С каких хочешь начать?

Он нарушает свое укрытие и выходит вперед. Разительная противоположность первому. Огромный, как Хагрид. Такой же волосатый, с длиннющей бородой и кустистыми бровями. Глаза черные, как ночь. Как дно в котле. Мужчина подходит к «рыжему», который сидит на корточках перед Драко, и кладет огромную ладонь на его волосы. Гладит. Чешет за ухом. Отвратительное зрелище. Рыжий льнется к ласке закатывая глаза.

— А ты подрос с того момента, когда, я видел тебя в последний раз, — из-за бороды даже не видно его раскрывающегося от речи рта. — Я предупреждал Темного Лорда, что вашей семье не стоит доверять. И, как видишь, оказался прав. Быстро ты прогнулся под Министерство и помог им найти всех сбежавших.

— Кроме нас! Кроме нас! Не попались! Не попались! — рыжий сопит и распрямляется, облокачиваясь на плечо бородатого, ехидно улыбаясь. Теребит свою косу, расчесывая кончики волос прямо руками.

— Где Гермиона? — голос ломается ровно на ее имени. Черт.

— Мертва.

Драко дергается. Но связанные руки и ноги сковывают его действия. Внутри все рушится. И он больше не слышит слов отца. Не держит удар. Потому что это долбанное «мертва» режет без ножа, до скрипучей боли в лобных долях, прямо там, где еще слышится ее смех, прямо там, где еще звучит «я твоя». Мерлин, как это больно!

— Или, — громоздкий мужик шевелит усами, явно растягивая подлую улыбку. — С ней развлекается ваш Аврор.

Поддых. С ебанного размаха.

— Толиус, — почти шепотом осознает Драко.

И теперь у него ломаются кости от каждой буквы имени этого урода. Малфой рычит и дергается, но веревки сильнее впиваются в кожу. Жгут до мяса.

— Вижу ты запал на эту грязнокровку, — рыжий гогочет, бьет локтем своего дружка, чтобы он подхватил его градус веселья.

— Ты пал в моих глазах окончательно. Ебать эту шваль? Грязнокровку, которой вообще не должно существовать в нашем мире? — он отстраняется от полу мужчины, полу женщины и приближается к пленнику. Захватывает своей огромной пятерней волосы Малфоя и оттягивает голову назад и приближает свое лицо к нему, делая глубокий вдох. — Мерзость, ты даже пахнешь ей.

«Держать удар, без единой эмоции»

Драко плюет прямо в лицо. Слюна в перемешку с его почти мертвой кровью липким пятном застывает на черной бороде.

Хохот. Глубокий такой. Гортанный. Малфой смотрит, как летит в лицо сжатый кулак громилы и, сука, держит удар. Без единой эмоции, как, блять, учил отец. Почти не больно. Он сплевывает теперь уже на пол. Плюнул бы еще раз в его рожу, но тот отошел.

— Скоро Толиус вернется и убьет тебя, красавица, — рыжий, пританцовывая, крутится вокруг сообщника. — Тебе не больно, Бурый?

«Значит громилу зовут Бурый», — думает Драко, хотя ему совершенно наплевать на эту информацию. Ему ужасно хотелось пить. Смочить сухую глотку. Протолкнуть ком под названием «мертва».

Грейнджер не может. Не может вот так взять и умереть, она обещала ему. Обещала, что будет рядом. Ее метка на шее горит. Он молится всем богам, чтобы она увидела, где он. Но Гермиона не приходит. И это страшно. Страшно представлять, что Толиус смог сделать то, что захотел. И вдруг Драко не верит в Бога… Просто перестает.

Нужно думать. Нужно, мать его, думать! Нужно найти способ избавиться от пут. Он отдирает мысли со стенок мозга, по кускам старается собрать во что-то целое. Вменяемое. И вдруг его осеняет.