– Я не приз, – процедила я, пытаясь освободиться. – И никому принадлежать не буду!

– Будешь! – ласковый тон сменился гневом, порожденным болезненным нетерпением. – Я поставлю тебе свою метку, а через год ты будешь моей.

– Даже если поставишь, – выдавила я, после того как он все-таки отпустил мои волосы, – я не пойду с тобой.

– А мне и не надо, – он вскинул руку и расслабленно опустился на стул. – Я превращу твою жизнь в ад. Целый год, куда бы ты ни пошла, моя метка будет вещать о том, что ты проклята даром некромантии и что ты принадлежишь мне. Не будет ни единого человека у тебя на пути, который не поймет, кто ты и насколько презренна.

– Меня же убьют, – прошептала я, захлебываясь ужасом.

– Возможно, хорошенько поколотят, но убить не смогут, – омерзительно усмехнулся Адуш. Это выглядело так, будто он придумал чудесную шутку, но понятную лишь ему одному. – Я разверну твой дар так, что даже если ты будешь находиться на грани жизни и смерти, он поднимет тебя на ноги.

– Я стану живым мертвецом? – ужаснулась я, хватаясь за юбку и сцепляя зубы.

– Аха – ха, – Адуш захлопал в ладоши, будто перед ним был забавный ребенок, мило лепечущий глупости. – Как бы сильно ты не пострадала от чего-либо, твой дар не позволит тебе умереть. Можешь хоть со скалы прыгать, долго и муторно лечиться, а потом снова прыгать.

– Сомнительная радость, – буркнула я.

– Ну, так она же не для тебя, – улыбнулся колдун. – Для меня. Ты нужна мне живой.

Устав от объяснений, он встал на ноги и приблизился. Я попыталась отступить, но будто примерзла к полу. Его синие глаза стали похожи на дождевую тучу поздней весной, толпа мурашек разбежалась по телу от касания его магии. Тело мое будто одеревенело.

Адуш вынул из кармана алую ленту с такими острыми краями, что без труда можно было порезаться. Колдун обернул ее вокруг моей шеи, и я закричала. Лента словно жгла, резала и колола одновременно. Я голосила от боли, а Адуш улыбался, упитываясь моими страданиями. В определенный момент он нагнулся к моему уху и зашептал какие-то слова, сковывая меня своей сумрачной магией.

Когда все закончилось, Адуш манерно поклонился и исчез, а я осела на пол. Долгое время ни я, ни бабушка не говорили ни слова, пытаясь по-своему пережить случившееся.

– Это должно было случиться, рано или поздно, – тихо сказала Джаел, пытаясь встать на ноги. Я поспешила к ней.

Мы снова уселись за стол, на котором свеча так и не погасла, перевели дух. Я опустила голову на руки, не представляя, что делать дальше.

– Скоро рассвет, – сказала бабушка, – тебе пора.

– Я пойду к Бруэрам! – выпалила я и сама испугалась. – Это единственный путь.

– Ты с ума сошла, Мира! – возмутилась старуха. – Он раздавит тебя, как букашку, тем более с такой-то меткой.

Я даже потрогать шею боялась, она все еще горела. Следовало бы посмотреть, но я откровенно трусила.

– Так плохо?

– Слепой прозреет от того, насколько его метка яркая, – огорченно сказала бабушка. – Это клеймо до добра тебя не доведет. С ним нельзя соваться не то что к Драгомиру, но и в Бурву вообще.

– Придумай что-нибудь, бабушка, – взмолилась я. – Мало мне было наследства Эйши, еще и метка эта. Помоги спрятать!

– Как? – искренне удивилась Джаел, – Ни одно колдовство не скроет метку. Только если другой колдун, что посильнее перебьет ее. Ох, нелегко тебе придется, козочка моя.

Она встала и начала вышагивать от окна к столу и обратно, сосредоточенно копошась в собственных мыслях. Я сжимала кулаки и закусывала губу, полностью положившись на ее ум.

– Есть одна мысль, – остановилась она, – но и мой вариант легче не будет.

– Что это, бабушка? Что?

– Жару́т, – сказала она, и я чуть было не рассмеялась нервно, но потом увидела абсолютно серьезное старческое лицо и снова прикусила губу.

– У тебя есть жарут? – я даже представить не могла, что такая древность может оказаться у моей Джаел.

– Да, мой собственный, – гордо задрав подбородок, сказала она. – Он достался мне от матери, а ей от ее матери. Это сейчас вы вольны не носить это традиционное украшение, но раньше оно было обязательным атрибутом обручения.

Джаел вышла из комнаты, чем-то погремела в своей спальне и вернулась с огромным украшением в руках. Это было многослойное ожерелье с широким ободком, обрамляющим шею и множеством серебряных, потемневших от времени, полукругов, спускающихся к груди. Они были украшены не драгоценными красными камнями, но смотрелось ожерелье потрясающе.

– Оно же весит килограмм двадцать! – воскликнула я, беря его в руки и ощущая весь его вес.

– Или оно, или сама за себя говорящая метка! – вскинула брови бабушка.

Выбор и, правда, был очевиден. Осмотрела свой наряд и скривилась. Я больше не принадлежу табору, я больше не одна из них. Носить яркие одежды расхотелось, ибо больше не было причин танцевать, закручивая края широкой цветастой юбки. Былая беззаботность осталась позади.

Словно прочитав мои мысли, Джаел выудила из своих вещей черную юбку и такого же цвета кружевную рубашку с широкими рукавами, которую я подпоясала черным ремешком, давая себе обещание, что не надену больше ярких одеяний до тех пор, пока не избавлюсь от проклятья. Джаел помогла мне застегнуть ожерелье, и я чуть было не присела от непривычной тяжести.

– Господи, как ты это носила? – спросила я.

– Смиренно! – сказала она, рассматривая меня.

Бабушка бросила взгляд в окно, где первые лучи пробирались сквозь корявые ветви, и вздохнула. Она быстро собрала мне с собой немного еды, еще одну рубаху, плащ, одеяло, немного трав и снова вздохнула.

– Иди с Богом, козочка моя, – сказала она, касаясь ладонью моей щеки, по которой, как по команде, скатилась слеза. – Если решила идти к Бруэрам не отступай и сделай всё, чтобы Драгомир и его семейство не узнали, кто ты и что прячешь под ожерельем. Если хоть одна из этих тайн выйдет наружу, тебя ждет смерть!

Если я собиралась попасть к Бруэрам, то мне необходимо добраться до ближайшего порта. Уже примерно пара часов прошла с тех пор, как я покинула лес и шла по основной дороге по направлению к городам. Плащ надежно скрывал ожерелье, а капюшон мое лицо. Шла я быстро. Если бы была другая тропа или хотя бы виляла она сквозь лес, или какие заросли, то мне проще было бы укрыться от нечаянных глаз, но этот отрезок пути мне придется пройти по открытой местности. Если повезет, то бабушка направит моих преследователей по ложному пути и это ненадолго собьет их со следа.

Я заставляла себя не думать о семье, о том, от чего мне пришлось отказаться, ради спасения собственной жизни. Просто запретила себе вспоминать, чтобы не поддаваться тоске. Лучше спрятать боль поглубже и следовать к цели, чем утопать в слезах и жалеть себя. Год – это много или мало? Кажется, что целая вечность, но может обернуться так, что он покажется одним днём.

Впереди меня ждала развилка, две дороги расходятся в разные стороны и обе ведут к портовым городам. Я решила идти в Липрок, он крупнее, а значит, затеряться там легче. Мне нужно лишь преодолеть этот холмистый участок, а потом снова будет лес, сразу после небольшой деревеньки. Я взглянула в небо и нахмурилась, погода портилась, к вечеру будет дождь. Было бы лучше обойти деревеньку стороной, но и промокнуть не хотелось.

Жевала на ходу, не собираясь задерживаться ни на минуту, чем дальше уйду, тем больше шансов успеть на корабль, отплывающий в Бурву. Лишь один раз я замедлила шаг, сделала глубокий вдох и обратилась к духам земли, желая знать, преследуют ли меня. Вокруг образовался легкий воздушный поток, поднявший пыль, я прикрыла глаза и прислушалась. Духи нашептали, что отец послал за мной двоих цыган. Кулаки сами собой сжались, сердце дрогнуло. Теперь все зависело от Джаел, смогла ли она одурачить их. Взмахнув рукой, я развеяла пыль и ускорилась.

Совсем скоро я ощутила всю тяжесть жарута, который неприятно сжимал шею и давил на плечи. Мне казалось, я согнулась в три погибели под его гнетом. К тому же кожа под ним ужасно чесалась. Выглядело ожерелье очень красиво и даже не смотрелось громоздко, но это только для тех, кто его не носил. Жарут надевают обрученные невесты, чтобы все вокруг видели, что они принадлежат суженому. Это старинная традиция, которую цыгане уже не соблюдают. Его носили самое большее месяц, да и то не постоянно, мне же досталась честь не снимать его целый год. Руки все время тянулись к украшению, чтобы поправить, сдвинуть, почесать или просо приподнять, чтобы плечам стало легче. К тому времени как тучи сгустились, и небо потемнело, даже моя спина перестала выдерживать эту тяжесть.