– Темнота ты беспросветная! – сказал папа. – Художник такой был. Он первый зеленым цветом волосы выкрасил.

– Зачем это?

– Чтобы выделиться из толпы.

– Ну и правильно сделал, – заметила Люба. – Не ходить же как все. В жизни и так все серо и примитивно. Потому я за индивидуальность.

– Которая выражается только цветными волосами? – усмехнулся папа.

– А хотя бы и ими. Пусть все лупятся, а кому не нравится – пусть куда-нибудь отправится. Вот лично мне пофигу чужое мнение, главное – я сама! – заявила Люба убежденно.

– То-то я смотрю, что теперь целые толпы зеленоголовых кругом, – съязвил папа. – И каждый думает, что выделяется из толпы. Смех да и только! Были бы умные – выделялись бы тем, что ПОД черепной коробкой, а не НАД ней.

– Вот именно – если были бы умными, – вставила мама. – Кстати, Люб, причешись, наконец.

– И вправду, – поддержал маму папа. – А то ходишь с прической «Я упала с самосвала, тормозила головой».

– И чем вам моя причесуха не нравится? – удивилась Люба и снова поглядела на себя в зеркало. – Самое оно. Называется хипповый хипстер.

– Вы кем угодно готовы быть, лишь бы не людьми! – заметила мама, которая все это время прибиралась в Любиной комнате.

– Люди это которые из семейства гоминид в отряде приматов? – поинтересовалась Люба.

– Господи, когда уже ты, наконец, повзрослеешь? – вздохнула мама, взбивая подушку на Любиной кровати.

– А я и так уже взрослая, – заявила Люба. – Мне сегодня четырнадцать стукнуло? Стукнуло. Осталось только паспорт получить. А паспорт получу – буду взрослой по полной программе.

– Взрослая и умная это не одно и тоже, – заметил папа. – Эх, видели бы нас далекие предки…

– Ага, предки, – ухмыльнулась Люба. – Вас послушаешь, так предки наши – все сплошь ангелы небесные, только мы одни – черти. Но как же тогда от ангелов родились черти, а?! Вот вы знаете, зачем ребенку целых два родителя? Что, одного ворчалы мало?

– Думаю затем, что пока мама психует, папа – нормальный, когда папа психует – мама в себя приходит, – предположил папа.

Люба хихикнула и ничего не ответила. Папа всегда мог подколоть ее необидно, поэтому ей с ним было куда как легче, чем с мамой – та всегда была серьезной, поэтому ее в общем-то верные замечания казались Любе слишком скучными, чтобы к ним прислушиваться. Была бы мама поприкольнее – цены бы ей не было. Но вслух она этого, конечно, никогда не говорила, а то мама бы обиделась и перестала баловать ее вкусненьким.

– Послушай моего совета, – сказал папа, – улыбайся почаще, как сейчас, и все будет хорошо.

– А вот и не стану улыбаться, – сказала Люба и специально нахмурилась.

– Да улыбнись же, не стесняйся! – предложил папа.

– Не станет она улыбаться, – сказала мама. – Из принципа не станет.

– И правильно, в общем-то, сделает, – заметил пап. – Если она сейчас улыбнется, то выйдет неискренне.

– Искренне она может только дерзить старшим, – укоризненно произнесла мама, поправляя покрывало на Любиной кровати.

– А я и младшим тоже могу дерзить, – съязвила Люба.

– Кто бы сомневался, – вздохнула мама.

– Да, в интеллектуальном плане вы недалеко ушли от табуретки, – заметил папа.

– Ладно вам, родители-производители, – сказала Люба. – Не парьтесь – дуракам жить проще.

– Всё, не могу больше это слушать! – раздраженно произнесла мама и направилась к двери. – Разбирайтесь без меня!

– И зачем только родители дают жизнь детям… – проговорила Люба едва мама вышла.

– Наверное, для того, чтобы потом дети дали жизни родителям, – заметил папа. – Ну, чего вы никак не угомонитесь с матерью, а? Чего не поделите? То она на тебя жалуется, то ты на нее. Ну что там у вас за очередная битва морских гигантов?

– Да поцапались как всегда, – отозвалась Люба. – В общем, сcора прошла без наездов, сухо, стандартно и как-то даже скучно.

– А ты бы предпочла, чтобы была кровавая бойня? И вообще учти – нервы трепать друг другу это легче всего, сложнее друг друга понять. А для этого надо уметь сдерживаться. Под горячую руку ничего путного сделать нельзя.

– Что делать, пап, если у меня такая нервная система: заводится с пол-оборота. А вообще-то хорошо, что мои нервные клетки не восстанавливаются, уж больно они нервные. Вот вчера утром я составила умные планы, а потом весь день все равно делала глупости. Отчего это так, а?

– Слушай, а, может, тебе куда съездить, а? В лагерь какой молодежный. А то сидишь в четырех стенах и куксишься.

– Стены, батя, не снаружи, а внутри.

– Нет, тебе определенно надо встряхнуться. Я тебе, дочура, вот что скажу: твой ангел-хранитель все видит и когда нужно – придет на помощь. Надо просто уметь быть терпеливой, вот и все. А то вы хотите все разом здесь и сейчас. Но так не бывает.

– Ангел-хранитель, ангел-хранитель… Да виделись мы с ним, только проку от этого никакого не было.

– Виделись? И когда же это?

– Да недавно. Прилетел, помолчал, вздохнул, плюнул с досады, развернулся, несколько раз взмахнул крыльями и полетел прочь, оставив несколько перьев. Вот и все. Никаких откровений.

– Эх, фантазерка ты, фантазерка, тебе бы романы писать.

– Да почему фантазерка-то? – Люба нагибается и поднимает с пола перо. – Вот как раз одно перо от него валяется. А поискать хорошенько – еще найдутся.

– Тут у тебя скоро от грязи вообще новые формы жизни создадутся. И вытеснят нас всех из квартиры.

– Да ладно, пап, не ворчи, – примирительно сказала Люба. – Ну, возраст у меня такой сейчас, понимаешь? Переходный называется.

– Возраст, возраст. Самый лучший возраст у вас тогда, когда мы уже не водим вас за руку, а вы еще не водите нас за нос. Эх, молодежь, молодежь…

– А что молодежь-то?

– Вот взять поступки ваши. Не видно в них что-то взрослости. И цели жизни никакой толковой не видно. Вот что меня беспокоит больше всего. Жизнь нужно прожить так, чтобы… – проговорил папа.

– В аду тебе сказали: «Извините, но у нас тут приличные люди», – закончила папину фразу Люба. – Или чтобы депрессия была у других.

– Да уж, это вы можете, – вздохнул папа. – По-моему у всех детей одна цель – довести окружающих до… до чего угодно довести, но главное – довести. Как ни крути, бездуховные вы какие-то стали.

– Бездуховность – это когда старые духи кончились, а новые еще не куплены? – прикольнулась Люба.

– Уж в чем в чем, а в остроумии тебе не откажешь. За словом в карман не лезешь.

– Слово, слово… Знаешь, слова, описывающие наши чувства, мне кажется насквозь фальшивыми

– Почему?

– Потому что ими ничего нельзя описать точно. Вот взять счастье. Разве его можно описать словами?

– Счастье?.. Да уж, тонкая это субстанция, плохо поддается объяснению.

– А знаешь, а я вчера была счастлива.

– Во как!

– Точно. Хочешь, предъявлю доказательство? – Люба достала из кармана бумажный проездной билетик и протянула его папе. – На, убедись сам.

Папа взял билетик, внимательно на него посмотрел, а потом сказал:

– Ага, понятно. Сумма первых трех цифр равна сумме трех последних.

– Вот видишь – оказывается, я вчера была счастлива, – сказала Люба. – Жаль, что я не успела это вовремя заметить и как следует им насладиться. Упустила свой шанс. А он, может быть, был последний.

– Ничего, ничего, – улыбнулся папа. – Если ты упустила свой шанс, никогда не думай, что он последний, будут ещё и другие шансы, которые ты упустишь.

– Веселенькая перспектива жизни! – усмехнулась Люба.

– Ничего, все твои цели осуществлятся, если ты только захочешь как следует. Конечно, если твои цели – лежать на диване или тупить в инстаграме, то это будет просто, а если что поинтереснее – придется, конечно, повкалывать. Вот говорят, что человек на 70 % состоит из воды. Так вот без цели в жизни ты просто лужа. Посмотри на себя – целыми днями балбесничаешь…

– А это оттого, что не о ком заботиться, – пояснила Люба. – Слушай, пап, а давай собаку заведем, а? Буду о ней заботиться, то, се…