Няня кончила молиться, с трудом поднялась и села рядом со мной на сундук.

— С добрым утром, няня, — сказала я. — Как бабушка?

— Бог даст, поправится наша бабушка, — прошептала няня и ласково погладила меня по волосам. — А ты завтракала? — спросила она.

— Нет еще, завтрак не готов.

— Ахти, как же это можно! — всполошилась няня. — Ребенок с утра не кушал! Ну, и порядки. Пойду Аришку проберу! — Она двинулась к двери. Я схватила ее за платье.

— Да нет же, няня! Ведь еще очень рано! Я не хочу есть. Ты спать будешь, няня? Я хочу поговорить с тобой.

— Говори, дитятко! Говори, сиротинушка моя! Да ты что какая бледная сегодня?

— Это ничего, няня. Я мало спала.

Я впилась глазами в нянино лицо.

— Няня, правда Володя на папу похож? — сказала я раздельно.

Няня побледнела, судорожно глотнула воздух, да так и застыла с раскрытым ртом и расширенными от испуга глазами.

— Ты чего испугалась, няня? — спросила я, не спуская с нее глаз.

— Ой, прости, господи! — прошептала няня.

— Слушай, няня. Я знаю, кто был мой папа. Я хочу, чтобы ты мне все-все рассказала! И как мама замуж выходила, и как из дому бежала, и как дедушка сердился…

— Иринушка! — няня в ужасе замахала на меня руками. — Да кто же это тебе?.. Дитятко мое!

— Няня, — сказала я, — я же не маленькая. Ну, что вы мне все глупости говорили, что у меня папы не было? Я уже давно этому не верю. А теперь я все знаю… и хочу еще раз узнать — от тебя.

Лицо няни вдруг задрожало, из глаз так и хлынули слезы, и она горько расплакалась, уронив голову на мои колени.

— Нянечка! Няня, милая! — растерялась я и тоже расплакалась. — Ну, о чем же ты? Ну, няня же!

— Ох, прости, господи! — рыдала няня. — Берегли, холили дитятко, строго заказано было всем об отце — бог ему судья — говорить… Ан, разболтал кто-то… Ох, Наташеньку-то нашу, ангельчика нашего веселого… погубил злодей… увез в место гнилое, гиблое…

Я вскочила, подбежала к столу, налила стакан воды и поднесла няне. Она жадно выпила воду и понемногу успокоилась.

— Нянечка, — сказала я ласково, — ну, расскажи мне…

— Ох, Иринушка, — няня говорила с трудом, продолжая всхлипывать, — разбередила ты во мне боль старую… Не забыть мне Наташеньки, ангельчика моего… — Из глаз ее снова полились слезы; она обняла меня и дрожащими руками стала гладить по голове, по лицу. — Вот такая же и она росла у нас, как ты, беленькая, да голубоглазая. Веселая была, чисто птичка. Все, бывало, поет да прыгает.

Няня замолчала, задумалась.

— Ну! Ну! Няня, — теребила я ее.

— Кто же тебе все-таки сказал, Иринушка? — спросила няня тихо.

— Володя.

— Ох, прости, господи! — няня испуганно посмотрела на меня. — Когда это он поспел? Сколько я раз его просила: не говори Иринушке!

— Няня, все равно когда-нибудь бы я узнала. Ну, рассказывай же!

И няня стала рассказывать…

Она рассказывала медленно, изредка умолкая, чтобы поплакать. Я не перебивала ее, не торопила. Я терпеливо слушала — и недоумевала. Как же это так? Это же все то же, что рассказывал и Володя, те же люди, те же события, — и все-таки все совсем наоборот!.. И то — правда, и другое — правда; но которая же правда настоящая?

По Володиному рассказу, мамина подруга Валя была хорошая, честная девушка, открывшая маме глаза. Ее отец профессор — добрый, чуткий человек. Наш дедушка-генерал — жестокий деспот, бессердечный самодур. А главное, наш папа был бесстрашный герой, жизнь свою отдавший за счастье народа. Он вывел маму на свет из того внешне блестящего, но бесчеловечного мрака, который окружал ее в черносотенном дедушкином доме. А наша мама, светлая, чистая, беззаветно полюбившая и его самого и его дело, радостно и без оглядки пошла за ним… И была счастлива!

Как же все выходило по рассказу няни? Валя — коварная «ехидна», змея, вползшая в дедушкин дом. Такой же и ее отец. Дедушка — мужественный «слуга царю», справедливый в своем гневе на маму после ее бегства… Рассказывая о том, как он проклинал маму, няня еле говорила от слез.

А наш папа… По-няниному выходило, что он — злодей, нарочно околдовавший и погубивший нашу маму — доверчивую и беззащитную «голубку»…

Когда няня кончила рассказ, мы долго молчали. Я не могла прийти в себя. Наконец я спросила:

— Значит, моего папу ты никогда и не видала, няня?

Лицо няни вдруг стало злым и упрямым.

— «Папа», «папа». Не было у тебя папы! Разве такие папы бывают? Видно, околдовал чем Наташеньку, изверг окаянный.

— Я не хочу, чтоб ты так говорила о моем отце, няня! — крикнула я. — Это неправда, — он хороший.

— Хороший? Против царя и бога пошел! Наташеньку, твою мать родную, загубил, а ты говоришь, — хороший! Может, мама твоя и сейчас бы здесь с нами была!

Последняя фраза поразила меня. Я смотрела на няню и не находила что сказать. Снова в голове началась путаница, все вверх дном… Где же черное и где белое? У кого же правда?

— Барышня, идите скорей завтракать! Уже учительница пришла, — раздался за дверью голос Даши.

Училась я в этот день из рук вон плохо. Правда, и учительницы мои были донельзя рассеянны. Одна из них, уходя, сказала:

— Ирина, я вам не советую сегодня выходить из дому, — на улицах очень неспокойно.

Я подумала о Володе, и мне стало страшно.

Но среди дня Володя забежал домой. Пришел взволнованный, возбужденный, с горящими глазами. Я выбежала к нему в прихожую и молча бросилась ему на шею. Он крепко поцеловал меня. В это время из зала быстрыми шагами подошла Даша и остановилась в дверях. И от меня не ускользнул быстрый взгляд, которым они перекинулись с Володей.

— Хорошо идут дела! — весело сказал Володя. — Почти весь город в наших руках. Мосты, вокзалы, телефон, телеграф… Военно-революционный комитет объявил, что Временное правительство низложено. В Смольном началось заседание Петроградского Совета… Ленин в Смольном!.. А Временное правительство заседает в Зимнем дворце и воображает, что правит страной!.. — Володя весело засмеялся. Я вдруг почувствовала, что сказал он все это не для меня, а для Даши. Я посмотрела на Дашу; ее щеки вспыхнули, и в глазах мелькнула радость. Мне стало обидно, и я опустила глаза.

— Даша, — живо заговорил Володя, снимая шинель, — мне бы наскоро покушать! Я голоден, а мне снова бежать надо.

— Сейчас! — сказала Даша и побежала в кухню. Володя, не замечая меня, пошел в свою комнату.

— Володя! — окликнула я его.

— Что, Иринка? Иди сюда, мне некогда.

Я вошла в его комнату.

— Как бабушка? — рассеянно спросил он, роясь в столе.

— Все то же. Доктор еще не был. Слушай, Володя, — почему Даша…

— Что Даша? — живо обернулся он ко мне.

— Какая-то странная сегодня. Ведь признайся, — ты сейчас ей, а не мне сказал, что дела идут хорошо.

Володя поднял брови.

— Ах, ты мой Шерлок Холмс! Наблюдательная девчонка!

— Значит, правда?

— Глупая девочка! — засмеялся Володя. — Тебя это интересует гораздо больше, чем то, что там делается! — Он махнул рукой на окна.

— Владимир Дмитриевич, идите покушайте! — раздался из прихожей голос Даши.

Володя открыл дверь в прихожую. Через прихожую бежала Даша отпирать на звонок. Вошел доктор.

— Ну, как дела? — спросил он, поздоровавшись с нами.

— Все то же. Генеральша започивали, — ответила Даша.

— А, жаль. Будить бы не следовало! — сказал доктор.

— Может быть, пока покушаете? Сейчас и Владимир Дмитриевич кушать будет, — почтительно предложила Даша.

— Покушать? Можно. От «покушать» я никогда не отказываюсь, — весело сказал доктор и пошел в столовую. Володя уже сидел за столом и спешно ел. Доктор сел против него.

— Слышали, что делается? — обратился к нему доктор.

— Слышал, — холодно ответил Володя.

— Нет, это черт знает что! Эти большевики окончательно обнаглели… Сегодня опасно по улицам ходить!

Володя, казалось, не слышал и ел спеша.