Аркадий заулыбался и сказал:
– Господа! Великое распределение должно свершиться опять! Вот тот молодой, несколько слишком много говорящий, но подающий большие надежды человек!
Все довольно заулыбались, как будто это их личное достижение, что я молодой, много говорящий и так далее. Аркадий продолжил с обращения ко мне:
– Ну-с? Есть пожелания у вас, молодой человек? Кем бы хотели стать? Как хотите служить народу кольца?
– Я бы хотел приносить пользу всему городу, как мой отец, на производстве. С самого детства отец учил меня…
– Производство, значит?
Меня прервали, видимо ему было не особенно интересно, чем я хотел бы заниматься. Опять нехорошее предчувствие кольнуло меня.
– Да, производством, отец с детства…
– Так, подождите молодой человек.
Еще меня очень нервировало это его «молодой человек». Он же хорошо знает, как меня зовут, тут вообще все люди друг про друга всё знают, и не в одном поколении. Скорее всего, мы даже где-то приходимся друг другу родственниками.
Я умолк.
– Господа, что мы поручим нашему выпускнику?
Заговорил единственный министр:
– Учитывая сложную демографическую ситуацию, а так же нехватку рабочих мест, я бы рекомендовал совету по распределению назначить данного выпускника на восток, в должность помощника агронома, с последующей работой в поле на срок в 25 лет, с возможностью стажировки на должность агронома. Кто, что думает, господа? Есть возражения?
Мы не создаем новых культур, и помощниками агрономов у нас называют просто работников на поле, которые собирают картофель круглый год. А «стажировка» в агрономы – это стать бригадиром, и собирать картошку вместе с подчиненными. Проклятые жирные уроды, какой же я агроном? Я такой же агроном, как они тут умные люди.
Что-то надо было сделать. Ситуация вышла из-под контроля. Я попытался вмешаться в процесс моей судьбы:
– Я…
– Единогласно! Поздравляем вас, помните о своём великом вкладе в судьбу и благополучие кольца! Ведь вы будете кормить нас, а это высокий и почетный труд! Так несите его с высоко поднятой головой! Как завещал великий Аркадий первый!
Министр закончил читать мой «приговор», он опередил меня, я сначала не успел, а после его речи уже не знал, что сказать.
После приговора торжественно заговорил Аркадий 12-й:
– Великое распределение в кольце свершилось!
Я хлопал глазами, растерялся. Ища поддержки хоть у кого-то из пятёрки, я переводил взгляд с одного старого хряща на другого. Но везде отводили глаза, и никто не хотел на меня смотреть. Я почувствовал большое оскорбление и неуважение к себе, они не просто не слышат меня, они не хотят слышать. Но я ничего не мог сказать, и отказаться от должности тоже. Именно для этого тут и сидел наш главный полицейский, он же судья. Отказ от профессии – жестоко карается. Каждый должен работать, и приносить пользу кольцу. Проклятый кусок вечного железа, даже не полный круг, а просто кольцо. Я ненавидел в этот момент всех и вся. Министр подписал единственную бумагу и поставил печать, документ моего распределения, и передал дальше, каждый поставил свою печать и подпись. Лист, обычный лист, на котором была моя судьба, выдали мне, и попросили позвать следующего.
Я натужно попрощался, и вышел. В коридоре я внимательно изучил документ: распределить такого-то (вписано моё имя) на такую-то должность (вписана должность) на срок (вписан срок). Ещё пару ничего не значащих общих фраз про великое распределение и внизу несколько подписей, и пять колец печатей.
Почему-то мне казалось, что все это было вписано туда и до моего прихода, потому что министр только ставил подписи, или мне так показалось, этого я уже никогда не узнаю.
Я подошёл к секретарю и протянул ей лист, она поставила отметку секретариата на нем, даже не читая, и показала рукой на следующую дверь с надписью «Малая постоянная утверждающая рабочая группа кольца».
Вот это «утверждающая» почему-то родила в моем сердце призрачную надежду, что ещё не всё потеряно, и раз они утверждают что-то, то это можно и скорректировать. Я с надеждой открыл дверь, в лицо мне ударил теплый спертый воздух, тут кондиционера не было.
Аналогичное длинное помещение, но с другой стороны, было очень похоже на первое, где заседала «главная» комиссия. Бесконечный длинный зал и такой же черный стол, но тут все стены были уставлены шкафами с папками, и по шуму оно входило в резкий диссонанс с первым. За длинным столом сидело с полсотни людей, и все они что-то бурно делали. Со стороны это было похоже на единый конвейер, который штампует бумаги, и передает их дальше, и всё происходит по бесконечному кругу.
Я с несколько секунд наблюдал за этим магическим передвижением одной бумаги от одного человека к другому, и подошёл к ближайшему человеку и сказал:
– Вот мои бумаги, но я хотел бы…
Он не дослушал, а взял лист с печатями из моих рук, и внимательно изучил его. После чего спросил у меня:
– Хотел бы… Что бы вы хотели?
– Изменить…
– Абсолютно недопустимо, все изменения проводит главная комиссия, а мы лишь утверждающая рабочая группа кольца.
– Но послушайте…
– Документ начинает процесс утверждения, подождите!
После этого он подписал мою бумагу, и передал ее следующему. Я не успел протянуть руки за листом, но было уже поздно. Пока этот человек, имени которого я не знал, – я видел его лишь пару раз в одном из кафе на севере, говорил со мной, перед ним скопилось несколько листов, и он нервно их схватил и стал быстро изучать.
Мой же лист «поехал» дальше по столу, второй человек поставил на нем печать, и передал дальше. Так моя бумага отправилась в дальний путь, через семь или восемь человек, я уже не мог разглядеть, у кого конкретно мой документ с распределением следующих 25 лет моей жизни. Я ждал, а лист всё не возвращался, меня сковала беспомощность и полная беззащитность. Я один против всей этой бюрократической машины, которая пережевывала бедный одинокий листик, и мою судьбу заодно. Мне захотелось приложить этого человека об стол, чтобы на секунду прервать эту цепь и документооборот в нашем кольце.
Через 10 минут, этот же человек, взяв очередной лист, на котором уже не было живого места от подписей и печатей, после внимательного изучения, не передал его дальше, а протянул мне.
Я не узнал свой лист: бесконечные печати и подписи сделали его совсем другим. Складывалось ощущение, что ребенок игрался с разными печатями и ставил их просто так, забавы ради. А когда печати у ребенка отняли, он стал разрисовывать один единственный листик ручками и карандашами.
Я вышел и протянул секретарю свой «убитый» лист, с моей не менее убитой судьбой землекопа. Она отрицательно помотала головой и сказала:
– На первый этаж, сдайте в архив. И поздравляю вас с распределением!
– Спасибо.
Я медленно спустился вниз, толкнул дверь архива. Размер этого помещения был мне непонятен. Маленькая отгороженная комната, сбоку ещё одна дверь, и тут же стол секретаря архива, все помещение три на три метра. Тут сидела уже молодая девушка, она входила в резкий диссонанс с двумя другими секретарями. Интересно, за что ее сюда, на всю жизнь, тоже, как Петя, ляпнула что-то не то? Я поздоровался с ней и протянул ей лист, сначала думал попросить позвать Петю, просто поздороваться, но настроение было окончательно испорчено, и я не стал этого делать.
Девушка Лера, она жила с Алисой на одном ярусе муравейника, внимательно изучила мой листок, и сложила его в лоток с надписью «Распределение». Мы попрощались, и я вернулся в общий холл. Ни на кого не смотря, я быстро пошел к выходу из этого проклятого места.
Чья-то рука меня задержала, на меня встревожено смотрела Анна, она спросила:
– Куда тебя?
– Урожай собирать.
Я высвободился из ее руки и ушёл.
– Я тебе говорила, иди учиться?! Теперь землекопом будешь, хорошо, просто великолепно!
– Мам, и так тошно. Только тебя не хватало для полного счёта. Что мне теперь сделать, убиться?!