Петя умолк, ожидая, что Машка начнет восторгаться его проницательностью, но она стояла неподвижно, скрестив руки на груди, склонив голову набок.

— Лопух ты, а не сыщик, — грустно сказала она.

Детектив сразу скис. Он выпрямился, поджал ноги под диван.

— А что? Почему лопух?

— Я самого главного не договорила: Люська вошла и помешала. — Машка на секунду задумалась. — Знаешь что? Лучше ты сам посмотри. Идем на кухню!

Самбо вышла в переднюю, Петя — за ней. Здесь Петя увидел пожилую, довольно полную женщину в пестром переднике с оборочками. Она что-то доставала из стенного шкафа. Шкаф был до отказа набит всякими хозяйственными вещами. Женщина потянула к себе какой-то предмет с длинной ручкой, а на нее сверху из шкафа вывалилась раскладушка.

— Господи! — жалобно воскликнула женщина. — Ничего никогда как следует не уложат! Маша, да помоги же ты, наконец! Тумба какая-то!

Самбо подбежала к женщине, помогла ей запихнуть обратно раскладушку и вытащить из шкафа электрополотер. Женщина сразу повеселела.

— А это что-то новое лицо, — сказала она, глядя на Петю. — Может быть, ты меня все-таки познакомишь?

— Это Петя Калач из шестого «А». А это моя бабушка, — сказала Самбо.

— Здравствуйте! — заулыбалась бабушка. — Извини, у меня руки грязные. — Она обратилась к Маше: — А вообще, когда знакомишь, надо имя-отчество называть: «Познакомься, это моя бабушка Ксения Ивановна», а не просто «бабушка», и все тут. Ужас, до чего у нас Машка невоспитанна! Она знаете…

Ксения Ивановна, как видно, любила поговорить. Петя подумал, что они надолго застрянут в передней, но тут дверь одной из комнат приоткрылась, и из нее выглянула Заноза. Она как-то странно посмотрела на электрополотер, выскользнула в переднюю и сняла с вешалки пыльник.

— Бабушка, я пошла… Я прогуляюсь немного… Я пошла.

— И прекрасно! Чем меньше вас в квартире останется, тем лучше будет: мне сегодня полы натирать.

Петя почувствовал в этих словах намек: мол, ему тоже следует убраться из квартиры. Но Самбо мотнула головой, и он пошел за ней дальше.

Кухня у Пролеткиных была вся белая: белые кафельные стены, белый холодильник, покрытый белым пластиком стол, два белых шкафа — один на стене, другой под широкой мойкой для посуды… Только линолеум на полу был обычный, коричневый.

Самбо нагнулась и, держась руками за колени, принялась оглядывать стены возле самого пола.

— Похоже, что бабушка все уже отмыла, — тихо проговорила она. — Хотя нет, погоди! — Она присела, глядя на стену рядом с газовой плитой. — Смотри! Видишь?

Петя тоже присел.

— Брызги? — спросил он.

— Ага! — кивнула Машка.

Кафельные плитки в этом месте были усеяны грязными брызгами. Петя посмотрел на них и ничего не понял.

— Ну и что?

— А то, что вот таким образом все было забрызгано: все стены сантиметров на тридцать от пола, низ холодильника, ножки стола… — Охватив колени руками, Самбо посмотрела на детектива. — Ну? Может, и теперь ты скажешь, что это тимурская работа? По-моему, за такую работу надо смертным боем бить.

— Да! Тимур, пожалуй, тут ни при чем.

— То-то и оно! А приписывают все это мне.

Оба помолчали, разглядывая серые крапинки.

— Часто это повторялось?

— Два раза. Первый раз набрызгали да так и оставили, а второй раз вытерли, но абы как.

Самбо хотела еще что-то сказать, но тут оба вздрогнули. В комнате за стеной раздался вой, похожий на вой сирены, через секунду к нему примешался отвратительный скрежет, потом все стихло.

— Дрянная, противная, возмутительная девчонка! — донесся в кухню голос бабушки, в котором слышались слезы. — Негодная, лживая, зловредная девчонка! — добавила она с еще большим накалом и вдруг крикнула что было сил: — К тебе, кажется, обращаются! Иди сюда!

Самбо вскочила, бросила на Петю значительный взгляд и, вся напружинившись, пошла из кухни. Петя — за ней.

Оба остановились в дверях большой комнаты, служившей, как видно, кабинетом и гостиной. Ксения Ивановна стояла, опираясь на ручку полотера. Широкое лицо ее дрожало.

— Ну… ну вот, что мне с тобой теперь делать? Ну… ну что это такое? — воскликнула она и ладонью показала на пол.

Ребята увидели на блестящем паркете большое матовое пятно.

— Целый день, целый день как проклятая кручусь, — снова заговорила бабушка, глядя на внучку круглыми карими глазами. — Целый день то готовлю, то кормлю, то убираю, целый день даже почитать не могу, и вот вам благодарность! Ну ты скажи: разве это не хамство? Ну ты ответь мне: кто тебе позволил полотер в воде мочить?

— Полотер? — растерянно переспросила Самбо.

— Вот, гляди: все щетки мокрые, хоть выжимай! — Ксения Ивановна наклонила полотер, показывая ребятам щетки, и даже потрогала одну из них. — Ну зачем тебе это нужно? Ну, ты мне ответь!..

Секунд десять Самбо молчала, прикусив нижнюю губу. Она дышала все сильней и сильней.

— Ах, значит, и полотер я тоже намочила! — сказала она наконец очень низким, грудным голосом.

— А кто же еще? Неужели я? Неужели мама или папа?

— Значит, и тут я виновата, да? Значит, и тут Заноза ни при чем! Значит, и тут я плохая, а вы все хорошие, да?

— Ты… ты, Машка, пожалуйста, истерики не начинай.

— Не начинать истерики? — уже в голос кричала Самбо, заливаясь слезами. — Хорошо, я не буду начинать истерики, но… но… мне эта травля надоела… С меня довольно!.. Теперь все! Теперь все!.. Все!..

Тоненько завыв, Машка убежала в кухню. Затем пролетела через переднюю в свою комнату, затем опять мелькнула в передней и хлопнула выходной дверью. На лестнице она снова тоненько взвыла и затарахтела подметками по ступенькам. Эти звуки быстро затихли.

Свое «теперь все» Машка выкрикнула так трагически, что Петя подумал, не собирается ли она броситься под троллейбус. Но Ксению Ивановну, как видно, такие мысли не тревожили. Она оставила полотер и поправила пеструю косынку на рыжеватых крашеных волосах.

— Вот так мы и живем, — обратилась она к Пете. — Тебе же напакостят, и ты же виновата.

В этот момент следователя поразила такая замечательная догадка, что он приоткрыл рот и уставился на бабушку с самым идиотским видом.

— Я говорю, вот так мы и живем, — повторила Ксения Ивановна, думая, что Петя не расслышал.

— Да. Конечно, — пробормотал следователь, пятясь в переднюю. — Конечно! Всего хорошего!

Почти кубарем скатился Петя вниз по лестнице, как пробка вылетел он из подъезда во двор. Двор был очень просторный, благоустроенный. Петя повертел головой, и перед глазами заметались зеленые газоны, желтые тополя, красно-белые клумбы, разноцветные скамейки и коляски для малышей. Ребят по двору бегало много. Петя оглядел самые дальние уголки двора, но Самбо там не увидел.

Он обнаружил ее совсем близко. Заложив руки за спину, она прохаживалась в своих черных брюках перед самым подъездом. В одном месте на асфальтовой дорожке лежала абрикосовая косточка. Всякий раз, проходя мимо, Самбо пыталась наподдать косточку ногой, но это ей не удавалось: то ли косточка лежала в углублении, то ли она прилипла к асфальту.

В глазах у Самбо уже не было ни слезинки. В другой раз Петю удивила бы такая быстрая перемена, но сейчас ему было не до того.

— Эй, ты! — крикнул он. Застенчивость уже не мучила его.

Самбо оглянулась. Следователь стоял на крыльце, красный от волнения и сердито вытянув из грубого пиджака тонкую шею. На голове его топорщилось множество прямых вихров.

— Чего ты сбежала?! Самый решительный момент, а она исчезла куда-то!

— Ну… психанула немножко. Ты не обращай внимания. А почему «решительный момент»?

Петя страшно вытаращил на нее глаза:

— Почему решительный момент? А ты что, не понимаешь? Ты не понимаешь, что между брызгами на стене и мокрым полотером есть… эта… как ее… прямая связь!

— Связь?

— И теперь не понимаешь? Ведь это полотером полы в кухне мыли и забрызгали стены! Щетки вращались и брызгали!